Чужой портрет (СИ) - Зайцева Мария

Второй раз-то явно не выгонят.

А ребенок проснется и захочет есть.

Горе-папаша не оставил ему завтрак.

Достаю яйца и молоко, взбиваю, прислушиваясь к звукам из комнаты.

Вибрирует телефон.

— Марусь, ты как там? — голос Ланки безжизненный, усталый, — вы так спали хорошо, не стала будить…

— Все хорошо, Лан, — бодро отвечаю я, — я тут у тебя чуть-чуть хозяйничаю, ничего? Вальчик омлет любит?

— Он все любит, — голос Ланки теплеет, — спасибо тебе большое… А то я не успеваю вернуться к десяти, покормить его… Тут авария на работе, чтоб ее…

Слышу, как у нее там фоном шумит вода, ругаются мужчины, но решаю не уточнять по поводу происходящего.

Мне кажется, Ланка сейчас явно не в состоянии что-то пояснять.

— Не волнуйся, я приготовлю покушать… И с Вальчиком погулять схожу, только скажи, где ключ…

— Марусь… Да не надо… — Ланка в явном замешательстве от моего предложения, — я вернусь в двум точно. Мне на другую работу потом бежать, так что…

— Лан, мне не в тягость… Он в коляске гуляет обычно?

— Да… Ключ у меня в комнате, в шкафу, в шкатулке маминой… Помнишь ее?

— Да, конечно, с лебедями, да?

— Да… — Ланка делает паузу, за время которой шум и голоса мужчин становятся громче, — этот… Ушел?

— Да, — спокойно говорю я, — все нормально…

— Ох… — выдыхает с облегчением Ланка, — а то я переживала, что он тебе что-нибудь скажет… Не обращай внимания на него вообще…

— Лан, не переживай, все хорошо, — с убеждением говорю я, — работай спокойно.

Она кладет трубку, а я на мгновение замираю, думая, что не представляю, как буду говорить Ланке, что Сергей меня прогнал из дома.

И что делать дальше, тоже не знаю.

Ясно только одно: больше я сестру в беде не оставлю.

Ехала я сюда в надежде на свое светлое будущее, а вышло… Вышло, как вышло. К тому же, может, помощь сестре и есть оно, то самое, светлое?

Глава 5

— А Матвей Игоревич со своими в Норвегию уехал… — секретарь смотрит на меня, и взгляд из-за очков в модной оправе почему-то кажется снисходительно-презрительным. Я нервно переминаюсь с ноги на ногу, чувствуя себя не в своей тарелке. Тереблю рукав вязаной кофты, как-то очень остро ощущая именно сейчас, какая она старая и, если уж быть откровенной, страшненькая… Но ее вязала мама, еще десять лет назад, и кажется, что, когда я ее надеваю, мама незримо обнимает меня и гладит по плечам. Это мой талисман, если хотите. На удачу.

И никогда я ее не стеснялась, даже в голову не приходило… Впрочем, в моем родном городке, который уже и городом-то только на картах и в справочниках обозначают, а в реальности это — просто поселок, откуда давно уже уехали все, кто мог. А кто не может, не живут, а доживают…

Там никому никогда дела не было до того, кто как одевается, не голая — и отлично.

А здесь…

Здесь все по-другому…

Оставляю в покое рукав кофты, прикусываю изнутри губу, борясь с желанием просто попрощаться и уйти. Соблазн велик, но тогда я потеряю даже тот маленький шанс, ради которого сюда и приехала.

— А когда он вернется? — задаю уточняющий вопрос уже отвернувшейся от меня и бодро щелкающей по клавиатуре секретарше.

— По графику должен через месяц… — она открывает окно на экране, сверяется с информацией, кивает, — да, двадцать пятого… Но гарантий не могу дать. В прошлый раз он в Римини уехал на три дня, на выставку… А вернулся только через полгода. В Индию сразу из Италии улетел. Просветляться. Вы его выставку видели по мотивам того просветления? Гениально, да?

Я припоминаю величественные пики гор, серо-стальные на фоне пронзительно голубого неба, и киваю.

— Его после этой выставки называют новым Рерихом… — с легким восхищенным придыханием продолжает секретарша, выглядя при этом так, словно Матвей Игоревич не ее работодатель, а отец родной. — И есть за что! Новое прочтение… Новая цветность… Ох…

— А как с ним можно связаться? — прерываю я ее экстатическое закатывание глаз.

Секретарша возвращается в реальность, смотрит на меня с легким недоумением.

— Никак. Он не разрешает давать личный номер.

— У меня есть его личный номер, он недоступен, — говорю я, вызывая удивленное расширение глаз за модной красной оправой. И, отвечая на невысказанный вопрос, продолжаю, — понимаете… Дело в том, что Матвей Игоревич пригласил меня… В свою студию… В качестве ученицы…

— Вас? — она еще раз, уже более внимательно и выразительно осматривает меня с ног до головы, от потрепанных старых кроссовок до непритязательной прически-хвостика, отдельно останавливается на потертых джинсах и опять на кофте, не особенно гармонирующей с этой пафосной, очень стильной приемной.

А я независимо вскидываю подбородок, отвечая на изучающий взгляд своим, не менее изучающим и, надеюсь, тоже очень независимым.

Мне не важно, с чем не гармонирует моя кофта. Главное, что она гармонирует со мной.

— Да, — киваю спокойно, — он в прошлом году был в моем городе… Проездом. И мы встретились на улице. На этюде… Он заинтересовался, мы разговорились… И он дал мне номер телефона и пригласил приезжать… Когда будет возможность. Вот, у меня появилась возможность. И я приехала.

— Так надо было сначала позвонить, — резонно отвечает секретарша, — если у вас есть телефон…

— Я звонила, — киваю я, — месяц назад. Он ответил, вспомнил меня и сказал, что ждет…

— Это, должно быть, было накануне того приглашения, — кивает секретарша, — оно просто неожиданно как-то пришло. И нам пришлось спешно собираться, паковаться и прочее… Только этим я могу объяснить то, что Матвей Игоревич не оставил по вам никаких распоряжений…

— Позвоните ему сейчас, может он их оставит? — давлю я, не желая уходить ни с чем. В конце концов, я так долго сюда ехала, и здесь… Здесь тоже все непросто, и непонятно, что делать, если не получится устроиться так, как обещал Холодов.

А он обещал…

У его учеников есть небольшое общежитие, которое спонсируется из его фонда. И даже стипендия, на которую в моем городе можно безбедно жить целый месяц, а здесь… Здесь, наверняка, тоже можно. Я, по крайней мере, точно проживу.

Главное же не это.

Главное — это возможность, которую дает обучение в его студии! Ученики Холодова практически всегда становятся очень успешными в профессии. Их с огромным удовольствием берут под свое крыло владельцы художественных галерей, их привечают на различных выставках и пристально смотрят при отборе в специализированные сообщества.

Выучиться у Холодова — это значит, получить путевку в жизнь. И плюсом еще и бустер на первое время.

Конечно, художники — люди особенные, и кто-то добивается признания, кто-то прозябает… Но Холодов делает все, чтоб его ученики процветали. Жаль только, что берет он очень ограниченное количество студентов и то не каждый год. Обычно человек десять принимает и ведет три-четыре года, постепенно выявляя, выглаживая их талант, а затем пристраивая в выгодные для художников сферы.

И сам он, давно уже заслуженный и номинированный на все, что только можно, занимается обучением своих студентов так, как никто из его круга.

Попасть к Холодову пытаются многие, но берет он только по своим каким-то критериям, и ни деньги, ни волосатые лапы тут не помогают…

Даже я, сидя в своем маленьком городе, про него кое-что слышала.

А уж после того, как он сам подошел ко мне на улице, до этого, оказывается, довольно долго пронаблюдав за моей работой, поговорил, пригласил к себе…

Я в тот день вернулась домой и сразу же полезла в интернет, выяснять, верно ли я все поняла.

Оказалось, верно.

Оказалось, это мой шанс.

И я бы поехала.

Прямо в тот же день бы поехала, вот честно, такие шансы упускают только дураки!

Но у мамы случился инсульт… И все мои шансы тут же потеряли всякую актуальность…

Полгода я отчаянно пыталась спасти единственного моего родного человека, искала возможности, средства, силы для этого. Была, словно лошадь в шорах — видела только то, что впереди. И ни шагу в сторону.