В час рассвета - Анатолий Краснов-Левитин

Эльсберг держался с необыкновенным апломбом. "Да, я всё это писал. Я писал правду, они действительно это говорили: я не прибавил ни одного слова, и я не ответственен за те выводы, которые из этого делались. И я считаю свою деятельность глубоко патриотической..."

К чести Союза писателей надо добавить, что защитников у господина Эльсберга не нашлось, и он был с позором исключен из Союза писатетей; пришлось ему также расстаться и с постом члена редколлегии журнала "Вестник литературы"*. Он, однако, остался научным сотрудником Института литературы и руководил работой нескольких аспирантов. Продолжает ли он свою "патриотическую деятельность"? Не думаю. Только самоубийца пойдет теперь откровенничать с Эльсбергом, и ему теперь остается, сидя в одиночестве в своей шикарной квартире, припомнить известную песенку Беранже:

"Тише, тише, господа,

Патриот из патриотов,

Господин Искариотов

Приближается сюда..."

* Это исключение не было утверждено Президиумом Союза и Эльсберг умер членом Союза Советских писателей в 1978 году.

Вот перед нами и еще один "патриот из патриотов" - проф. Губер Александр Андреевич, крупнейший востоковед, член-корреспондент Академии Наук, недавний директор Института востоковедения.

В 1941 году Московский университет эвакуировался в Среднюю Азию. Евгений Львович Штейнберг - обладатель собственной квартиры из пяти комнат в кооперативном доме на Большой Кисловке (ныне улица Семашко) - также покидал со своей семьей Москву. Перед ним встал вопрос - как быть с квартирой. И вот, Евгений Львович пришел к своему коллеге, проживающему на окраине Москвы, в коммунальной квартире.

"Александр Андреевич, вы остаетесь?" - "Да". "И не боитесь?" - "Не боюсь".

И далее Александр Андреевич дал согласие переехать на Большую Кисловку.

Между тем, в 1945 году Е.Л. Штейнберг вернулся в свою квартиру. Александр Андреевич встретил его любезно, потеснился, однако остался в его квартире. Через месяц проф. Штейнберг осторожно спросил своего гостя: "А как же ваша собственная квартира, Александр? Вы в нее думаете вернуться?" Ответ профессора был исполнен поэзии: "Я поступил, как Кортес, который приказал рубить на кораблях мачты - и сдал свою квартиру в жилфонд".

"Но то, что вы говорите, Александр, приводит меня в ужас: ведь Кортес приказал рубить мачты, чтобы показать своим матросам, что он решил остаться в Южной Америке. (Вот, что значит историки). Неужели вы решили остаться в моей квартире?" - "Да, я уже к ней привык".

И началось затяжное жилищное, склочное дело, с адвокатами, кляузами, хождением по судам. На одном из этапов этого дела в квартире Штейнберга раздается звонок, у дверей, на лестничной клетке стоит седой, полный, сердитый человек. Это был Бонч-Бруевич (бывший секретарь Ленина). Он жил в этом доме и являлся председателем домового кооператива. Властный жест. "Идемте со мной". Приведя Евгения Львовича в свой кабинет, Бонч-Бруевич устроил ему настоящий допрос: "Кого это вы впустили к себе в квартиру?" "Губера". -"Знаю, что Губера. Кто он такой?" - "Профессор". - "Какой профессор? Это же стукач. Вы знаете это или нет?" - "Да нет, но почему вы решили?" - "А потому, что сейчас мне звонили из КГБ с просьбой, помогите нашему работнику. Еще этого нам только не хватало, чтоб в нашем доме стукачи были. Вот вам письмо Председателю Верховного Суда СССР. Как можно скорее кончайте с этим делом..."

Письмо помогло. Верховный Суд постановил выселить Губера. Профессор в тот же день покинул квартиру.

Реакция Бонча характерна - общество всегда смотрело с ужасом и отвращением на стукачей...

Однако очень много слабых людей попадалось в сети МГБ. Очень много таких людей было тогда и в церковной среде.

В свое время я уже очень много рассказывал о предателях в рясе. О Н. Ф. Платонове, Н. Ф. Колчицком, о ныне здравствующем диаконе А. А. Введенском.

Мы не будем сейчас снова возвращаться к этой печальной теме: укажем лишь, что нашим святителям следовало бы научиться моральной опрятности у неверующих членов Союза советских писателей, изгнавших из своей среды профессионального доносчика. Все факты, о которых говорилось выше, относятся к давнему прошлому.

Как обстоит в этой области дело сейчас? К сожалению, и сейчас продолжается вербовка агентов, причем методы, которые применяются сейчас, почти не отличаются от тех, которые применялись раньше.

Для примера - возьмем деятельность Управления по делам Русской Православной Церкви Комитета госбезопасности.

Управление весьма усердно занимается вербовкой агентов в стенах Духовной Академии в Загорске. Процедура вербовки следующая: обычно студент вызывается в военкомат, где взрослый дядя в майорском чине заявляет ему следующее: "Вы вполне советский человек; мы вас знаем и мы вам верим. У вас в Академии бывает много иностранцев, среди них имеются и шпионы. Вы, если заметите их, поможете нам разоблачить их?" - "О да, конечно, я в этом вам помогу". - "В таком случае подпишите" - и растерявшемуся парню подсовывают бумажку, в которой содержится обязательство общего порядка помогать органам КГБ. Очень часто случается, что неопытный, большей частью малограмотный парень, приехавший из глухой провинции, подписывает этот документ.

Тогда ему назначается "свидание". Свидания эти назначаются обычно в гостиницах, впрочем, иногда эти методы разнообразятся: так, например, иногда эти "свидания" назначаются около увеселительных садов (например, около сада "Аквариум"). Парня приглашают в автомобиль; здесь включается магнитофон - начинается допрос отнюдь не о шпионах, а о товарищах. Это начальный этап "работы".

Следует отметить, что "секреты", которые могут сообщить эти завербованные агенты - примитивные и полуграмотные - оперуполномоченным людям, большей частью столь же примитивным и полуграмотным - не стоят выеденного яйца. Самая маскировка агентов проводится крайне неумело и аляповато (куда им до Эльсберга). Обычно их расшифровывают на другой день после вербовки. Ко мне и к В. М. Шаврову также недавно был прислан агент молодой попик, который повадился ходить к Вадиму Михайловичу; он всё добивался встречи со мной.

Встретился с ним. Разговариваю. Изящно подстриженная бородка. Косноязычная речь (двух слов связать не может). Штампованные газетные фразы о том, что религия у нас свободна, а церковь отделена от государства. Поглядываю на него искоса...

Вспоминаются невольно обольстительный, остроумный С. и неторопливая, гнусавая, блещущая эрудицией речь Н. Ф. Платонова... Какой, однако, все-таки регресс...

Мы говорим о стукачах нашего времени с иронией, из этого, однако, вовсе не следует, что они безвредны.

В свое время на меня сделал донос диакон А.А. Введенский (малограмотный, невежествен-ный, дегенеративный человек). Дегенеративность и невежество не помешали ему погубить жизнь десятков человек; не надо много ума, чтобы дать орудие тем, кто заинтересован не в выявлении истины, а в том, чтоб погубить как можно большее количество людей.

Это было в сталинские времена, которые (хочется думать) никогда не вернутся.

Однако вред, причиняемый стукачами, не исчерпывается только лишь индивидуальным злом, которое они приносят; теми ударами, которые они наносят в темноте, из-за угла, и которые поэтому невозможно парировать. Самым страшным является социальное зло.

Благодаря наличию стукачей в нашем обществе люди перестают доверять друг другу: товарищ не верит товарищу, муж не верит жене, брат не доверяет брату. Молва, как всегда бывает, страшно преувеличивает число и значение шпиков. Мнительность, подозрительность, трусость принимают характер эпидемии. Всякие честные, простые отношения между людьми становятся невозможными.

Трудно представить себе существо более отвратительное, чем профессиональный доносчик: еще Аристофан создал в своих комедиях классический образ "Сикофанта", уже тогда вызывав-ший в людях презрение и ужас.

Трудно пожалеть стукачей, но жаль и их; мне их жаль так же, как было всегда жаль в молодости девушек, блуждающих по бульварам в поисках кавалеров, которые накормят ужином, как было жаль в лагере блатных мальчишек, служащих отвратительным инстинктам старших блатных.

Сравнение точно: все эти люди ведут противоестественный образ жизни.

"Внутренний шпионаж" должен быть запрещен из соображений социальной гигиены так же, как запрещены проституция, публичные дома, противоестественные пороки.

Мы не имеем здесь в виду, конечно, сыщиков (типа Шерлока Холмса), выслеживающих уголовных преступников. Мы говорим о людях, подслушивающих чужие разговоры и читающих мысли.

Мысли, разговоры, убеждения - это дело совести всякого. И государству не должно быть до них никакого дела.

Да торжествует свобода совести и да падет противоестественная профессия стукачей!

2. Чиновники

И рядом со шпиками - всегда чиновники.

Чиновники и стукачи; стукачи и чиновники. Чиновников больше. Стукачи это очень скверная, противоестественная, но все-таки профессия. Всего лишь профессия. "Чиновники" - это особый человеческий тип, особый склад характера, особая психическая структура.