Вариант дракона - Юрий Скуратов

Возможно, узнай я об этом раньше, я бы постарался отыскать отца. Но не получилось.

Понимая, что у меня нет отца, бабушка Вера Лукинична вмешивалась во все мои уличные столкновения, — если, конечно, до нее доходили сведения об этом, — обязательно находила обидчика и задавала ему приличную трепку — в общем, поступала так, как поступил бы всякий отец, у которого кто-то обидел сына. Вот такая у меня была бабушка.

Но это я лишь в самом начале давал себя обидеть, когда был совсем маленьким, а потом, когда подрос, когда начал заниматься спортом, — в обиду старался себя не давать.

Помню, в школе у нас был здоровенный парень Володька Дыдыкало, кулаки у него были как у мужика, работающего в кузнице, — пудовые, плечи соответствовали кулакам, но главное, Дыдыкало был парнем драчливым.

Однажды он налетел на меня. Я, конечно, ему проигрывал и в комплекции, и в росте, и в весе, — во всем, словом, он по всем школьным канонам должен был меня побить, и все ожидали, что он непременно побьет меня, но не тут-то было. Мы сцепились люто, как на поле брани, и я-таки его осилил. Дрались мы за недостроенным зданием школы, и в один момент я увидел, что у Вовки из уха потекла кровь. Кровь из уха — это значит что-то серьезное, что-то задето, и увидев это, я предложил разойтись.

Был еще один случай, когда мне пришлось вступить в драку. Уже во взрослую, серьезную. Произошло это в Свердловске, где я учился в юридическом институте. Дело было ночью. Я возвращался в общежитие… Впечатление такое, что я был один во всем мире, один-одинешенек, никого нет, только каблуки стучат по тротуару, и больше никаких звуков.

И вот в этом оглушающем безлюдье передо мною вдруг встали две тени. Двое дюжих мужчин. С решительными лицами и решительно сжатыми кулаками.

Конечно, они и духом не ведали, что я нищий студент, что взять с меня нечего, рассчитывали поживиться…

Поживиться им не удалось. Не знаю, как у меня это получилось, но одного я уложил довольно ловким ударом, второй, увидев, что его напарник позорно грохнулся на тротуар, дал деру.

Спорт обладает мощными лечебными качествами, он не только снимает стрессы, не только дает возможность ощутить себя физически крепким человеком, он освобождает от всяких комплексов. Так, не обладая, скажем, баскетбольным ростом, я играл в баскетбол. И неплохо, говорят, играл. О футболе я уже сказал. Зимой вся наша аршанская сторона поголовно каталась на лыжах.

Обязательно делали трамплин, и на наших соревнованиях «кто дальше прыгнет» мы могли запросто сломать голову. Но никто, слава Богу, не сломал.

Нынешнее поколение ребят куда менее спортивное, чем наше. И заботы у них другие… Впрочем, хватит брюзжать, давайте вернемся в прошлое.

Были в детстве и неприятности. Например, я дважды тонул. Но, видать, не судьба была утонуть — жизнь уготовила мне что-то другое. Улан-Удэ стоит на двух реках — Уде и Селенге. Без малого триста пятьдесят лет назад казаки нашли очень удачное место, защищенное водой, — не подступиться, и заложили здесь острог. Реки при закладке крепости учитывались как важный военно-защитный фактор. Вода в наших реках холодная, особенно в Уде, горная; тело, мышцы сводит вмиг, «мама» крикнуть не успеешь, как очутишься на дне. Бурная вода, скоростная, в самый раз для сплава.

Плоты для сплава здесь вязали редко, предпочитали в основном молевой, когда бревна идут вольно, но с обоновкой. Обоновка — единственное, что сдерживает их, не дает пристать к берегам, каменистым островам и плесам.

Иногда молевой лес занимал всю реку, от берега до берега, пройти можно было только по бревнам, а они, заразы, верткие: стоит только ступить ногой — бревна тут же начинают вертеться, не удержишься.

Вот так я однажды и не удержался, прямо в одежде ушел в холодную, вмиг стянувшую все тело судорогой, воду. Сверху меня накрыло бревно, на котором я поскользнулся, к нему придвинулось второе, третье, образовался сплошной тяжелый полог, я воткнулся в него головой и ушел вниз, увидел какую-то длинную тень — то ли рыбу, то ли лежащий на дне топляк, устремился вверх и снова ткнулся головой в бревно.

Дыхание перехватило, воздуха в груди не оставалось совсем, испуг сжал сердце, в животе возник кусок льда, — через несколько минут, если не найду прогалину между бревнами, я тоже буду на дне. Рядом с топляком. Мысль страшная, хотя мне не верилось, что я могу умереть. В молодости, в детстве человек в такие вещи не верит. Так уж он устроен, верить начинает лишь в зрелом возрасте. Не помню как, но — полуослепший, полуоглохший, с полуостановившимся сердцем — я сумел все-таки раздвинуть бревна там, где они неплотно примыкали друг к другу, и выбраться на волю.

Если в первый раз я чуть не утонул случайно, то во второй меня подвела собственная лихость.

Плавал я неплохо и как-то летом одним махом одолел Селенгу. По масштабам Сибири, Селенга — не самая большая река. Но это — три-четыре Москвы-реки в ширину, а течет в два раза быстрее. Вода в Селенге холодная, быстрая, с дурью, словно бы она только что скатилась со снежных гор, — и вообще Селенга самая крупная среди рек, впадающих в Байкал, — в такой воде пловец должен вести себя осторожно, помнить о том, что в любую минуту ему может свести ноги. Но что осторожность в юные годы!..

В общем, я, не отдышавшись, поспешил обратно. Доплыл до середины и почувствовал — не вытяну. И дыхание обрывается, и сердце останавливается, и ноги сводит — словом, все! Осталось только запаниковать и тогда запросто можно идти на дно…

Тогда я еле-еле выплыл. С огромным трудом, на последнем дыхании, но все-таки выплыл. А потом долго-долго лежал на берегу, приходя в себя.

Возможно, будь рядом со мною отец, такие неприятности не происходили бы — отец ведь и подстрахует, и от лиха убережет, и защитит…

Понимая, какие мысли порою приходят мне в голову, Евгений Иванович требовал, чтобы я его звал отцом, что я, несмотря на то что бабушка уже давным-давно открыла мне тайну, охотно и делал — делал причем искренне, но в душе оставалась некая обида…

Вообще-то родословная по линии отца у меня великолепная. Чего стоит только один дед, Иван Флегонтович Скуратов, красивый могучий человек.

Он — казак из Елани. Елани недавно, к слову, исполнилось 310 лет, и я очень сожалею, что не был на праздновании. Причем Иван Флегонтович был не простым казаком, а казаком лихим, урядником, обвешанным наградами.

Надо заметить, что революцию 17-го года он принял всей душой и даже встречал Ленина на Финляндском вокзале.

Калинин в ту пору, когда все величали его дедушкой Калининым, лично вручил моему деду орден Красной Звезды — за участие в боях гражданской войны. Номер этого ордена шел едва ли не в первой сотне, что было для его земляков предметом особой гордости. В 30-е годы дед был председателем колхоза, имя его гремело на всю Бурятию, удержался в годы репрессий — в общем, жизнь прошел красиво, особо ни перед кем не склонял голову… Независимый был человек. Гордый.

Ныне я, когда бываю в Бурятии, — обязательно прихожу к нему на могилу. Как, впрочем, и на другие, дорогие мне могилы. Могилы бабушки, отца.

Учился я довольно легко, хотя отличником не был. В школе выделял два любимых предмета — историю и химию.

В восьмом классе произошло событие, которое заставило меня резко пересмотреть свои взгляды на жизнь. Евгений Иванович познакомился с одной миловидной женщиной — врачом, увлекся ею и разошелся с моей матерью. Тут я понял, что надеяться мне в жизни не на кого, и изменил отношение к учебе.

Учительница истории Мария Исааковна Суздальницкая, она сейчас уехала в Израиль, жива еще, говорила даже, что Скуратов — самый яркий ученик из всех, с которыми ей когда-либо приходилось иметь дело, и эта оценка была приятна. Что касается химии, то я участвовал во всех школьных олимпиадах, задачи решал, словно орехи щелкал, влет и, честно говоря, даже подумывал поступать в Новосибирский университет на химический факультет, но верх взяло все-таки юридическое начало.

Все дело в том, что бабушка моя работала вахтером в прокуратуре Бурятии: в общей сложности она проработала более пятидесяти лет. Смены у нее бывали разные — и дневные, и ночные, наготове у нее всегда был горячий чайник и крепкая заварка, мастерски она готовила и чай по-бурятски, о котором я расскажу чуть ниже. В прокуратуре в любое время обязательно, кроме вахтера, находились дежурные сотрудники, готовые каждую минуту выехать на происшествие.

Происшествий, как и вообще преступлений, было не так много, как сейчас, но все-таки они были, — на них, связанных, как правило, с гибелью людей, выезжали работники прокуратуры. Но в большинстве своем это были тихие дежурства. Дежурные частенько спускались к бабушке, к ее чайнику, чтобы скоротать время, переговорить о последних улан-удинских новостях, о погоде и событиях международной жизни, — иначе очень уж мучительно долго тянулось время…