Новосёлы - Павел Мисько

Не бывает днём дома и Маринки. Её отводят в детский сад, когда я ещё сплю.

Бабушка дошла до пункта — «накормить!». И я ем, завтракаю. Пил как раз какао — послышался звонок в дверь.

— Женя выйдет? — раздался тонкий голосок Васи.

Я уже учил уроки, а Вася опять затрезвонил.

— Жека выйдет?

— Выйдет, выйдет, — сказала бабушка. — Ты разве дома не ночевал, что так рано звонишь?

— Дома… — ответил Вася. Он, наверно, попробовал просунуть в дверь голову, и бабушка на него накричала.

А я к двери не подходил. После вчерашнего мне совсем не хотелось видеть этого нахалёнка. Из-за него я кувыркнулся в подвал, из-за него жгли меня йодом, кололи уколами (кольнули раз, а «Скорая помощь» вообще ничего не делала, но какая разница?). И после всего этого он ещё нос суёт в дверь, дружком прикидывается!

«Выйду — тресну по затылку…» — решил я.

Вышел я только через час.

— Г-гы, ну и разукрасили! — развеселился Вася.

Я забыл о своём намерении.

— Если б у тебя было перетрясение мозга, то не так бы измазали. Целый литр йода израсходовали б!

— Как это — перетрясение? — заинтересовался Вася.

— А так! Всё шиворот-навыворот в голове перевернулось. Моя мама медик, она знает. Какой, например, сегодня день?

— Четверг.

— Хо, если бы четверг! Это для тебя четверг, а для меня — среда. Потом что идёт?

— Ну, пятница.

— Ну да — пятница! Вторник, а не пятница.

— Так ты что — будешь жить назад, а не вперёд?

— Выходит, так.

— А ты будешь уменьшаться или расти?

— Хо, расти, конечно, буду.

Не хватало ещё, чтоб уменьшаться! Тогда что же получится: Вася пойдёт в первый класс, а я из второго — тоже в первый? А потом меня в садик поведут, а потом в ясли? Ой-ё-ёй, что-то не то придумал…

— А ты будешь знать, что с кем было раньше?

— Конечно, буду! Что потом будет — нет, а вот что раньше — пожалуйста.

— Ух ты!.. — позавидовал Вася. — Посмотрел на человека — и всё уже про него знаешь. А скажи, что я недавно ел?

— Что? Печенье!

Ну, это каждый мог угадать. На губах и на щеках Васи налипло крошек — страх!

— Не печенье, а пряник.

— Всё равно сладкое. А ещё я могу сказать, что ни вчера, ни сегодня ты не умывался.

— Аг-га-а… — растерянно бормотнул Вася.

Чудак рыжий…

Да у него на лице всё написано. Ещё вчерашние следы пота остались. После футбола.

— И-и… И долго так с тобой будет? — кивнул на мою голову Вася.

— Не знаю… Мама лечит — йодом мажет, зелёнкой…

Пока мы так разговаривали, успели спуститься с четвёртого этажа на третий.

На третьем этаже стук-грохот. Около одной двери — № 11 — хлопочет дядя-плотник, а по площадке похаживает толстенький краснощёкий человек. Шляпа на затылок сдвинута, седые волосы подстрижены ёжиком, в руках держит палку с резиновым наконечником. Точь-в-точь мистер Твистер!

Только мистер Твистер в книжке немного помоложе, а этот не иначе как пенсионер.

Вчера ещё, я хорошо помню, дверь была совершенно голой, а сегодня уже обита коричневой клеёнкой. Вставлен и глазок — смотреть изнутри, кто звонит.

Дядя-плотник прикладывает к двери медную пластинку, а мистер Твистер выпячивает грудь, откидывает назад голову и командует:

— Выше немного! Ещё выше! Лишне, назад… Косо!

Наконец плотнику разрешили прикреплять пластинку. Я прочитал вслух, чтоб и Вася знал, что написано на этой блестящей пластинке, — первая строчка красивыми рисованными буквами, а ещё две — печатными:

Так его, значит, зовут. Ну и фамилию же себе выбрал — Дервоед! Нет, чтобы Хлебоед, Грушеед или Консервоед, а то — Дервоед!

На лестничной площадке стоит ящик с различным инструментом, набросано щепок. Наверно, профессор опять менял замок. Вася не видел, а я видел: в первый день, когда все таскали вещи, Иван Иванович сам ставил внутренний замок. На него ещё тогда кричала из квартиры тетя: «Опять меняешь! Ты думаешь, твой замок лучше?»

Я дёрнул Васю за рукав — «Смотри на меня!», а сам зажмурился, наморщил лоб, как будто сильно задумался.

— Дядя Иван Иванович, а правда, что вы уже один раз меняли замок в этой квартире? — спросил я у профессора.

— Менял, детка, менял. А что ж, довериться тому, что они на один стандарт наставили?

Я дёрнул за рукав Васи сильнее: «Видал?»

— Дядя профессор, вы боитесь, что вашу тётю украдут? — опять спросил я.

Иван Иванович закашлялся, как будто ел и крошка не в то горло попала, махнул на нас палкой. Мы сбежали на один пролёт ниже — не понимает шутки дядя с весёлой фамилией!

— Этот замок… Кхы, кхы! Замок лучший попался… — откашлялся Иван Иванович. — Разве найдёшь теперь толковый замок? Только от добрых людей, а вор любым гвоздём откроет, — оправдывался он перед плотником.

— Не прибивай ты её! Не позорь себя перед людьми!.. — долетел из квартиры голос Дервоедовой жены.

— Не суйся, куда тебя не просят! — закричал профессор.

И почему Иван Иванович на всех злится? За что — на меня? Неужели я и в самом деле стал каким-нибудь волшебником-угадчиком? Вот здорово, хоть в цирке выступай!

Я в цирке однажды видел такого фокусника. Отвернулся он от людей, завязали ему глаза чёрным платком. А зрителям дали спрятать записную книжечку. Сначала один дядя спрятал её в карман, а потом тайком передал ещё дальше, на последний ряд. Глаз циркачу не открывали, он и пошёл так, с завязанными, по рядам. Осторожно, чтоб не споткнуться, не наступить кому на ногу. Шёл и тихонько помахивал перед собой левой рукой. И нашёл ту тётю, что припрятала книжечку. «У вас?» — спрашивает. «У меня!» — отвечает она. «Обождите, я ещё скажу, где она у вас спрятана. Вот в этой синей сумочке!»

Что тут только началось в цирке! Я так аплодировал, так аплодировал — чуть руки себе не отбил.

А циркач сказал, что он видит… пальцами левой руки. Пальцами! И тогда его спрятали, не развязывая глаз, за чёрную стенку, он только руки просунул в круглые дырки и держал их над столиком. А зрители собрали всякой всячины — расчёски, зажигалки, ключи, записные книжки, губную помаду, броши, книги… Целую груду всякой мелочи положили ему на столик помощники и отошли в сторонку, сели среди зрителей, чтоб не подумали, что ему подсказывают. А тот маг-волшебник поводил над вещами пальцами туда-сюда и назвал, что лежит, какого оно цвета и размера, даже заголовки книг прочитал. И ничего пальцами не трогал! И не подсматривал!

Я тогда спросил у папы, могут ли быть на свете такие люди. Как в сказке какой! И папа сказал, что на свете всё может быть. Человека ещё надо изучать да изучать, в нём ещё много всяких загадок и тайн.

Так, может, и меня надо каким-нибудь профессорам изучать? Может, попроситься на приём к Ивану Ивановичу? Пусть бы обследовал. Свой профессор в доме, никуда не надо ехать.

— Смотри, там что-то копают, — толкнул меня в бок Вася.

Я так задумался, что даже не заметил, как и во двор вышли.

Посреди двора, там, где вчера разравнивали землю, сегодня копали яму Женя Гаркавый, два товарища Жени из чужого дома и дядя Левон, артист-пенсионер. Около них вертелись, путались под ногами Жора, Серёжа и тощий, как скелет, Павлушка-подушка.

Нет, не яму рыли… Ну и чудики: они камень откапывали. Тот камень я ещё вчера приметил — торчала немного макушка из земли. Теперь вокруг камня была яма, а сам он лежал на дне её, как картофелина на блюдце. Ничего себе картофелина! В дверь подъезда не пройдёт, разве только если обе створки откроешь.

— Вот и всё пока… Спасибо, друзья! — сказал дядя Левон, и Женя со своими девятиклассниками ушёл, остались одни мы.

— Дядя Левон, это вы хотите камень глубже закопать? — спросил я. Пусть все знают о моей необыкновенной способности угадывать!

— Не закопать, а достать, извлечь. Пусть наверху лежит. Представляете, как у нас живописно будет? Деревья, кусты и дикий камень-валун… А там, за дорожкой, — беседка со столиком…

Мы посмотрели туда и ничего не увидели — пусто! Ну и чудак дядя Левон, ну и шутник! Расписывает, как сказку читает.

— Всё это мы должны сделать. А теперь пойдём-ка бульдозер попросим, пусть поможет камень вытащить. Тонны три веса будет…

Мы засеменили за дядей Левоном. А он шёл и расспрашивал, что мы делаем в свободное время, и с упрёком качал головой.

— Ай-я-яй, я-яй… А ну, поднимите правые руки вверх. Посмотрим, кто дольше продержит… — сказал он.

Мы удивились, но руки подняли, как будто всем вдруг захотелось отвечать урок. И так дошли до соседнего, шестого дома. Его ещё не заселили. Во дворе бульдозер ровнял землю. Не просто разравнивал, а приглаживал: полз задом наперёд и волочил за собой блестящий щит-отвал.

Левон Иванович указал нам на первый этаж дома. Здесь окна были большие, не такие, как на остальных этажах, и ещё забрызганы мелом.