Семейная тайна - Ольга Карпович

Впрочем, игрушечная железная дорога у нее была – настоящая, немецкая, с миниатюрными рельсами, вагончиками, станциями и мостами.

Только вот играть в нее было решительно не с кем…

Нет, изредка отец, кажется, вспоминал, что жизнь его не ограничивается санаторием, и пытался уделять внимание семье.

Но оканчивалось это каждый раз провалом.

Резкий, жесткий, несдержанный, откровенный до обидного, отец, кажется, просто не умел расслабляться и позволять себе развлечения. Поход в парк аттракционов каждый раз заканчивался тем, что он начинал маяться от безделья, раздражаться, отчитывать Сашу за легкомыслие и желание крутиться на каруселях, в то время как дома осталось еще невыученное домашнее задание. И Саша и в самом деле начинала чувствовать себя никчемной бездельницей…

Мать всякий раз, когда норов отца прорывался наружу, начинала поджимать губы, подносить к краешкам глаз аккуратный отглаженный платочек и говорить глубоким, подрагивающим от сдерживаемых слез грудным голосом:

– Ах, Саша, зачем ты только уговорила отца пойти с нами в парк… Он так занят, так устает на работе. Ты же знаешь, как его это раздражает! А достается всегда мне…

И к осознанию собственной никчемности подключалось еще и чувство вины перед матерью.

В конце концов Саша окончательно поняла, что гораздо лучше, когда родители попросту тебя не замечают, погрузившись в собственные дела, чем когда они честно пытаются проявлять внимание и разделять твои интересы.

Впрочем, с другой стороны, отец всегда гордился ее успехами и, расписываясь в дневнике за неизменно отличное окончание учебного года, смотрел тепло и с гордостью и быстро целовал дочь в макушку.

А когда она в семнадцать лет вдруг проявила характер и категорически заявила отцу, что поступать будет не в медицинский, а в МГУ, на юридический, отец, разумеется, рвал и метал, гремел проклятьями на весь дом, стучал кулаком по столу, но в темных глазах его Саша видела невольное восхищение ее внезапно проснувшейся целеустремленностью и непреклонностью.

Мать после этого неделю еще пила остро вонявшие на весь дом сердечные капли и влажно вздыхала:

– Эта мерзавка своим упрямством едва не довела отца до сердечного приступа!..

Потом были студенческие годы.

Учеба, учеба, учеба. Лекции, конспекты, экзамены.

Однокурсники в целом относились к ней ровно. Ну, как же – Саша Воронцова, синий чулок и всезнайка, у которой всегда можно стрельнуть конспект или списать на контрольной! И ей не приходило в голову опровергать такое мнение о себе. Александра давно смирилась с мыслью, что женское глупое кокетство, свидания и романтические прогулки – это все не про нее. Ей некогда да и незачем этим интересоваться. Она некрасива и неинтересна: скрутить непослушные темные волосы на затылке тугой аптечной резинкой, чтоб не мешались, наглухо застегнуть клетчатую мальчишескую рубашку – и зубрить до потери сознания гражданское право.

Если вдруг кто-то из однокурсниц случайно говорил, что, мол, завидует Сашкиной стройной фигуре, или отмечал походя, что черты лица у нее – резкие, холодные и горделивые, как у Марлен Дитрих, если бы только Дитрих была брюнеткой, Александра пропускала это мимо ушей.

Так было до тех пор, пока не случилось…

Нет, об этом она вспоминать сейчас не будет.

Случилось то, что случилось.

Ерунда, глупость, неопытность. Проклятая женская сущность проснулась не к месту и не ко времени, а Саша, обескураженная этим неожиданным пробуждением, совершенно растерялась на время и чуть не натворила глупостей…

Она тогда заканчивала институт, и впереди маячила возможность завершить образование в Америке. Небывалая удача, еще пять лет назад казавшаяся чем-то из области сказок, а теперь, в начале девяностых, ставшая все еще удивительной, невообразимой, но реальностью.

Она чуть было не упустила ее тогда, как последняя дура.

По счастью, она давно перестала сомневаться в правильности своего тогдашнего выбора.

Разумеется, она все сделала правильно, и ее карьера только подтверждает это.

Конечно, в первое время приходилось тяжело – снова учеба, теперь уже на чужом языке, в чужой стране. Затем – работа иногда по четырнадцать часов в день, чтобы удержаться, чтобы доказать всем, кто считал ее чужой, эмигранткой, вторым сортом, что она может не хуже, чем они, коренное население благословенной Америки, а даже лучше!

И она доказывала – каждый день, каждую минуту, – добивалась, поднималась по ступенькам карьерной лестницы, иногда едва не грохаясь в обморок от усталости, зеленея от недосыпа.

И доказала, и смогла.

Пять лет назад она стала партнером в крупнейшей адвокатской фирме в Чикаго. У нее собственная, до неприличия огромная квартира, вылизанная услужливой домработницей до стерильной чистоты – впрочем, особенно стараться ей не приходится, ведь Александра так мало времени проводит дома, что просто не успевает, при всем желании, что-то испачкать.

Теперь уже никто не осмеливается смотреть на нее снисходительно, к ее мнению прислушиваются, у нее просят совета, а ее зарплата исчисляется пятизначными цифрами…

Подумать только, что от всего этого она едва не отказалась тогда!

Кем бы она была сейчас?

Смешно даже представить.

Она – уверенная в себе, самостоятельная, независимая бизнесвумен. Воплощенная американская мечта. Движется вперед – и берет, что хочет, не раздумывая, не отравляя свое существование бесполезными рефлексиями и переживаниями.

Мужчины? Ну, разумеется, она же вполне здоровая женщина со здоровыми желаниями. Да, у нее было несколько романов, ни к чему не обязывающих, не мешающих работе. Идеальные отношения двоих взрослых людей, ценящих свою свободу и свое время.

Сантименты – это не для нее. У нее нет на них ни времени, ни желания. К счастью, ей всякий раз удавалось достаточно доходчиво объяснить это потенциальным соискателям ее расположения в самом начале отношений. Ни разу больше она не позволила себе потерять голову – как тогда, во время этой постыдной истории, о которой она предпочитает не вспоминать.

И сейчас не будет.

Это всего лишь разыгравшаяся от неизбежной встречи с родиной нервозность.

Нужно было принять валиум перед полетом.

Самолет уже шел на посадку.

Обернувшись к иллюминатору, Александра рассмотрела сквозь стекло серую, испещренную отметками, нанесенными белой краской, гладь взлетного поля. Вдалеке, за границами аэропорта, виднелась скудная запыленная зелень подмосковного лета. А впереди маячили бетонно-стеклянные коробки терминалов аэропорта.

Еще несколько минут – и шасси коснется посадочной полосы.

Затем паспортный контроль, багаж, такси…

Осталось совсем немного – и она вновь увидит старый родительский дом.

Добротный деревянный дом, выкрашенный светло-голубой краской, застекленную террасу, в мелких стеклах которой пляшут и подмигивают солнечные зайчики, круглый балкон в торце второго этажа, с которого так весело было когда-то пускать мыльные пузыри, возя размокшим концом трубочки из газетного листа по куску мыла…

Две сосны, уходящие верхушками в небо, лохматые пионы – материнское увлечение, – наполняющие весь двор глубоким приторным запахом, старые полусгнившие качели в кустах смородины…

Ерунда! Чушь!

У нее нет времени на ностальгические переживания.

Александра нахмурилась и сцепила пальцы в замок. Что ж, она будет надеяться, что эта поездка не займет много времени. Что отец за день-два придет в себя, состояние стабилизируется, и она сможет улететь отсюда.

Домой.

Отец все не возвращался.

Ася покрутилась на сиденье, вытащила из бардачка отцовские сигареты, закурила, поглядывая на выход из аптеки.

Не то что отец стал бы пилить ее за курение… Скорее, наоборот, – он же так гордится своей продвинутостью. Именно поэтому ей и не хотелось курить при нем. Незачем добавлять еще одну деталь в эту нарисованную им идиллическую картинку – «мы с дочкой закадычные кореша».

Ася докурила, выбросила окурок из окна, еще немного поглазела по сторонам. Затем протянула руку назад, нашарила кожаный рюкзачок и вытащила из него смартфон. Перевернувшись на сиденье, выставила из окна босые ступни с выкрашенными ярко-зеленым лаком ногтями, сфотографировала телефоном собственные торчащие из окна ноги на фоне вывески аптеки и запостила фотографию в инстаграм, подписав: «День. Улица. Фонарь. Аптека».

Нет, это, в конце концов, уже просто хамство!

Сколько она может здесь сидеть в ожидании? Может, отец попросту забыл о ней? Может, он уже там развлекается с этой своей очередной пассией где-нибудь в подсобке?..