Сватовство - Джуд Деверо

Вдруг Руфь, улыбнувшись через плечо, сказала:

— Кейл, дорогая, не будешь ли ты так любезна понести мой голубой чемодан? Мне одной, видно, не справиться.

Что же это получается: я могу заключать миллионные контракты и добиваться того, что мне надо, могу описывать женщин, которые вытягиваются в струнку перед каждым, но, поставленная лицом к лицу с женщиной вроде Руфи, все, что я могу, — это дымиться и тащить ее проклятый чемодан вместо нее? Может, потому, что меня не любила мама? Ну да, моя мать не знала, жива ли я, пока не нужно было прочищать канализацию… Можно подумать, что я презираю женщин. Но сейчас я делаю почти все, чтобы хоть одной из них понравиться.

И вот я, спокойная и в здравом уме, уже тащу этот проклятый чемодан Руфи вместе с тремя своими, сопровождаемая ее двумя солдатами, также нагруженными багажом Руфи, в то время как ее королевское высочество несется впереди нас в атаку.

Между тем мы подошли к краю взлетно-посадочной полосы — это было частное поле, так что здесь не было небрежно комфортабельной комнаты для отдыха. Руфь остановилась и небрежно махнула рукой, разрешив опустить чемоданы.

«Ах, благодарю вас, добрая хозяйка», — подумала я и, бросив ее чемодан — не из очень дорогих, между прочим, — уселась на него.

Руфь молчала. Два ее преданных щенка не сводили с нее глаз. Насколько я знаю, у нее не было прислужниц выше или такого же роста, как она сама, она любит низеньких и скромных.

Через минуту ее величество сказало: — Кто-то обязательно будет нас встречать. Она нахмурилась, когда осмотрела шоссе. Не видно было ни единой души, а я как-то сомневалась, что у Руфи был опыт по части долгого ожидания.

Я очень мало знала о предстоящем путешествии. Объяснения Руфи были неопределенны, говоря точнее — их попросту не было. Все время она болтала о том, как ей нравится мой роман «Больше нет подбадривающих шутников». Это был один из моих лучших сюжетов: студентка высшей школы по пятницам в послеобеденное время всегда пропускала занятия по химии, чтобы сидеть в гимнастическом зале, подбадривая аплодисментами кучку бездельников, бегающих за мячом. В конце концов я предъявила ей возможность взорвать всех лидеров по организации аплодисментов, доказав раз и навсегда, что химия намного полезнее футбола. Так или иначе, я купалась в фимиаме Руфи, а потом она сказала: «Положись на меня во всем», что я радостно и сделала. В конце концов, к этому времени я убедилась, что она — один из великих гениев нашего времени.

В результате я сидела сейчас под испепеляющим солнцем Колорадо. Моим единственным утешением было то, что я собиралась реализовать все это при написании новой книги. Может быть, я сделаю убийцей писательницу детективных романов. Ее жертвой должна быть высокая брюнетка по имени Эдвайне Руфэн, и ее не поймают никогда. Или, может быть, в конце детектив скажет: «Я знаю, это сделали вы, но, зная Эдвайну, я считаю, что вы облагодетельствовали мир. Вы свободны. Только больше так не делайте».

Конечно, этого никогда не будет, потому что единственными людьми, обожавшими Руфь больше, чем «не имевшие личной жизни» женщины, были мужчины. Низенькие мужчины, высокие мужчины, некрасивые мужчины, прекрасные мужчины — все они ее обожали. Каким-то образом все пять футов восемь дюймов тела Руфи заставляли мужчин верить, что она маленькая и покинутая и отчаянно нуждается в помощи. Нуждается в помощи — как Кинг-Конг. И, как Сибил Шеферд, не имеет приятеля для встреч.

Через две минуты после того, как я решила, что попрощаюсь с этим штатом навсегда, подъехал голубой пикап и, завизжав тормозами, остановился напротив нас. Я говорю «нас» условно. Пикап остановился так, чтобы шофер мог видеть Руфь. Я и щенки — перегревшиеся, уставшие, замученные, сидящие на чемоданах Руфи — уставились на покрышки и на облезлую краску кузова грузовика.

Я посмотрела на Руфь и поняла, что возраст шофера, должно быть, где-то между половой зрелостью и мужской менопаузой, потому что, как только она нагнулась к кабине, недовольство сменилось кокетливым взглядом.

— Вы — мистер Тэггерт? — промурлыкала она.

Я тоже желала бы мурлыкать. Даже если бы правил сам Мэл Гибсон, я еще, возможно, сказала бы: «Вы опоздали».

Мужской голос загремел из грузовика, и я прямо-таки прочувствовала его мужественность. Или шофером был большой, как гора, мужчина, потомственный ковбой, или же они натренировали быков водить машины.

Руфь похлопала ресницами и сказала:

— Нет, это не вы опоздали, это мы прибыли рано.

Омерзительно!

— Конечно, мы вас простим, правда, девочки? — спросила Руфь, глядя на нас влюбленными глазами. Меня не называли девочкой так много лет, что мне такое обращение почти понравилось.

Дверца кабины со стороны шофера открылась, и я увидела перед собой танковые гусеницы, грязные гусеницы мужские гусеницы — облегченного типа. Да, они прислали мужчину огромного роста. Все еще раздраженная, с мыслью о том, есть ли в этом забытом Богом и людьми городке место, откуда отходит Американский экспресс, чтобы отсюда выбраться, я наблюдала за его ногами — как он шагает вокруг грузовичка. На нем были ковбойские сапоги, но не из экзотической кожи, и выглядели они так, как будто в них славно потрудились. Месили коровьи лепешки, что ли?

Когда он обошел кузов грузовичка, я чихнула и поэтому увидела его последним. А первое, что я увидела, — это безмолвно раскрытые рты Мэги и Вини — или же Вини и Мэги?

«Великолепно, — подумала я, почесав нос, — они послали очень красивого ковбоя, чтобы ослепить городских дам».

Мне стыдно сказать, что, когда я, наконец, взглянула на него, я отреагировала еще хуже, чем наш бесстрашный лидер. Его звали Кейн Тэггерт, и он был прекрасен: черные вьющиеся волосы, черные глаза, загорелая кожа, плечи, которым лось позавидует, а от мягкого, доброго выражения его лица у меня ослабели коленки. Если бы я не сидела, я могла бы упасть.

Руфь, опустив ресницы, познакомила нас, и он протянул руку, чтобы пожать мою. Я все еще сидела там же, глядя на него.

— Мы все немного устали, — объяснила Руфь, свирепо взглянув на меня, прежде чем схватить свой самый большой чемодан и потащить его к грузовику. Она долго училась тому, что самый эффективный способ обратить на себя внимание мужчины — это начать делать мужскую работу.

Мгновенно ковбой Тэггерт перестал пялиться на меня так, будто пытался припомнить мастерство владения речью, и двинулся помогать дорогой Руфи с ее чемоданом. Лично я была удивлена, что она знает, где у него ручка: до этого я не видела, чтобы она к нему прикасалась.

И в этот момент мы услышали звук, который миллион раз слышали в кино, но не хотели бы услышать, в реальной жизни: треск гремучей змеи. У мистера Тэггерта в руках был большой тяжелый яемодан, а Руфь, остановившись так близко к нему, что я невольно заподозрила, что она умеет не дышать, была от него слева. В шести дюймах от ее ноги лежала свернувшаяся змея, которая глядела так, как будто ее для этого наняли.