Рассказы зверолова - Владимир Алексеевич Панюков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Совсем иное дело — большой, да ещё старый медведь. Зверь осторожный, злобный, и такая страшная сила в нём — крепкое деревце валит с корнем, камни ворочает тяжёлые — пудов до пяти. Его и перехитрить нужно, и застать врасплох, и связать так, чтоб не вырвался. Один на один к нему и не подступишься, надо сообща, гуртом, и чтоб помощники были люди не из робкого десятка.
Приходилось мне лавливать таких зверей не один раз. Но про все встречи с топтыгиным я уже и не помню: расскажу, что осталось в памяти.
Случай на пасеке
Я работал тогда во Владивостоке, а в свободные дни ездил на охоту к деду Отрошко.
Дед был дряхлый, глухой. Он заведовал колхозной пасекой, иногда охотился и всегда встречал меня, как самого близкого друга.
Однажды я приехал к нему в конце лета.
— Беда, Алексеич! — сразу же пожаловался дед. — Повадился ко мне медведь ходить. Два улья на пасеке разорил, третий в тайгу отнёс. Пошёл я вчера по следу: улей разбит, пчёлы погибли. Не знаю, что и делать: зверь ходит ночью, а я уж больно слаб глазами стал, не пойму — где медведь, а где куст густой.
— Что-нибудь придумаю, — успокоил я старика. — Горю твоему надо помочь!
— Вот бы дело! — обрадовался дед и стал разводить самовар.
Попили мы чайку с мёдом, легли спать, а утром пошли поглядеть, где озоровал медведь.
Прямо возле пасеки протекала речка, на её берегу росли липы, орешник. За поляной начинался большой хвойный лес, в нём — высокая, немятая трава. Местечко красивое! Но медведь не красоту здесь искал, а где-то тропку нашёл, по которой ходил на пасеку воровать. А воры крадутся тихо, по кустам прячутся. И выходило, что к деду Отрошко медведь мог добираться только берегом речки, сквозь густой орешник.
Я всё это обдумал и спросил:
— Есть у тебя большая липовка, в которую мёд сливаешь?
— Есть.
— Где она?
— Пойдём! — И дед повёл меня в омшаник.
Я выбрал новую липовку, широкую, как бочка. Она была сделана из толстого обрезка очень старой липы, но продолблена не насквозь: дно у неё было отличное, крепкое. Я смастерил крышку, чтобы можно было захлопнуть эту бочку-липовку, и приделал затвор, чтобы крышка запиралась. А около дна просверлил три круглые дырки, чтоб в закрытую бочку проходил воздух.
Мы с дедом перенесли липовку на берег речки и положили на поляне возле орешника. А поперёк тропы, где мог пройти зверь, перекинули длинную жердь — от бочки до самой речки. Жердь смазали мёдом и на дно бочки положили пчелиные соты.
Дед помогал мне и всё делал так, как я ему велел, но в затею мою не верил:
— Мудришь, Алексеич! Да нешто можно такой штукой обдурить медведя?
— Поживём — увидим!
Пока мы возились с бочкой да обедали, наступил вечер. А когда село солнце и начало темнеть, мы взяли ружья и спрятались в кустах.
Прошло минут тридцать, и я услыхал чьи-то осторожные шаги.
— Слышишь, вроде идёт кто-то? — громко шепнул я старику в самое ухо.
— Чего? — спросил он. А потом догадался, о чём речь, и тихо ответил: — Может, Никита идёт.
Был у старика дружок Никита, рыбак, так он ходил иногда на пасеку, в гости к Отрошко.
Я напряг зрение и увидел медведя. Видно, заметил его и старик: он схватил меня за плечо, рука у него дрожала.
Медведь был небольшой, но шёл он осторожно, обнюхивал наши следы возле жерди. Постоял, послушал, встал на задние лапы… И хоть страшными казались ему наши следы, запах мёда влёк его с неудержимой силой вперёд. Он приблизился к жерди, начал слизывать мёд. Дошёл до липовки, глянул в круглую чёрную дыру, но не полез туда, а огляделся и пошёл к речке. Там напился… И показалось мне, что не вернётся он к бочке, уйдёт.
Я уже поднял ружьё и накинул стволы на зверя. Но он не ушёл, вернулся к бочке, где так вкусно пахло мёдом. Покрутился у входа и даже рявкнул для храбрости. А потом нагнул голову и полез в липовку.
Как только медведь скрылся там, я дёрнул за верёвку, крышка захлопнулась и закрылась на щеколду. Я выскочил из кустов, подбежал к липовке и обвязал её верёвкой, чтобы медведь не вырвался.
Дед Отрошко осмелел, подбежал ко мне и залился смехом:
— Вот леший! Ну и хитёр же ты, Алексеич, — как медведя обдурил! Гляди-ка, липовка ходуном ходит!
Действительно, медведь так вертелся в бочке, что она шевелилась. Но я знал, что он не вырвется, и решил оставить его здесь до утра.
По дороге к избушке дед Отрошко всё выпытывал у меня:
— А куда мы медведя денем?
— Во Владивосток, в комбинат отправим. А оттуда — за границу. И будет жить наш медведь во Франции или в Греции.
— А как же на станцию повезём?
— Лошадь достанем.
— Эх, лошади нет! Придётся к Никите идти, он даст.
Утром, когда я ещё спал, дед Отрошко приехал на телеге. С большим трудом мы вкатили на неё липовку с медведем и поехали на станцию.
С первым же поездом наш пленник отправился во Владивосток.
Как заснул злой Красавец
Я приехал на Камчатку заготовить куниц и соболей и познакомился со старым охотником Третьяковым, который жил в деревне Сероглазки.
Ивану Сидоровичу шёл тогда сто третий год. Волосы и длинная борода были у него белы как снег, но держался он бодро.
В избе у старика сидели ещё два деда, тоже седые, но коренастые, крепкие. Я думал, что это соседи Третьякова, но оказалось, что я ошибся.
— Сыновья мои, — сказал Иван Сидорович. — Андрюшке — семьдесят восьмой, а Петька совсем ещё молодой: ему в позапрошлом году только восьмой десяток пошёл!
Семейка у Третьякова была обширная: четыре дочери, почти два десятка внуков и правнуков. Многие из них охотники, и я заключил с ними договор — ловить для нашего комбината во Владивостоке куниц и соболей.
Когда Иван Сидорович провожал меня до калитки, во дворе я увидел группу ребятишек. Подталкивая друг друга, они с любопытством глядели через щель в сарай.
— Там медвежонок, — сказал Иван Сидорович. — Хотите взглянуть?
Старик открыл ворота. С радостным визгом бросился к его ногам маленький медвежонок.
Я его взял за загривок; он был совсем ручной. Шерсть у него, мягкая и серебристая, была
