Шел трамвай десятый номер… - Елена Соковенина

– Что такое? – спрашивает Бабуля.

– Все кончено, – трагически произносит Мадам, запрокинув голову, заломив руки.

От этого ее сумка падает на пол и из нее вываливается все содержимое. – Я утоплюсь, – Мадам ползает по полу. – Нет, застрелюсь. Нет. Я… я…

Тут она находит кусочек шоколада, о котором совсем забыла, и быстро разворачивает фольгу.

– Я еще не решила, – с полным ртом говорит она.

Фотограф – а он только что вошел в вагон и едва не упал, наткнувшись на ползающую Мадам, поднимает что-то с пола и подает ей.

– Хам! – взвизгивает та и колотит его по ногам зонтиком.

Фотограф закрывается портфелем, чтобы спастись.

– Но что он сделал? – не понимает Бабуля.

– Да, что я сделал? – спрашивает из-за портфеля жертва.

– Посмотрите, что он мне дал! Вы видели?

Все еще не вставая с колен, Мадам раскрывает ладонь, и все видят, что там лежит.

– Веревочка! – говорит Школьник.

– Тесьма! – поправляет его Бабуля. – Тесьма отделочная, красная, два с половиной метра.

– Мадам, что я опять сделал? – спрашивает Фотограф.

– Вы! – уничтожающе шипит Мадам. – О, вы, бессердечный, жестокий, гнусный… КАНАЛЬЯ! Посмотрите на него, у него хватает цинизма предлагать мне веревку! После всего, что случилось!

– А что случилось? – кричит из своей кабины Водитель.

– Да, что случилось? – хором повторяют все.

Мадам встает. Отряхивает колени. Встряхивает сумку. Заглядывает внутрь, проверить, все ли вещи как следует улеглись, и опять видит моток красной тесьмы.

– Я хотела отделать ею свою пижаму! – Мадам орошает тесьму горькими слезами. – Но теперь, теперь! О, Боже мой!

– Да вы рассказывайте! – кричит Кондуктор. – Рассказывайте!

Мадам осушает слезы и удобнее устраивает на коленях свою сумку.

– Вчера, – говорит она, – я решила купить бутылочку вина – белого французского, сухого. Не могла же я идти по улице с бутылкой в руках? Я положила ее в сумку. А сумка не закрывалась. Я решила спрятать ее за пазуху, но плащ стал оттопыриваться и булькать на ходу. Тогда я сунула ее в рукав.

Мадам демонстрирует широкие рукава своего плаща.

– И вдруг навстречу, – голос ее начинает дрожать, – МОЯ УЧИТЕЛЬНИЦА ЛИТЕРАТУРЫ!

– Вы изучали литературу? – картинно изумляется Кондуктор. – Никогда бы не подумал.

– Да замолчите вы! – кричит Бабуля. – А вы, дорогая, не обращайте на него внимания, продолжайте.

– Учительница, значит, литературы. Она мне – здравствуйте, душечка! А я ей – здравствуйте, моя любимая учительница! (На самом деле, никакая она не моя любимая – она была противная грымза и, когда я читала стихи наизусть, вечно говорила мне, поджав губы: «Могла бы и получше!» Но я не злопамятная!) Ну, она, понятное дело, очень обрадовалась такому моему обращению и говорит: а что это у вас такое в рукаве? Я ей – это, видите ли, вино. И только собралась я ей объяснить, отчего это я ношу вино в рукаве, а ее уж понесло: ах, мол, как я люблю вино! Вино – это вся моя молодость! А также зрелость и… гм, гм – ну, неважно. Тут я ей говорю – а вы какое больше любите? А она мне – люблю, мол, больше всего красное и белое. Вообразите, какое коварство, да?

– Да уж, Яго по сравнению с этой вашей учительницей – жалкий салонный интриган, – неожиданно обнаруживает знание литературной классики Фотограф.

Поскольку далеко не все пассажиры трамвая знают, кто такой Яго, в салоне повисает неловкая пауза.

– Яго – это такой коварный злодей из одного произведения драматургии, – говорит Бабуля внуку. – Я тебе о нем дома расскажу. А вы, дорогая, продолжайте же, не томите!

– А я ей отвечаю: я, пожалуй, больше белое люблю. Белое сухое. Ах, это французское вино! Это моя слабость. И моя тоже! – говорит мне она. И тут мне в голову приходит идея. Я, знаете ли, не очень хороша по части декламации… А в свете последних событий может так случиться, что таковое умение… – Мадам сбивается, потеряв нить повествования. – Короче, я ей говорю: а пойдемте ко мне? У меня вот как раз бутылка белого сухого… Она сперва как будто занервничала, но я тут ей говорю: видите ли, я хочу подготовить одно стихотворение для… для декламации одному человеку… ну, неважно, в общем – давайте, говорю, вы мне быстренько научите.

– Кажется, я начинаю понимать, – сдавленно бормочет Безработный, трясясь от беззвучного смеха.

– И ничего смешного! Приходим, значит, ко мне, я ставлю на стол бокалы – богемский хрусталь, между прочим! Бабушкино наследство. Разливаю вино, и тут она замечает книжку на столе. А я как раз принесла томик Сапфо из библиотеки. Вот отсюда я и хочу что-нибудь выучить – поясняю ей я, указывая на книжку. А с учительницей моей, вижу, что-то делается нехорошее. И тут как стала она кричать, что она, мол, ни за что не возьмет в руки эту непотребную книжонку, и что, мол, как я могла подумать, что она станет разучивать со мной эти ужасные, ужасные стихи! После чего залпом выпила три бокала вина и умчалась прочь.

Мадам, задохнувшись от чувств, обмахивается измочаленным билетом, в то время как аудитория выносит свой вердикт.

– Старая кочерга, – молвит Кондуктор.

– Жертва предубеждений и стереотипов! – констатирует Фотограф.

– Глупая курица, – подводит итог Бабуля.

– Это все так, так, – голосом трагической актрисы говорит Мадам, – но дело в том, что я так и не разучила стихотворение. И теперь я никогда, никогда не покорю сердце моей избранницы!

Мадам хватает себя за горло, как бы собираясь удавиться прямо в салоне трамвая номер десять. И вдруг с заднего сиденья доносится неуверенный голосок Молодой Особы:

– Мадам, если позволите… Я могла бы поупражняться с вами в декламации.

– Вы?! – передумав удавливаться, оборачивается Мадам.

– Я. Прошлым летом, видите ли, я брала уроки драматического мастерства у одного актера… который проездом…

– К черту подробности! Конечно, я согласна! Идемте, начнем прямо сейчас!

Мадам вскакивает, обнаруживая неожиданную для ее комплекции прыткость, хватает под локоть Молодую Особу и протискивается к выходу.

– Вы какое вино предпочитаете – красное или белое? – доносится до пассажиров трамвая вибрирующий голос Мадам.

Вулкан действует

Смотрите, смотрите, это Мадам! Вот она поднимается в вагон. Спотыкается, роняет сумочку. Сумочка скачет по ступенькам и вылетает на тротуар. Мадам наклоняется – двери закрываются, трамвай едет.

Из вагона слышно, как она кричит: «Хамы!», пытаясь одновременно вернуть в нормальное положение кепи, съехавшее на нос, и вырвать подол юбки из дверей.

Фотограф отворачивается. Школьник гогочет. Безработный издает свист – столь же громкий, сколь и неприличный.

– Да тише вы! – шикает на него Бабуля.

Потому что Водитель дает по тормозам, открывает двери, и в трамвай номер десять врывается разъяренная Мадам.

– Хамы! – снова кричит она и грозит кулаком в направлении кабины Водителя.

– Пожалуйста, мадам, ваш билет, – говорит Кондуктор.

– Билет вам? Вот вам, а не билет! – и Мадам предъявляет ему прямо под нос кукиш.

– Э, э, – Кондуктор пытается отодвинуться от кукиша – безуспешно, – но мадам! Я не могу это принять! Наше управление не принимает, э, такие вещи!

– Я подам на вас в суд! – громыхает Мадам, и все немедленно делают вид, что на самом деле ничего не видели, ничего не слышали, а всю дорогу любовались пейзажем в свои окошки.

Но, наконец, Кондуктору удается ее уговорить, умаслить, умилостивить. Билет куплен, и Мадам плюхается на первое попавшееся сиденье. Сиденье, кстати, оказывается ее любимым – у окна в самом конце вагона. Разгоряченное лицо Мадам понемногу принимает обычный цвет. Разве что нос… впрочем, это бестактно – глазеть на чужой нос, так что все делают вид, что ничего такого не заметили и вообще не видят никакой Мадам.

– Вы не можете себе этого представить, – говорит она, как будто обращаясь в пространство, и поправляет кепи.

– Не можем, – тихо и вежливо соглашается Фотограф.

– Не можем, – подтверждает Безработный.

– Где уж нам уж, – хмыкает Бабуля.

А Школьник болтает ногами.

К слову сказать, делает он это прямо позади Мадам, и только чудом не задевает её. Некоторое время Бабуля с интересом наблюдает, как пыльные ботинки внука мелькают в рискованной близости от… наименее защищённых позиций Мадам. Пока не происходит неизбежное и Мадам не подпрыгивает.

– Не мешай тете, – Бабуля хлопает внука по коленке так, что тот, выпучив глаза, врастает в сиденье. – А вы, милочка, закройте рот, ворона влетит!

Мадам послушно закрывает рот. Но тут же его открывает и издает страдальческий вопль.

– Боже мой, мадам! – сочувственно говорит Фотограф.

– Как я устала! – Мадам закрывает руками лицо, так что ее кепи сваливается с головы, падает в проход, и приходится его поднимать. – Господи, как я устала! Утомилась! Измучилась! Нет, я положительно больше не могу!