Верность (сборник) - Аткай Аджаматов

В Грузии

Перевод С. Сущевского

Гул Куры летит над горной кручей.Круче тропы облачных отар.Я, подручный в кузнице созвучий,На певучей родине Шота.В чаши башенЩедро льется солнце.Замки над кипящею водой,Словно рог, – как водится у горцев, —В честь гостей,Кавказских стихотворцев,Грузия подъемлет тамадой.

На пирах рекой струятся вина.Воды рек здесь, как вино, хмельны.Леки[15], полонившие Давида[16],Картлией[17] навеки пленены.

Лозами дороги вьются в дали.Рад гостям,Встречает нас, как брат,Старший виноградарь Цинандали,Он и сам усат,Как виноград.

Усадив друзей в тени чинарыИ пустив по кругу турий рог,О далеких временах ТамарыРечь ведет,Что истинный знаток.

Садовод и мастер дел шашлычных,Вина воспевает, как поэт;Винодел,В стихах иноязычныхС первой строчки чувствует букет.

А пока вокруг звучали тосты,Любовались малышами гости.(Мне они напомнили внучат),Схожи меж собою, словно гроздья,И курчавы, как цветущий чай.

А отец детишек сгреб руками,На жену скосил лукавый взгляд:«Я не агроном,И черенкамиРазводил с Нателой этот сад».

Дым костра плывет над росным лугом.Час прощанья.Мы стоим, грустим.Дальний край,Где повстречались с другом,Стал отныне близким и родным.

Тронул вечер позолотой листья,Кисти ветра обмакнув в закат.Мы стихи о Грузии в ТбилисиНа своих читали языках.

Об одном мы только сожалели:Здесь не знают горских языков,Та любовь, что высказать хотели,Не согреет наших кунаков.

Но грузинский академик вышел,И тогда, доволен от души,Турчидагский диалект услышав,Аксакал усищи распушил[18].

И, гостей навеки покоряя,Не спеша, грузины повелиПо-даргински речь о Батырае[19],По-лезгински речь о Шарвили[20].

Вновь пленен я четкостью созвучий.Для меня еще дороже сталМой язык певучий, словно ключикУ грузинки молодой в устах.

Для грузина дружба не для тостов.Тут закон гостеприимства чтут.Языком родным приветив гостя,Честь его народу воздадут.

Памяти Галактиона Табидзе

Перевод С. Сущевского

Вскачь потоки мчат со скал высоких,Рассекая склон неустрашимо.Если стойкость и любовь в истоках,Строки песен вспять текут к вершинам.

Чтобы к струям тина не пристала,Легкий путь искать им не пристало.Скалы – в прах, в песках – не иссякают.Если ночь настала, как кресало,Молнии из сердца высекают.

Сталью строф хребты столетий руша,Станут морем, той стихией вечной,Что от смертной стужи равнодушьяУкрывает души человечьи.

Я открыл нежданно эту тайнуНа туманных улицах Тбилиси.Дым кутанов в раннем небе таял,И с платанов облетали листья.

Обнажив вершины, как кинжалыДеды обнажали для обета,В час рассвета горы провожалиВ плаванье последнее поэта.

Выше жизни песни здесь ценили.Ими и целили, и карали.Вирши здесь всегда цари кропали,А поэты в Картлии царили.

На плечах у юношей печальных,Чуть качаясь на волнах канона[21],Вверх по склонам, к вечному причалуУплывал корабль Галактиона.

Над поэтом женщины рыдали.Встав рядами, скорбные грузиныНа горе земле его предали,Будто в море песен погрузили.

Чтоб с заветной высоты Мтацминды[22]Видел он свой город на рассвете,Где гурьбой курчавой гиацинтыВ скверы выбегают, словно дети.

Чтобы пахот вешнее дыханьеС песнею волынки долетело,Чтоб, услышав звон стихов в духанах,Знал поэт, что чтут его картвелы.

Вскачь потоки мчат со скал высоких,Рассекая склон неустрашимо.Если стойкость и любовь в истоках,Строки песен вспять текут к вершинам.

Но мудра, заботлива природа.Воды ливнем в горы возвратятся.Став душою своего народа,Песни в новых песнях возродятся.

Девушка из Цинандали

Перевод Н. Гребнева

Благодатны земли Алазани,Все здесь есть: и солнце и вода…Девушка с жемчужными зубами,С бархатными черными глазами,Алазанка, ты спешишь куда?

Знаешь ты, вершина снеговая —Давняя граница наших стран.Склон один – земля твоя родная,Склон другой – родной мой Дагестан.

Та гора, как белая царевна,Смотрит вдаль, не поднимая глаз,И пред ней смиряют нрав свой гневныйВетры, к вам летящие от нас,

И, стремясь достичь ее скорее,Прикоснуться к девичьей груди,Каждый раз теплеют и добреютК нам от вас спешащие дожди.

Дарим мы прохладу Алазани,Ваше небо дарит нам дожди,Алазанка, с черными глазами,Не спеши, родная, погоди!

Есть деревья в парке Цинандали,Прозванные в час большой бедыДеревами горя и печали,Деревами смерти и вражды.

Старый дуб других дубов косматей.Были времена: в дупле егоЧерноглазая твоя праматерьПряталась от предка моего.

Есть и у дерев отцы и дети —Возле старых юные растут.Жаль, что молодым деревьям этимНи имен, ни прозвищ не дают.

Шелестят, взращенные на счастье,Юные чинара и дубок.Я б одно из них назвал «Согласье»«Дружба» – так другое бы нарек.

«Был ночью схвачен стражею поэт.»

Перевод С. Сущевского

Мусе Джалилю

Был ночью схваченСтражею поэтИ к хану приведен.Тот поднял очиИ усмехнулся:– Ты мой трон порочил.Теперь воспой,Как славен он и прочен.А если, червь ничтожный,Не захочешь,Под лютой пыткойПуть земной закончишь! —Но только «Нет!»Услышал хан в ответ.

Под батогами из воловьих жил,На дыбе у безжалостного катаПоэт не дрогнул:– Близится расплата,И ты, тиран,Дрожишь в своих палатах.Да, я умру,Но песня будет жить!..

Как тот батыр,Ты знаешь слово «Йыр»[23],Тобой отвага предковНе забыта.В плену бесстрашноПродолжая битву,Ты был убитВ застенках Моабита,Но голос твойУслышал целый мир.

«Готов ваш КремльОружие сложить».Орали репродукторы на плаце.Совал в лицоГазеты рыжий наци:«Джалиль желаетФюреру служить».И, заглянув сочувственноВ глаза,Он убеждал:– Прочтут их и в Казани.Вас дома ждутПозор и наказанье,Отныне нетуВам пути назад.

Стучат шагиКонвоев по ночам.И прочен свод,И раны кровоточат.Но ненавистьВ груди певца клокочет.И, лживые зачеркивая строчки,Стихи, как пули,Бьют по палачам.

Ложь недруговИстлела без следа.Но песни,Что сложил ты в Моабите,Как сабли, обнаженные для битвы.Их ржавчина не тронетНикогда.

«Только первый пушок.»

Перевод С. Сущевского

Только первый пушокНад губою пробился(Как и все, я в семнадцатьУсы отпускал),Чтобы я не форсил пред соседкой,А брился, —Самодельный кинжалМне вручил аксакал.

Рукоятка —Из рога могучего тура,Синеватый клинок —Из обломка штыка.А ножнами служилаКосматая шкураЗа Акташем[24] убитого мнойБарсука.

Много лет над землейС той поры пролетело.Борода побелела,Виски в седине.Но кинжал на ремнеЯ подправлю умело —Лучшей бритвы понынеНе надобно мне.

Старика, что кинжалПодарил мне когда-то,И болезни, и старостьСогнули дугой.Вот тогда-тоОн посох завел узловатыйИ в подошву егоВбил обломок другой.

И уверенней сразу жеСделалась поступь.И спокойно старикПо тропинке идет.Прочен штык,На скале не затупится посох,В гололедОн хозяинаНе подведет.

Если б стали преданьемКровавые битвы,Если б людямО войнах жестоких забыть,Все стальные штыкиПеределать на бритвы,А обломки ихВ посохи старцам забить.

Вернись, моя юность!

Перевод Дм. Голубкова

Снова, снова рощи Подмосковья!Величавы грома перекаты.Вспыхнувшею юностью объятый,Встречусь ли с минувшею любовью?

Снова, снова я измаян маем,Сердце пробивают ливня стрелы…Мы с мечтою дождь пережидаем,Стоя под крылом березы белой.

Ливню неуемному переча,Костерок пылает пионерский.Юность, юность,Выбеги навстречу —В прятки поиграем в перелеске.

Скачки молодецкие затеем,Понесемся вдаль легко и споро…Я теперь не буду ротозеем,Я тебя не упущу так скоро!

Кажется,Что зеленью вихрастойЯ, как почка вешняя, проклюнусь…Здравствуй, Подмосковье!Роща, здравствуй, —Где-то здесь моя таится юность.

Ласточка