Однажды случилось… - Влад Авилов

– Да я просто спросил, – примирительно обьясняет Лаврентий Петрович, – пять, значит пять. Понимаю, за все надо платить.

Он раскрывает бумажник, достает пятерку и она тут исчезает из его рук.

– Полетели?

– Послушай, – просительно начинает Лаврентий Петрович, – это что, насовсем? Я там картошку посадил, – он кивает головой куда-то вниз, двух кабанчиков на откорм взял. Хорошие такие кабанчики, к зиме по двести килограммов потянут.

– Ты еще поле с коноплей вспомни, которое на твоей земле засеяли…

– Неужели Микола по глупости разболтал.

– Какой Микола? Нам и без него все известно. Файл на каждого из вас есть в небесной канцелярии.

– Вот мерзавец, – не поверил Лаврентий Петрович, – точно он, больше некому.

– Еще раз повторяю, – снова раздражается ангел. – Ты принял мучениическую смерть на монументе. За народ, за демократию, если тебе так хочется. Все, что здесь на земле осталось, тебе уже ни к чему.

– Послушай, может кто-либо другой мученическую смерть примет вместо меня.

– Нельзя, это против правил. Из ангелов могут турнуть, если не хуже. Мне о будущем надо думать, – оставил маленькую лазейку ангел.

– И я о будущем. Ты, кстати, как в ангелы попал?

– Ангельскую академию закончил. В раю. С отличием, между прочим.

– Дальше что?

– Лет пять еще покручусь ангелом. Потом постараюсь перевестись в верховную канцелярию. Могу вернуться в академию, кандидатскую написать.

– А в материальном плане? Так и будешь жвачкой приторговывать?

Я тебе бизнес предлагаю. Как у вас с травкой?

– В аду без проблем. Был я там всего один раз еще студентом. Возили нас на экскурсию. У них все схвачено. Целая индустрия, плантации, первичная переработка, лаборатории по очистке. Люцифер крутой мужик, всех держит в руках.

– Все для грешников?

– Ну да. Если кольнешься и на сковородке можно жить. Но вообще, скажу тебе, зрелище не для слабонервных. Особенно когда баксы кончаются.

– В чистилище?

– Там сложнее. Закон запрещает.

– Вот мы и поможем страждущим.

– Думаешь, ты один такой умный. У них своя мафия. Кроме того, я твою душу должен доставить. Под расписку, У нас с этим строго.

– Не вопрос. Дам тебе взамен другую.

– Какую еще другую?

– Есть у меня Аркаша, его душу и возьмешь.

– Что значит возьмешь. Я тебе что, киллер?

Лаврентий Петрович задумался.

– Если его оставить на земле, а взять только душу?

– Ты что. У нас такие вещи строго запрещены. Нельзя оставлять человека без души.

– Не нужна она ему, он у нас сбытом травки занимается.

– Ну и что?

– Совесть ему только мешает. Не нравится он мне последнее время.

– При чем здесь совесть?

– Разве это не одно и то же?

– Не скажи. Вот у тебя совесть есть?

Лаврентий Петрович уже открыл рот, чтобы соврать.

– Не надо, – укоризненно покачал крылом ангел. – Не отягощай душу.

Нет у тебя совести, душа осталась. Правда скукожилась давно, почернела, одним словом душонка. Тяжело ей будет ответ держать, ой тяжело. Полетели, наконец.

– Как ты не понимаешь, не могу я вот так свой народ бросить. Пропадет он без меня.

– Не преувеличивай. Баксы свои ты не можешь бросить, которые в погребе в стеклянной банке закопал.

– Какие баксы, какие баксы, – заныл Лавруша.

– Которые за траву в прошлом году выручили, забыл?

– Забыл, – радостно согласился Лаврентий Петрович. – Совсем забыл. То же не мои, общественные, для улучшения жизни народонаселения. Есть мечта у нас, международный аэропорт в Мочалках построить, чтобы значит наши граждане могли беспрепятственно в Европу добираться.

– Скучно с тобой, – сказал ангел, – заврался совсем.

– Не полечу, – заорал Лаврентий Петрович, отчаянно цепляясь за скользкую поверхность. – Не полечу.

– Ты что, Лавруша, – чьи-то руки пытались оторвать его от монумента. – Успокойся.

Лаврентий Петрович открыл глаза. Перед ним стояла какая-то фигура в длинном до пят белом балахоне.

– Не полечу, – снова заорал он и плотно зажмурил глаза.

Фигура осторожно присела на край кровати и погладила по голове.

– Все хорошо. Никуда лететь не надо.

Затуманенное сознание возвращалось с трудом. Он схватил жену за руку и слабым голосом спросил:

– Ты, Нина?

– Я, Лаврушенька, я. Тебе просто плохой сон приснился, – она ласково гладила его по лицу. – Заработался, бедненький, переутомился. Сейчас тебе «Седавита» полную ложку налью. Выпьешь и успокоишься. Поспишь завтра подольше, и все забудится.

Спиртовый привкус успокоительного разбудил спящие рецепторы.

– Коньяку налей, – окончательно пришел в себя Лаврентий Петрович. – большую рюмку.

– Ишь чего захотел среди ночи. Пить меньше надо, паразит, тогда и орать во сне не будешь. До белой горячки скоро допьешся. Господи, за что мне такое наказание, коньяк среди ночи ему подавай. Спи уже!

Лаврентий Петрович повернулся на бок. Спорить бесполезно.

Жена еще минуту постояла над притихшим Лаврушей и направилась в свою комнату.

«Надо же, такой дурацкий сон приснился, – подумал Лаврентий Петрович. Устраиваясь поудобнее, он почувствовал, что что-то сжимает в левой руке. На ладони лежал белый продолговатый прямоугольник. С испугу закрыл глаза. Открыл снова. Ничего не изменилось. Поднес ладонь к узкой полоске лунного света, струившегося из-под края занавески.

Орбит.

«Этого не может быть, – убеждал себя Лаврентий Петрович судорожно сжимая пакет, – потому, что не может быть никогда. Все только сон.

Сейчас закрою глаза, потом открою и его не будет. Нет, лучше сначала посчитаю до десяти. Один, два, три… По мере роста цифр паузы между ними удлинялись…десять. Сердце учащенно билось. Медленно открыл глаза, увидел сжатый кулак с побелевшими костяшками пальцев. С трудом разжал. Желудок падает куда-то вниз, падает долго, отчего в верхней части живота нарастает ощущение космической пустоты, пустота эта пульсирует, вызывая обильное потоотделение и периодическое отключение сознания.

Мокрый, как мышь после дождя, Лавруша бессмысленно смотрит на белый прямоугольник. Пытается его сбросить с ладони. Ничего не получается. Мышцы не повинуются его воли. «Я уже там,» – думает он, отчего ощущение пустоты усиливается. Одновременно приходит умиротворение, он плывет в сияющем туннеле, ему мягко и комфортно. Вокруг абсолютная тишина. Вдруг в его сознание врываются какие-то посторонние звуки.

Эти звуки возвращают его к действительности. Храп жены.

Мозг начинает мыслить рационально.

«Я заплатил за этот пакет пять баксов. Нет, – поправляет себя Лавруша, – мне приснилось, что я заплатил. Конечно, мне приснилось. – От такой простой мысли в уголках глаз появляется влага. Свободной рукой, тыльной стороной ладони он вытирает глаза., размазывая слезы по щекам, счастливо улыбается. – Конечно, он точно помнит в бумажнике у него были две двадцатки, одна десятка и одна пятерка. Сейчас он достанет бумажник и все станет на свои места.»

Зеленовато-серых бумажек оказалось три. Он судорожно обшарил все отделения. Пятерки не было. В глубине души он был готов к такому повороту событий. Первая волна страха прошла, осталась тупая покорность.

Именно она помогла взять себя в руки. «Ничего, – думает он, – нас голыми руками не возьмешь.» Полстакана коньяка добавило решимости. Он спустился в погреб, достал двухлитровую банку, наполненную серо-зелеными заокеанскими президентами. Через несколько минут он снова лег в постель, согнул ноги, прижав банку обеими руками к расплывшемуся по простыни животу. «Нас голыми руками не возьмешь,» – было последней мыслью, перед тем, как он погрузился в глубокий сон.

Комната заполнилась басовитым похрапыванием, которое сплетаясь с храпом жены, создавало иллюзию прекрасно сыгранного оркестра. Постепенно крещендо нарастало, наполняя притихший дом, залитый лунным светом.

Вскоре на востоке, над горизонтом показалась тонкая полоска света, окрасив нависшие над ним облака в нежнорозовый цвет. Темное небо начало приобретать ультрамариновый оттенок, растворяя в себе звезды.

Внимательный наблюдатель, если бы таковой оказался в это дивное утро, смог бы заметить едва различимую прозрачную фигуру, которая плавно поднялась над просыпающимся селом и, взмахнув крыльями растворилась в синеве. А может ему она бы просто показалась.

Чудна ночь над Мочалками.

5

Лаврентий Петрович проснулся поздно. Он по-прежнему лежал подогнув колени, обеими руками прижимая к животу банку. Он помнил как ночью лазил в погреб и принес банку с деньгами. Но зачем? На кухне жена гремела посудой. Звуки были громкие и явно предназначались для ушей мужа. Он приподнял голову и посмотрел на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке. Рядом лежала продолговатая белая коробочка и раскрытый бумажник.

Стук в кухне прекратился, жена вошла в комнату.

– Проснулся, алкоголик?