Импульсные одуванчики - ALLIGATION WORDS
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очередная жужжащая тучка пронеслась прочь. Дроны вдали вспыхивали жёлтыми и тёмно-янтарными оттенками, рассыпались над магистральными дорогами. Бесчисленное количество механических «одуванчиков»…
Это был почти идеальный вечер.
На следующий день был выходной, я мечтал отоспаться. Но в полшестого утра меня разбудил настойчивый звонок в двери. Виджет показывал, что это Аня. Она стояла в красивом платье, задумчиво читала голографические объявления на стене возле слота.
Я протер глаза, вскочил. Быстро оделся, открыл двери. Как только двери зашуршали в сторону, лицо Ани засияло светлым теплом. Она громко и весело меня поприветствовала:
– Привет, Саша! Я так рада вас видеть!
– Аня? Что случилось?
Она весело рассмеялась, прикрывая ладошкой улыбку.
– Вы такой милый, когда взъерошенный!
Из сумочки Ани донеслось жалобное мяуканье. Я притих, прислушался. Мяуканье из сумочки повторилось. Я уставился на неё в ожидании объяснений. Аня, как бы оправдываясь, достала маленького котёнка, приложила его к груди и тихонько погладила.
– Смотрите, кого я под вашим домом нашла! Не бойся, малыш. Это очень хороший дядя.
– Вы мне принесли котёнка?
– Нет. Я его нашла. Поэтому себе и заберу.
Котёнок согрелся в девичьих руках, довольно закрыл глазки и замурлыкал. Девушка улыбнулась и добавила:
– Представляете: подхожу к вашему подъезду. Слышу: под кустами кто-то мяукает. Жалобно так. Отворачиваю веточки кустов. А там – этот милый пушистик. Глазки голодные. Без ошейника сидит, бездомный. Дрожит. Я к нему наклонилась: он от меня – убегать. А я его – хвать! И поймала.
– Аня, что вы здесь делаете в такую рань?
– У меня для вас приятный сюрприз.
Аня достала из кармана два билета и протянула мне. На пластике стояли премиальные оттиски, голографические поверхности светились престижными цифровыми печатями.
– Что это?
– Билеты. Для VIP-персон. На следующей неделе состоится арт-шоу кибертехнологий.
***
Рабочая неделя началась обычно: с трудных заданий. В блоке «А» опять забарахлил один из биологических инкубаторов. Под высокими стенами стояли разноцветные колонны, разделенные по видам. Мне предстояло отремонтировать двести седьмую.
На предприятии находились многочисленные инкубаторные установки6 нейросовместимых животных. В них могли выращивать практически любой вид млекопитающих: от кошек до слонов. Такие животные стояли огромных денег, так как они выращивались для биороботизированных игор.
В некоторые капсулы подсевали кинематических саморепликантов7, чтобы те заботились о благополучном развитии плодов. Это дополнительно повышало ценность животного для заказчика.
На виртуальной проекции застыло значение «девяносто восемь процентов» и замороженная дата. Сердце тяжело билось в груди, растворяя в ритме пульса тягостные мысли.
Вокруг меня мирно пиликали многочисленные сигналы аппаратуры. В центре комнаты стояли огромная центральная панель. На голографеческом окне светился отчёт, где указывалось о небольшом сбое.
Простую поломку не удавалось починить шесть часов подряд.
Система упорно выдавала отчёты о приостановке процессов синхронизации мозга с искусственным интеллектом. В графе «Причина» значились перебои энергоснабжения.
Нейро-инженер Петрович рассказал мне, что сбои центральной панели совершают внутри предприятия. Управляемо и тайно. Он объяснил это желанием директората периодически тестировать способности сотрудников.
В инкубаторах, которые я напряжённо ремонтировал, «Кибсферия» выращивала себе дорогостоящую серию животных, официально числилась заказчиком в документах. Это предприятие часто обвиняло «Заслон» в несуществующих преступлениях: о хакерских нападениях на сервера и прочих подобных вещах. Поэтому мне не нравились такие «тесты» для сотрудников.
Ремонт инкубатора шёл медленно. Нейро-инженеры планировали внедрить новые нейросети более прогрессивного био-типа. Но от них утаили важные ключ-коды, что сильно усложняло задание. Петрович очень сердился.
От них также скрывали важные рабочие данные, необходимые для доступа к папкам реверсного восстановления информации.
Искусственные программы должны были решать вопросы сенсомоторного, когнитивного и сознательного развития плодов. Постоянно усовершенствовать модели возрастающей сложности. При новых мощностях синаптический эпигенез с обучением по Хеббу, обучение с подкреплением и самоорганизованная динамика8 нейроморфного устройства памяти развивались бы более быстро и эффективно.
Однако, постоянные поломки и странные секреты мешали быстро отладить работу системы.
Прошло много часов моей напряжённой работы. Я отошёл от пучка проводов, тряпкой вытер пот со лба, со вздохом прислонился к прохладному стеклу инкубатора. За ним находился внешне здоровый и почти сформированный телёнок. Глубоко вздыхая, я наблюдал, как в искусственной амниотической жидкости медленно помигивают кабели, подключённые к спинке и шее.
В прозрачной жидкости растворялись синхронные вспышки света. Я предполагал, что с ремонтом системы у меня ничего не получится. Огоньки в капсулах обсыпали плоды своим ледяным свечением и гасли. Я перезапускал устаревшие коды реверсного восстановления под шум, треск и гудение мощных калибровальных приборов.
Не получалось. Категорически. Внутри бушевало отчаяние, что сжигало сердце живьём. В голове навязчиво трещал корпоративный искусственный интеллект – симбионт. Хуже любого социального чат-бота, болтливой волной он пытался уравновесить «негативные показатели» моих эмоций, чтобы повысить рабочий энтузиазм.
Будто это могло помочь справиться с чувством бессилия. Ни отключить, ни поставить на паузу симбионта в рабочее время было нельзя. Приходилось учиться абстрагироваться.
Но это казалось лучшим решением, чем современная нейросеть, что при подключении к человеку автоматически регулировала эмоции на уровне центральной нервной системы9.
Я выбрал старенькую технологию корпоративного симбионта, несмотря на то, что он сильно раздражал. Так – хоть какая-то свобода чувств.
Провода путались. Программы не запускались. Время шло, но я не мог отрегулировать параметры программы.
Через три часа напряжённой работы центральная панель пиликнула об успешном устранении неполадки. Я посмотрел на внешние индикаторы капсул. Они перестали мигать, стали светиться равномерно.
Глубокий выдох облегчения. В душе растворился покой.
***
Мы с Аней вошли в великолепный зал, украшенный живыми благоухающими цветами, тканями с драгоценной вышивкой и голографической иллюминацией со стилизацией под горящие факелы. Играла медленная классическая музыка в исполнении виртуозного оркестра. В толпе я узнавал популярных актёров, известных политиков и бизнесменов, участвующих в карнавале выгодных деловых знакомств. Вокруг них носились многочисленные обслуживающие роботы, что предлагали гостям изысканные блюда и напитки.
В огромном зале всё утопало в роскоши.
Мужчины прогуливались в дорогих костюмах, окутанные светом прогрессивных контекстных меню их дивайсов. Женщины и девушки – в элегантных нарядах, окутанные ослепительной россыпью драгоценностей.
Вокруг находились люди с разными статусными аксессуарами и предметами необычных форм, размеров и цветов. А также в сопровождении своих защитных технологий: над хозяевами зависали их дроны из бронированных конструкций, левитирующие возле плеч и головы гравитационные сферы с боевыми насадками, повыше над всем остальным пролетали полухрустальные цилиндры для активации силовых щитов. Всё это помигивало и тихо пиликало над толпой всяческими световыми и звуковыми индикаторами.
Казалось,
