Сказ о Змее Горыныче - Вячеслав Козачук

За этим занятием его и застала баба Яга, отворившая столь понравившуюся ему дверь, чтобы выплеснуть помои.

- Что ж ты стоишь, Горынушко? Иль особого приглашения ждешь? – окликнула она его.

Горыныч расстроено вздохнул и стал подниматься по ступенькам. Войдя в дом, он остолбенел во второй раз. Изнутри дом скорее был похож на прежнюю избушку на куриных лапах. Нет-нет, антураж, конечно, новый, но… Те же загаженные полы, распиханные по углам горки мусора и пыли, под потолком паутина, да такая густая, что напоминала какие-то грязные тряпки, развешенные для просушки. Через мутно-грязные окна даже лучи заходящего солнца с трудом пробивались в помещение. Света хватало ровно настолько, чтобы отличать день от ночи.

В этот момент на лестнице, ведущей на второй этаж, раздался шорох. Горыныч навел резкость в глазах и разглядел здоровенного жирнющего черного кота. На его шее был небрежно повязан бант, который когда-то, наверное, был белым.

- А это еще кто? – обалдело поинтересовался Горыныч.

- Где? Ах, этот… Это жилец мой. Милое создание, должна тебе сказать. Говорит нечасто, а даже когда говорит, то очень даже немногословен. Правда, паскудник, каких поискать, но пакости у него мелкие, хотя и частые. Одно утешает: гадости делает всем, без исключения, авторитетов для него не существует. Но я не сержусь, жизнь у него была тяжелая, вот характер-то и испортился.

И баба Яга поведала Змею Горынычу о трагической судьбе Ученого Кота.

Некогда Ученый Кот был очень известен. Исследователи утверждают, что своей популярностью он обязан Пушкину. Классик, пребывая в ссылке в Одессе, сиживал под дубом, слушал сказки и былины Кота, а затем изложил все услышанное в поэтической форме, не забыв, впрочем, уважить Котиные авторские права, сославшись на него в поэме «Руслан и Людмила». Это была, наверное, самая первая PR-публикация, поскольку с этого момента известность Ученого Кота стала расти. Правда, не так, чтобы очень уж стремительно, но многие на Руси о нем были наслышаны.

Перемены произошли после революции в октябре 1917-го. Русалка — соседка Ученого Кота по дубу — была признана элементом классово чуждым победившему пролетариату и с дуба изгнана. (По слухам, сердобольные одесситы перенесли русалку в Хаджибейский лиман, где она, вроде, и поныне живет...) Ученого Кота же почему-то посчитали классово близким и оставили проживать на дубе. Более того, он был поставлен на учет и регулярно стал получать продовольственный паек. Время было довольно-таки смутное, народ к сказкам интереса не проявлял, и до поры до времени Ученого Кота никто не тревожил. Однако через несколько лет чья-то светлая голова в Одесском губкоме вспомнила о нем, и к дубу организовали экскурсионный маршрут. Губернским Управлением культуры был утвержден репертуар, и Кот стал просвещать экскурсантов: подрастающее поколение, представителей освобожденного крестьянства, слушателей рабфака, красноармейцев и матросов. Ученый Кот, отрабатывая свою пайку, пафосно разоблачал бесчисленные преступления кровавого царского режима, воплотившего в себе самые отвратительные черты реакционного капиталистического строя. Видимо, по этой причине его и зачислили на службу по линии Наркомпроса.

Жизнь текла спокойно и размеренно. Но наступил 1941-й. С началом войны Ученого Кота и золотую цепь эвакуировали в Ташкент. Там Кот нахватался восточных сказаний и поговорок и после освобождения Одессы и возвращения на малую родину существенно расширил свой репертуар.

50-е и 60-е пролетели — даже вспомнить нечего: экскурсии, лекции, семинары и прочее-прочее. В начале 70-х Фурцева, подминавшая под себя все и вся, добилась перевода Ученого Кота на учет в Минкультуры. Для Кота это вылилось в незначительную прибавку пайки и существенное увеличение объема работы. Но зато его повысили в статусе — в статотчетности он стал фигурировать как объект государственного значения, а не республиканского, как прежде.

Положение Ученого Кота резко изменилось в конце 80-х - начале 90-х. Его предания, легенды, прибаутки, небылицы уже никого не интересовали. Поток экскурсантов иссякал, как ручеек в казахской степи в июльский полдень. По указанию одесского Первого золотую цепь на дубе заменили латунной. Мотивировали тем, что, дескать, так она будет сохраннее, а Коту все одно по чему ходить. С тех пор цепь златую не только никто не видел, но даже и не слыхивал о ней.

Дальше – хуже. В середине 90-х, когда Кот отлучился на полдня в поисках хавчика, с дуба сперли латунную цепь. Скорее всего, к вечеру того же дня она по звеньям была разобрана, изуродована до неузнаваемости и продана в пункты приема металлолома. В конце 90-х при аналогичных обстоятельствах исчез и сам дуб. В то время как раз был пик моды на дубовый паркет.

С тех пор Ученого Кота в Одессе уже ничего не держало, и он подался в бега. Через несколько лет скитаний его худого, облезшего, с порванным ухом занесло к бабе Яге. Здесь он и задержался.

Закончив повествование, Яга по-бабьи, с тоненьким всхлипыванием вздохнула и промокнула глаза уголком старого, засаленного, в рваных дырах и пропалинах фартука. Левая и средняя головы потрясенно молчали, изумленные услышанным, а правая с шумом, явно на что-то намекая, понюхала воздух и с подвыванием зевнула. Баба Яга, наконец-то вспомнив о своих обязанностях принимающей стороны, предложила:

- Давай, Горынушко, я тебе дом покажу.

Обходя комнаты, хозяйка жалилась-плакалась, красочно, сочно, смакуя детали, описывала все препоны и преграды, преодоленные ею на тернистом пути, которые поджидают каждого частного застройщика.

- Ты себе представить не можешь, Горынушко, как тяжело одинокой женщине строиться. Семь бригад леших поменяла! Первые пять из Молдавии были, так они проклятущие работают точнехонько до аванса, как только деньги в руках – все, поминай как звали. Это потом уже Мудрая Сова посоветовала мне леших из Закарпатья пригласить. Но и за ними глаз да глаз нужен. Понтов-то у них много, мы, грят, все могем, мы, грят, под ключ, делаем... А как до дела доходит, вот тут-то все и видно становится. Кирпич класть — это они могут, крышу смастырят, а вот с импортным матерьялом работать не умеют. Не-е-е, не умеют… Сколько они мне продукта перепортили! И-и-и… Выгнала бы, да где ж лучше взять-то?! Вот и приходилось и самой учиться, и их, обалдуев, учить… Ты, Горынушко, не поверишь, журналы строительные читать начала! Я ж книг вовек в руки не брала, а тут, представляешь, на журнал подписалась, «Будмастер» звется. Чуть что не так, я им, оболтусам, журналы под нос, читайте, мол, что умные люди пишут… Так эти изверги, прикинь-ка, подшивку-то мою и спалили, чтоб аргументов меня лишить!

Осмотр хоромов они закончили в здоровенной комнате. Ранее такую называли горницей, но баба Яга, претендуя на светскость, упорно именовала ее залой. Посередке стоял уже заставленный яствами стол, завидя который, правая голова бурно выказала свое неподдельное восхищение его формой и содержанием.

Наконец, сели. Выпили по первой. Правая тут же напомнила, что между первой и второй пуля пролететь не должна. Выполнили. Правая вспомнила: между второй и третьей комар хобот не просунет. Исполнили и это. А дальше пошло проще.

После первого пол-литра на каждый глаз потянуло поговорить. Баба Яга опять ударилась в воспоминания о перипетиях ремонтной эпопеи. Пока левая со средней да с бабой Ягой разговоры разговаривали, правая тихохонько-тихохонько да потянулась к жбану с бражкой. Ан нет — досада-то какая! — вершка недостает. И тут нежданно-негаданно пособил Ученый Кот. Упершись всеми лапами в пол, а спиной в жбан, Котяра таки малость подвинул емкость. Правая дотянулась, присосалась и покуда все не выхлебала не оторвалась.

Жадность — это разновидность глупости. И последствия ее ждать себя не заставили. Первой неладное почуяла левая голова, когда ее плавную и возвышенную речь начала прерывать гулкая отрыжка в ритме ча-ча-ча. Чуть позже к ней присоединилась и средняя. Их дружному дуэту положил конец ошалелый рев правой. Вытаращив глаза, она судорожно тыкалась мордой в стены, видимо, пытаясь попасть в окно. Однако тщетно. После очередной бесплодной попытки ее силы иссякли, и чудовищная смесь из бражки, винегрета, селедки под шубой, конечно же, салата оливье, шпрот, копченой колбасы, фаршированных яиц и еще всякой разной снеди начала извергаться прямо на пол, стены, потолок, стол, хозяйку, Ученого Кота... Через секунду к правой присоединились и средняя с левой. Со стороны все очень смахивало на грязевые гейзеры в Исландии, о которых бабе Яге когда-то рассказывала и даже показывала фотографии ее дочь.

Однако все проходит. Закончилось и извержение. Горыныч обессилено распластался посреди всего этого непотребства. Баба Яга вне себя, шокированная подобной борзостью, хватала открытым ртом воздух, силясь хоть что-нибудь вымолвить. Наконец, ее прошибло: