Меняя историю - Геннадий Марченко

– В общем, в следующую среду к двум часам дня нам назначено у Мишина, я вас буду сопровождать. Судя по намёкам Евгения Петровича, положительное решение вопроса обойдётся в пределах пяти тысяч рублей. Так что деньги захватите. Кстати, а вы состоите в Союзе писателей? А, ну тогда нет вопросов, жду вас в среду в Москве.

Вот так, за пять тысяч целковых, я и стал обладателем вполне приличной дачки в знаменитом посёлке. После Иванова здесь проживал его сын, известный лингвист, а последние три года дача стояла законсервированной. Надеюсь, Вале, когда я её сюда привезу, мой выбор понравится. Хотя, честно говоря, выбирать было особо не из чего. Мне предложили три варианта, и этот мне показался самым достойным, с чем согласился и Давид Израилевич.

– Конечно, тут надо бы обои подклеить, здесь пол подлатать, лестницу в подвал поменять, само собой, а то ведь половицы гниловатые, не выдержат, чего доброго, – бормотал Рах. – Мебель старая, но, в принципе, ещё добротная.

– Точно, мне очень понравился рабочий стол в кабинете на втором этаже, его я оставлю по-любому. А вот этот шкаф – на помойку.

– Не торопитесь, молодой человек, на помойку всегда успеется. Если надумаете избавляться от шкафа, я сам всё устрою. Пришлю людей и заберу у вас мебель. А вот этот гарнитур на восемь персон оставите или тоже… того?

Вишь ты, какой рачительный, прямо настоящий Плюшкин. Интересно глянуть на его жилище, наверное, стащил туда всё, что плохо лежало. Ну да это его дело, главное, чтобы мне от него была польза.

– Нет, Давид Израилевич, гарнитур я не «того», стулья добротные, хоть и не гамбсовские, на них ещё сидеть и сидеть. Других у меня пока всё равно нет.

– Понимаю, вопросов больше не имею. Пойдёмте, я вам двор покажу, там тоже немало интересного…

Получив ключи от дачи и чувствуя себя почти состоявшимся небожителем, вечером того же дня я отправился в Москву. У меня была назначена встреча с Полевым, инициатором выступил я, подкупил его якобы новой рукописью, которая, впрочем, на самом деле имела место быть и называлась «Азазель». Да, вот так, я всё же рискнул предложить вещь подобного плана к печати, хотя и в довольно прогрессивном журнале. Но, по большому счёту, главной целью встречи была отнюдь не рукопись.

На этот раз мы пересеклись в ресторане Центрального дома литераторов. Место выбрал Полевой, когда я попросил его о встрече в неофициальной обстановке. По пути к заказанному Борисом Николаевичем столику ему то и дело приходилось здороваться, да и мне пару раз довелось пожать чью-то руку. Меня узнавали, тогда как я сам, казалось, всех здесь присутствующих видел впервые.

– Выбирайте, Борис Николаевич, сегодня я угощаю, – великодушно заявил я, открывая карту меню.

– А что, есть повод?

– Можете поздравить, сегодня я стал счастливым обладателем дачи в Переделкино.

– Серьёзно?! Ну, тогда и впрямь повод есть. Даже я, и то не сподобился в посёлок заселиться.

Узнав, что дача раньше принадлежала писателю и драматургу Всеволоду Иванову, Полевой под рюмочку холодной «Столичной», которую закусил корнишоном, тут же пустился в воспоминания. Вспомнил историю, как Иванов, выступая на съезде советских писателей, оговорился, назвав Эренбурга Эдинбургом, тем самым едва не доведя Илью Григорьевича до инфаркта.

– Борис Николаевич, у меня к вам будет одна небольшая просьба, – прервал я словоизлияния Полевого, готовившегося опорожнить очередную рюмку.

– Просьба? Ну-ка, ну-ка, что за просьба, может, и помогу…

– Вы же наверняка знаете, что некоторые руководители партии известны ещё и как писатели. Тот же Рашидов, с которым я недавно встречался на съёмках в Узбекистане, издал несколько книг. Даже Брежнев, по слухам, планирует выпускать трилогию. Понятно, что пишут они с помощью профессиональных писателей или журналистов, так ведь, Борис Николаевич?

– М-м-м, пожалуй… – Полевой выжидательно посмотрел на меня, мол, продолжай, я весь внимание.

– Слышал я биографию первого секретаря ЦК компартии Белоруссии Петра Машерова. Героическая, он был известным партизаном. Вот я и подумал, почему бы ему не издать свои воспоминания в прозе? Ведь есть о чём написать! А я бы ему в этом посодействовал, пусть даже на обложке не будет моей фамилии. Поможете, Борис Николаевич, пересечься с Машеровым? Вы как-никак вхожи во власть, общаетесь запросто с кремлёвскими небожителями. А я уж в долгу не останусь.

– Вон оно что… – протянул Полевой. – А почему именно Машеров? У нас много и других деятелей со славной биографией.

– Да вот что-то загорелось, прочитал воспоминания современников, но всё это не систематизировано, а ведь на их основе можно написать художественное произведение. Но главные воспоминания должны исходить от самого Машерова. Хотя бы недельку поработать вплотную, как у Петра Мироновича появится возможность уделить мне время.

– Не знаю, не знаю… Машеров – человек своенравный, может и отказаться. Лично с ним незнаком, хотя и пересекались несколько раз. Можно попробовать через Федина. Всё-таки Константин Александрович возглавляет правление Союза писателей, к его мнению Машеров может прислушаться.

Мы посидели ещё часок, обсуждая современную литературу и мои планы на будущее, после чего Полевой начал собираться. Я расплатился с официантом, вызвал для Бориса Николаевича такси и отправил писателя домой.

Надеюсь, мой план удастся, иначе придётся придумывать другой. Я решительно настроился на контакт с руководителем Белоруссии. Своё место под солнцем я уже занял, моё имя мелькает то в писательских, то в музыкальных кругах. Настало время заняться страной, и кандидатура Петра Машерова в моих планах была приоритетной. Как историк, я помнил, что неплохо себя зарекомендовал и первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Григорий Романов. Но это был запасной вариант, если с Машеровым всё же ничего не выгорит. А могло получиться и так, что Пётр Миронович, когда я открою перед ним все карты, возьмёт и сдаст меня соколам Андропова. Кто ж его знает, чужая душа – потёмки. Хотелось верить, что до этого не дойдёт.

Ночь я провёл в гостинице, пока в Переделкино ночевать в одиночку не очень тянуло. Да и мотаться на электричке туда-обратно лишний раз не хотелось. А на следующий день мои мысли оказались сосредоточены на съёмках «Марсианина». На «Мосфильме» меня ждал Тарковский, где, как выяснилось, мне предстояло сняться в одной небольшой роли.

Едва переступив порог павильона, превращенного в Центр управления полётами, я буквально нос к носу столкнулся с Джеком Николсоном. Тот лениво потягивал горячий кофе, удручённо качая головой.

– Факинг кофе, – бормотал голливудский актёр.

Похоже, бодрящий напиток явно оставлял желать лучшего. Хорошо, хоть не цикорий ему предложили, хотя, как я успел заметить, некоторые сорта предлагаемого в СССР кофе по вкусовым качествам уступали даже цикорию.

– А, здравствуйте, Сергей Андреевич! – приветствовал меня Тарковский, оторвавшись от руководства хаотично двигавшейся по площадке массовки. – Идите тоже возьмите у костюмера белый халат, а потом я объясню вам вашу роль. Она несложная, буквально пара фраз.

Костюмер Антонина Васильевна вручила мне белоснежный халат, однако с застиранным пятном на левом подоле, и я направился к режиссёру за инструкциями. Выяснилось, что мне предстоит сыграть помощника генерального конструктора. Я вспомнил, что действительно был такой эпизодический герой в моём сценарии, который заявляется к своему шефу, протягивает ему папку и говорит: «Андрей Викторович, тут Соснин просил вам передать свои новые расчёты по орбите „Победы”. Говорит, это срочно, сам он скоро подъедет, а к его приезду вам желательно ознакомиться с расчётами».

Понятно, что пиши я роман хотя бы лет на двадцать позже, то ни о каких папках речи бы и не шло. Всё-таки в 90-х уже знали, что такое Интернет и сетевая передача данных. А тут, чтобы не забивать голову зрителю, расчёты по старинке приносят в папочке, вот Тарковский и решил отдать мне роль этого папконосца.

Начальника ЦУПа играл народный артист СССР Михаил Ульянов. Наверное, это был чуть ли не единственный человек на съёмочной площадке, с мнением которого Тарковский более-менее считался. Интересно, а с Николсоном Андрей Арсеньевич тоже будет пальцы гнуть? Пока, правда, голливудский актёр отдыхал, присматривался к происходящему. Как рассказал мне его переводчик, Николсон приехал в нашу страну только из-за Тарковского, которого чуть ли не боготворил. Ему предстояло сыграть американского астронавта в международном экипаже космического корабля «Победа». В соседнем павильоне уже был готов макет рубки управления, где актёров будут снимать сидящими в креслах.

Но самое интересное ожидало их впереди. Клушанцев придумал, как поместить «космонавтов» в состояние невесомости без использования тросиков и лесок. Когда Павел Владимирович мне озвучил свою идею, я чуть не треснул себя по лбу. В принципе, я знал о том, что невесомость можно создать в обычном самолёте во время свободного падения, как-то видел это и в научно-популярном фильме. Так вот, Клушанцев и предложил задекорировать салон самолёта Ил-76 под космический корабль, загрузить актёров с оператором, а если надо, то и режиссёр может слетать. Самолёт летит по параболе, и в момент «спуска с горы» возникает эффект невесомости. В это время актёры, обряженные в одежду космонавтов, парят по салону так, как нужно режиссёру, а оператор всё это дело фиксирует на плёнку.