У храма Великой Скорби - Лао Шэ

Я не знал, что сказать, как-то неопределенно хмыкнул и присел рядом с ним.

Он долго молчал, понурившись, попыхивая сигареткой, словно думал о чем-то. Сигарета догорела уже до половины, когда он наконец поднял голову, стряхнул пепел и сказал с улыбкой:

- Двадцать лет! А он все еще не простил меня! - Дин указал сигаретой на могилу. - Он!

- Что? - Мне стало как-то не по себе. Уж не рехнулся ля он?

- Помнишь, как он тогда сказал: "Я не в обиде!" Помнишь? Я кивнул.

- Когда мы учительствовали в начальной школе, я вдруг уехал. А до этого просил тебя отказаться замещать директора. Помнишь, что ты мне на это ответил?

- Не помню.

- "Я не в обиде!" Вот что ты ответил. И в тот раз, когда я хотел поменяться с тобой группами, ты сказал то же самое. Может, и без всякого умысла, но для меня эти слова - месть, кара! У них свой цвет - красный цвет бинта, похожего на ядовитую змею, У них свой цвет. Они превратили всю мою жизнь в кошмар. Мечты, долг - все облетело, как осенние листья с деревьев. Как листья с этих кленов. Ты, наверное, догадался, почему я тогда хотел замещать директора? Я действовал исподволь, все давно подготовил, чтобы он не вернулся. Но ты сказал эту фразу...

- Неумышленно, - словно оправдываясь, ответил я.

- Знаю. Уйдя из школы, я поступил на службу в речное управление. Работа - не бей лежачего, а деньги хорошие. Через полгода подвернулась выгодная вакансия. Я знал, что некий Ли метит на это место. Я действовал, но и он не зевал - силы оказались почти равными, поэтому долго не было приказа. И тут мы с ним встретились в доме начальника управления, играли в мацзян. Директор намекнул, что из-за нашего соперничества он в затруднительном положении. Я промолчал, а тот, Ли, выбрасывая красную кость, сказал: "Красная! Я уступаю, но я не в обиде!" "Красная!" Не в обиде!" И вновь встал перед моими глазами Хуан... и бинт, сквозь который сочилась кровь! Из последних сил я едва доиграл партию. Я не мог больше видеть этого Ли: он казался мне двойником инспектора Хуана. Он доконал меня этими словами, проклял мою душу. Если существуют оборотни - он один из них. Я бросил работу. Я больше не мог! Не мог! - На лбу у него выступили капли пота.

- У тебя, видно, со здоровьем плохо, нервы не в порядке. - Я говорил так, чтобы успокоить его, сам я не верил россказням о чертях и духах.

- Клянусь тебе, я вовсе не болен. Хуан в самом деле преследует меня. Лживый он человек. Все добреньким прикидывался. Он и проклял меня так будто простил. Все одно к одному, ясно. Уволившись из управления, я вскоре женился... - Тут лицо у него исказилось, он стал похож на коршуна, потерявшего птенца.

Уставившись на пожелтевшую травинку, он долго молчал - видно, не мог собраться с мыслями. Я слегка кашлянул. Он вздрогнул, потом вытер со лба пот.

- Красавица. Она была красива, но порочна. В первую же ночь наша комната превратилась в ад. Крови не было - понимаешь, о чем я? Комната новобрачных без крови - сущий ад! Конечно, это устаревшие взгляды, но я женился по старинке, так что и чувства мои были старомодны. Она призналась мне во всем, умоляла простить ее. Говорят, красота может кого угодно растрогать. Но тогда сердце мое было тверже стали - я решил, что ни за что не стану рогатым. Чем сильнее она плакала, тем больше я свирепел; сказать по правде, мучить ее доставляло мне удовольствие. Наконец, когда слова и слезы ее иссякли, она сказала напоследок: "Возьми кровь моего сердца, - она обнажила грудь, - убей меня, ты имеешь на это право. Пусть я умру. Я не в обиде!" Это был конец - сам Хуан смеялся надо мною с порога брачной комнаты. Я остолбенел. На другой день я ушел, стал бродягой, хотя у меня был дом. Бросил там женщину без крови и окровавленного дьявола. Но я не смог убить себя. Он преследовал меня повсюду, отнял все мои радости. Я не мог ему позволить лишить меня и жизни!

- Дин, по-моему, ты все же нездоров. Ведь ты же убил его тогда неумышленно, все вышло потому, что мы замешкались. Отвези мы его в больницу сразу, он, конечно, остался бы жив. - Я говорил все это потому, что совершенно точно знал: скажи я, что наставник Хуан был прекрасным человеком и не стал бы никого проклинать после смерти, Дин вышел бы из себя.

- Верно. Конечно, я не по злобе, но все дело в том, что он прикинулся добреньким, вроде бы простил меня, а на самом деле наслал на меня страшное проклятие. А то разве пошел бы он в этот зал говорить такое, глядя в глаза смерти? Ну ладно, я тебе еще расскажу. Став бездомным, я мог ехать, куда мне вздумается. Объехал не меньше дюжины провинций. Под конец вступил в Гуандуне в революционную армию. Когда с боями пришли в Нанкин, я уже командовал полком. И наверняка дослужился бы до командира корпуса. Но началась чистка партии, и мне снова не повезло. Случилось так, что один мой друг по фамилии Ван оказался с левым уклоном. По должности он стоял значительно выше меня. И если бы мне удалось спихнуть Вана, я занял бы его место. Навредить ему было проще простого - у меня на него было полно материала, но я все тянул. Больше года мы вместе смотрели смерти в глаза, даже в госпитале два раза вместе валялись. Но не мог же я упустить такой случай. Тут и смелому нужно время, чтобы решиться, а я особым героем не был, так что искал путь попроще. Подобрал одного человека и послал к Вану передать, что над ним нависла серьезная опасность и ему лучше всего скрыться, а дела передать мне - я, дескать, обо всем позабочусь. Он не послушал. Я вышел из себя, решил действовать. И вот как раз, когда я обмозговал это дельце, этот бесстрашный черт заявился прямо ко мне. Совсем один. Бывают такие типы: пыжатся до самой смерти, будто жизнь им нипочем, а смерть - самое милое дело, шуточка... Тот парень как раз из таких был, все со мной хи-хи да ха-ха. Мудрить я не стал - все равно он был в моих руках. Поглаживая кобуру, я ему все прямо сказал. А он выслушал и засмеялся мне в лицо: "Если хочешь меня убить - валяй. Я не в обиде!" Разве сам он мог такое сказать? Попасть в самую точку? Я знаю, я точно знаю, что всякий раз, когда я уже держу успех в руках, "он" приходит, чтобы покарать меня, лживый призрак с улыбкой на устах, придумавший эдакий способ уничтожить человека. Я и руки поднять не мог, не то что вытащить пистолет и застрелить его. А Ван, смеясь, ушел. Что хорошего мог я после этого ожидать? Он был выше меня по службе. Идти доносить было, пожалуй, поздно. Он ведь тоже не стал бы сидеть сложа руки. В конце концов мне пришлось бежать. Теперь все пешки, бывшие под моим началом, выбились в полковники, а я? Я женат, но у меня нет дома, не монах, а ночую в храме. Я и сам не знаю, что я такое!

Наступила пауза, и я спросил:

- В каком храме?

- Да вот в Дабэйсы. Чтобы быть к нему поближе. - Он указал на могилу и, не дождавшись моего вопроса, пояснил: - Рядом с ним. Каждый день прихожу его проклинать!

Не помню, о чем мы еще говорили и говорили ли мы вообще. Да и важно ли это! Я шел по склону горы, усыпанному опавшим золотом осени, и солнце садилось у меня за спиной. Я не смел посмотреть назад. Все боялся увидеть те клены. Их красные листья были так похожи на кровь!