Другая дочь - Лиза Гарднер

Это было немного странно.

В первые годы Мелани подчинялась. Всем стремилась угодить, всегда выглядела довольной, даже когда болела, ведь они изо всех сил старались сделать ее счастливой. Ей казалось, что раз уж такие шикарные, красивые и богатые Стоуксы подарили ей крышу над головой и сделали своей дочерью, то она обязана чертовски хорошо учиться, чтобы быть их достойной. Поэтому каждое утро наряжалась в кружева и терпеливо позволяла новой маме превращать свои прямые волосы в кудряшки. Серьезно выслушивала драматические истории своего нового отца, вырывающего кардиологических больных из лап смерти, и сказки крестного о далеких странах, где мужчины носили юбки, а у женщин под мышками росли волосы. Целыми днями после полудня спокойно сидела со своим новым братом, вглядываясь в строгие черты лица и мрачные глаза, когда он клялся ей снова и снова, что непременно станет самым лучшим старшим братом.

Все было идеально. Слишком идеально. Мелани перестала спать по ночам. Вместо этого на цыпочках спускалась по лестнице в два часа ночи и замирала перед портретом другой золотой девочки.

Четырехлетней Меган Стоукс, которая по праву носила кружева и кудряшки. Четырехлетней Меган Стоукс, которая была первой дочерью Стоуксов, пока ее не похитил какой-то монстр и не отрубил ей голову. Четырехлетней Меган Стоукс – настоящей дочери Стоуксов, которую любили и обожали задолго до появления Мелани.

Харпер приезжал домой из своей больницы и относил Мелани обратно в постель. Брайан научился улавливать ее шаги и тоже терпеливо отводил сестру в спальню. И все-таки она постоянно возвращалась, одержимая портретом этой совершенной малышки, понимая даже в свои девять, что обязана ее заменить.

Наконец вмешался Джейми О'Доннелл. «О, ради Бога, – заявил он. – Мелани – это Мелани. Девочка из плоти и крови, а не фарфоровая кукла для демонстрации нарядов. Позвольте ей выбрать собственную одежду, самой обставить свою комнату и обрести собственный стиль, прежде чем терапия подарками выйдет из-под контроля».

Этот дельный совет, возможно, спас их всех. Мелани поменяла прежнюю шикарную опочивальню на солнечную комнату на третьем этаже напротив спальни Брайана. Ей нравились эркеры и низкие наклонные потолки, кроме того, помещение ни единым штрихом не походило, к примеру, на больничную палату. Покупая школьную форму, девочка обнаружила, что ей больше всего по душе дешевая готовая одежда. Мягкая, удобная и настолько непритязательная, что если ненароком облить или разорвать, никто не заметит. Мелани на долгие годы стала верным клиентом магазинов «Добрая воля». И еще посещала гаражные распродажи мебели. Ей нравились сломанные поцарапанные вещи. Вещи, у которых есть прошлое, осознала она, став старше. Вещи с историей, которой у нее самой не было.

Крестного удивлял ее плебейский вкус, отец был в ужасе, но в целом новая семья продолжала ее поддерживать. Домашние продолжали ее любить. Стоуксы срослись в единое целое.

В последующие годы Мелани нравилось думать, что они все учились друг у друга. Благовоспитанная южанка мать научила ее хорошим манерам лучше любых курсов. В свою очередь Мелани частенько ставила подверженной депрессии Патриции регги-песню «Не печалься, будь счастливой». Харпер прививал дочери стремление упорно трудиться, чтобы сознательно и активно строить свою судьбу. Мелани иногда заставляла отца остановиться и понюхать розы, хотя бы ради снижения темпа жизни. Брат показывал, как выжить в высшем обществе. Мелани одаривала его безграничной любовью, даже в его плохие дни, – а Брайан, как и Патриция, частенько хандрил – он всегда был ее героем.

Звонок в дверь раздался именно тогда, когда Мелани обнаружила туфли. Боже, сегодня вечером она чересчур закопалась в нарядах.

Волосы и макияж, быстро. Хорошо хоть бледное лицо и пушистые, как у ребенка, белокурые волосы не требуют ничего, кроме легкого макияжа и нескольких взмахов расчески. Немного румян, пара мазков золотистых теней для век, и она готова.

Мелани глубоко вздохнула и оценивающе оглядела себя в зеркале. Буквально все родные собрались на сегодняшнее сумасшедшее мероприятие. Отец добровольно вызвался приветствовать гостей – явная попытка сохранить мир в семье, а мать появилась более сдержанная, чем ожидала Мелани. Ситуация требует неусыпного контроля.

– Вечер будет грандиозным, – заверила Мелани свое отражение. – Мы заполучили богатых клиентов и оборудовали помещение для сдачи донорской крови. Заказали лучшую еду, которую можно купить за деньги, и раздобыли стопки редких коллекционных книг. Наша семья лучше всех, и к черту хворого сенатора Кеннеди… прием будет прекрасным.

Улыбнулась сама себе. Отвернулась от комода. Сделала большой шаг в сторону двери. И вдруг мир накренился и поплыл перед глазами.

Черная пустота, искривленные образы. Странное чувство дежавю. Умоляющий детский голос в темноте. Я хочу домой. Пожалуйста, отпустите меня домой…

Мелани моргнула. Загроможденная комната сфокусировалась в поле зрения, затухающее весеннее солнце потоком лилось через эркеры, стодесятилетний пол непоколебимо лежал под ногами.

Обнаружила, что прижала руки сначала к животу, потом ко лбу. Воровато огляделась, почти виновато, надеясь, что никто ничего не заметил.

Наверху никого нет. Никто не узнает. Никто не видел и даже ни о чем не подозревал.

Мелани быстро спустилась по лестнице к манящим звукам веселого людского сборища и звону фужеров с шампанским.

Четыре приступа за три недели. Всегда черная пустота. Всегда голос маленькой девочки.

Стресс, решила она и зашагала бодрее. Бред. Невроз.

Что угодно, только не воспоминания. После всех этих лет какой смысл вспоминать?

* * *

«Боинг-747» неуклюже приземлился, подпрыгивая и вздрагивая на взлетно-посадочной полосе. Ларри Диггер и поначалу пребывал в дурном расположении духа, жесткая посадка ничуть не улучшила настроение. Диггер ненавидел летать. Не доверял ни самолетам, ни пилотам, ни компьютерам, заменяющим пилотов. «Никому не верь» – первый любимый девиз Ларри Диггера. «Все люди идиоты» – второй.

«Никогда не помешает выпить» – вероятно, третий. Но он не собирался ни с кем делиться своими выстраданными заповедями.

Время не пощадило Ларри Диггера. Стройная фигура расплылась почти с такой же скоростью, как рухнула карьера перспективного криминального журналиста. Где-то на жизненном пути губы привыкли кривиться в вечно недовольной гримасе, щеки обрюзгли, образовался второй подбородок. Он выглядел лет на десять лет старше своего возраста. Да и чувствовал себя не лучше.

Ладно, зато три недели назад зазвонил телефон. Через несколько дней Ларри заложил свой первоклассный стереомагнитофон, затем и машину ради билета на самолет и наличных на путешествие.

Вернее, ради самого себя. Двадцать пять лет спустя Диггер ринулся на поиски Святого Грааля, который обретался в Бостоне, и тут уж либо пан, либо пропал.

Пришлось взять такси. Ларри целую неделю разыскивал адрес, записанный на бумажке, стиснутой сейчас в кулаке. И теперь передал заветный листок усталому водителю, который больше внимания уделял радиорепортажу об игре «Ред Сокс», чем дорожному движению.

Диггер прилетел налегке, захватив только чистое белье, пару белых рубашек, магнитофон и экземпляр собственной книги, изданной пятнадцать лет назад. Он начал писать вскоре после казни Рассела Ли Холмса, когда частенько просыпался с запахом горелого мяса в ноздрях. Остальные приговоренные в ту ночь получили отсрочку. Смертников разбросали по разным тюрьмам благодаря либералам, выступавшим против узаконенного убийства всеми доступными способами. Техас поспешно выпроводил «старину Спарки» снова на пенсию и никого не казнил до 1982 года, когда государство предложило смертельную инъекцию.

Хотя Диггеру вся эта эпопея не принесла никакой пользы. Он рассчитывал, что Рассел Ли снабдит его сенсационной историей, чем наконец позволит вырваться из дешевых писак и перебраться в национальные новости. Ларри держали в Хантсвилле для освещения дискуссий сначала по поводу отставки «старины Спарки», потом – о применении смертельной инъекции. А затем вопреки собственной воле репортер вынужден был вернуться к наблюдению за казнями.

Диггер начал нуждаться в порции спиртного перед сном. Потом необходимость выпить возникала по два-три раза в день. Скорее всего, он медленно подталкивал себя к смерти, когда – о чудо! – вдруг зазвонил телефон.

Третьего мая, в два часа ночи. Ровно три недели назад. Ларри четко это запомнил. Нашарил трезвонившую трубку на тумбочке. Выругался на громкий звук. Прижал к уху холодную пластмассу. Услышал бестелесный голос в темноте.

– Не сдавайся. Ты был прав насчет Рассела Ли Холмса. У него действительно имелись жена и ребенок. Хочешь узнать больше?