Крах династии - Сергей Шхиян

— Это кто таков? — строго спросил стрелец, воротя нос от запашистой рясы попа.

— Мой друг, — кратко проинформировал я.

— Что это он такой… — замялся Блудов.

— Бежал из турецкого плена, — пояснил я, — не успел переодеться.

— А-а-а, — протянул сотник. — А я Фёдор Блудов, мы, Блудовы, первые Волынские дворяне на Московской службе. А вообще-то наш род идёт от Иоана Блуда, боярина и воеводы великого Киевского князя Ярополка Святославича!

— Да ну, — удивился Алексий, — от самого, говоришь, Блуда! Знать, хорошо твой предок блудил, коли его так прозвали. А я прямой потомок самого Адама из Эдема, слышал про такого?

Сотник сначала не понял смысла шутки и удивлённо посмотрел на попа, потом нахмурился:

— Ты, поди, из самых худородных, потому и без родового понятия.

— Ладно, кончайте спорить, — прервал я начинающийся диспут, — лучше скажи, друг Фёдор, ты сможешь представить меня персоне государя?

Сотник, раздуваясь от собственной значимости, небрежно махнул рукой:

— Мне это раз плюнуть. Мой дед Мина Михайлович внесен в синодик московского Успенского собора на вечное поминовение! А батюшка Семён Федорович участвовал в выборах царя Бориса!

— Как же получилось, что деда твоего звали Миной, а батюшка у тебя Федорович? — встрял в разговор священник.

Сотник сразу не нашёл, что ответить, подумал и пренебрежительно буркнул:

— Тебе, поп, того не понять.

— Представишь царю, дам пять ефимок, — посулил я.

— Десять.

— Шесть.

— Семь и по рукам.

— Ладно, — согласился я.

— Только деньги вперёд, — начал торговаться Блудов. — Мне такую шапку на посаде предложили, бархатную с собольей обивкой! Глаз не оторвать!

— Сначала стулья, потом деньги, — твёрдо сказал я.

— Это ты по-каковски говоришь? — спросил он, не поняв смысла выражения.

— По-вашему, по волынскому.

— Прости, не понял, я только по-нашему говорю, наш род с Волыни уже шестьсот лет, как ушел.

— А по-нашему это означает, что деньги ты получишь только после того, как сделаешь дело.

Тот скорчил недовольную мину, но промолчал. С сотником всё было ясно, но, чем чёрт не шутит, может быть, и правда есть у него какие-нибудь связи в Кремле. Очень мне было бы любопытно взглянуть на молодого царя Фёдора Борисовича.

— В Москву поедешь? — спросил я Алексия.

— Понятное дело, куда ж нам теперь друг без друга.

— Ты на коне?

— Был на коне, только он намедни сдох, а какой конь был, красавец, чистых кровей, почти как его девушка! — священник указал пальцем на высокопородного сотника.

Блудов решил не понять подковырку, только бросил недобрый взгляд.

— Ладно, будет тебе конь, — пообещал я.

Тут же в корчме отыскался лошадиный барышник, и мы всей компанией отправились выбирать коня. Однако цены у барышника оказались несусветными. Пришлось долго торговаться, пока не удалось сбить цену до приемлемой.

Отец Алексий в торге старался больше всех, зато и удовольствие получил максимальное. В конце концов он купил себе мощную, неспешную кобылу с крепкими ногами и, ругая торговца последними словами за жадность, расплатился моими деньгами.

— Небось такая подо мной не замается, — довольно говорил он, седлая лошадь, — а то все мелочь какая-то попадается, десять вёрст пробежит, и ноги подгибаются.

Когда все вопросы были решены, наш неслаженный квартет поскакал в город. После стен Донского монастыря, оставшихся по левую руку, простирался изрезанный оврагами пустырь. Ничего напоминающего нашу, современную Москву здесь, понятно, не оказалось и в помине. Всё было совершенно чужое и незнакомое. Даже монастырские стены, за несколько столетий ушедшие более чем на половину своей высоты в «культурный слой», смотрелись так, как будто я видел их впервые.

Ближе к городу хаотично, отдельными слободами, раскинулись посады. В основном постройки казались старыми. В последний раз пригороды дочиста сожгли татары при набеге на Москву крымского хана Казы-Гирея, и за четырнадцать лет, что стояли тогда же отстроенные избы, бревна успели почернеть.

— Велика наша Москва! — начал хвастаться Блудов. — Считай, самый большой город во всём мире, его вокруг на хорошем коне за час не обскачешь!

— Ты египетских пирамид не видал, — насмешливо сказал отец Алексий. — Одна пирамида будет побольше всей твоей Москвы.

Мои спутники так не нравились друг другу, что, пока мы ехали, между ними постоянно вспыхивали перепалки.

Наконец показались стены Китай-города. И здесь тоже оказались крепостные ворота. Однако въезд в Замоскворечье был либеральнее, чем в город на Серпуховской заставе. Стрельцы, кучкой толпившиеся у приказной избы, только скользнули по нашей кавалькаде взглядами.

Город даже здесь, недалеко от Кремля, был застроен, как и пригород, без единого плана, только дома на защищённой от врагов городской земле стояли плотнее. Ближе к центру стали попадаться по настоящему большие здания. Некоторые из них можно было посчитать настоящими дворцами. Таких огромных бревенчатых сооружений я ещё не встречал. Прямо-таки шедевры деревянного зодчества. При частых пожарах, опустошавших целые районы, делать такие роскошные постройки было, на мой взгляд, экономически нецелесообразно. Недаром же в языке осталась поговорка: «От грошовой свечи Москва сгорела».

Мы неспешно ехали по узкой проезжей улице, под лошадиными ногами смачно хлюпала грязь. Блудов продолжал пикироваться со священником, какой город лучше — Египет или Москва. Ваня Кнут, не слушая спор, во все глаза глядел по сторонам, потрясённый величием столицы. Меня же больше занимали свои ближайшие перспективы. Надеяться на трепача-сотника не имело смысла, нужно было самому придумывать, как обустраиваться в столице.

Несмотря на «историческую подготовку» под руководством профессора Ключевского, как оказалось, в реалиях этого времени я разбирался, мягко говоря, слабовато. Да и сам историк не скрывал, что русское средневековье — время для его науки мутное. Письменных источников осталось мало, в основном казённые документы и путевые заметки иностранцев. К тому же государство ещё не обросло серьёзными действующими законами и развивалось методом проб и ошибок. Законы зачастую противоречили друг другу или применялись сообразно интересам или пониманиям чиновников, а это всегда чревато для общества и непонятно для исследователя. Поэтому историком, оказалось, сложно уложить отрывочные сведения в понятную, чёткую систему.

…Наконец мы подъехали к владениям Блудовых. Как многие боярские имения, это было настоящим городищем с высоким забором, сторожевыми башенками и окованными железом воротами.

— У нас даже свои пушки есть! — похвастался Федор, заметив мой интерес к ограде и воротам — Коли кто полезет, так палить начнем!

Сотник, не сходя с лошади, постучал в ворота древком бердыша, и они тотчас отворились, Мы въехали во двор. Оказалось, единственное, что отличало городское барское владения от сельского, это масштабы. Земли в городской черте было мало, стоила она дорого, так что все службы, типичные для поместья, были здесь миниатюрнее, чем те, которые я привык видеть в дворянских вотчинах.

— Эй, холоп! — закричал Блудов на открывшего нам ворота бородатого мужика. — Прими коней.

Привратник, не проявляя особого почтения к родовому величию стрельца, хмуро кивнул и повел лошадей в конюшню, а мы поднялись вслед за Федором на крыльцо. Сам дом, внушительный снаружи, внутри оказался весьма скромных размеров. Потолки были низкими, помещения небольшими. Многочисленная челядь слонялась по комнатам, не обращая внимания на наше появление.

Оставив нас дожидаться в какой-то каморке, сотник отправился разыскивать тиуна, старшего слугу, распоряжающегося хозяйством. Мы же втроем присели на неизменной лавке у стены. Отца Алексия слегка развезло от недавно выпитой на голодный желудок водки, и он прибывал в благостном расположении духа, несмотря на не прекращавшиеся всю дорогу пререкания с Блудовым.

— Забавный парень, — заметил он, как только стрелец вышел, — ты веришь в его россказни?

— Не очень, если он из такого, как говорит, знатного рода, тогда непонятно, зачем он пошел в стрельцы. С другой стороны, что мы теряем, пока поживем здесь — все удобнее, чем на постоялом дворе. А сможет помочь или нет, будет видно.

— А ты, паренек, чей? — спросил священник моего «оруженосца».

— Мы из Морозовских, — ответил тот.

— Холоп?

Мальчик кивнул.

— А почто тебя Кнутом кличут?

— Когда подпаском был, батюшка, так лучше всех с кнутом управлялся.

— Видать, тебе на роду написано быть заплечных дел мастером, — невесело усмехнулся священник.

— Не, батюшка, я не по этому делу, — испуганно сказал паренек и перекрестился, — как можно такое говорить!