Гений дзюдо - Борис Минаев

Я стоял и не понимал, что же случилось. Что же со мной случилось.

Потом отошел от дома на несколько шагов и посмотрел на наши окна.

Куртка кофейного цвета

В детстве я очень не любил покупать одежду. Это была просто беда. При виде магазина с одеждой я начинал ныть, скулить и изворачиваться, как уж. Иногда мама покупала что-то и без меня. Но это было весьма рискованно. Я мог просто отказаться носить новую одежду, потому что очень любил старую. И занашивал ее просто до умопомрачения.

Но в какой-то момент умопомрачение кончалось. И тогда мама говорила максимально строгим голосом:

– В чем ты ходишь, а? Какой кошмар! Просто оборванец какой-то. Нищий. Мне стыдно с тобой по улицам ходить! Завтра мы идем с тобой в магазин. Без всяких разговоров! Ты меня хорошо понял?

И мы шли. Мы шли по Трехгорному валу, затем переходили через улицу Красная Пресня в ее самом широком месте, затем мы подходили к огромному дому на площади, который и был Краснопресненским универмагом.

Я помню, как мама помедлила, собираясь с духом, затем она вздохнула, крепко взяла меня за руку и повела внутрь.

Никогда не забуду того чувства, с которым я впервые переступил этот волшебный порог! В магазине играла музыка, на полках и полочках виднелись различные товары, от прилавка к прилавку медленно и чинно ходили люди, а в центре зала, в самой его середине стоял милиционер.

Здесь были фарфоровые сервизы на шесть и на двенадцать персон, ножи столовые, чайники электрические со шнуром, утюги, наборы банок для сыпучих продуктов, атласные подушки и верблюжьи одеяла – всего теперь и не упомнишь…

Честно говоря, мама еще никогда не покупала мне новые вещи в таком огромном магазине.

– Не верти головой, – попросила она. – Тут потеряться можно запросто. Ищи тебя потом по всем закоулочкам.

Мы уже подошли к огромной высокой лестнице, как вдруг мамин взгляд случайно упал на стеклянную вазу с голубым рисуночком.

– Лева, а как ты думаешь, нам нужна такая ваза? – дрогнувшим голосом спросила она меня.

Я лишь равнодушно пожал плечами.

– Ну ладно, это потом, – твердо сказала мама и уже взяла меня за руку, как вдруг опять ее отпустила и сделала несколько нетвердых шагов к прилавку. Вернулась она оттуда довольно быстро и выглядела слегка бледной.

– Что с тобой? – участливо спросил я, как хороший сын.

– Со мной ничего! – твердо и ясно ответила она. – А вот у них что-то явно с головой не в порядке. Пятнадцать рублей за какую-то вазу!

– Слушай, не хочешь – не покупай, но ругаться-то зачем? – зашипел я. – Кстати, нам действительно нужна такая ваза.

– Знаешь что, ты меня не учи, ученый выискался, – нахмурилась мама. – И вообще, нам, между прочим, с тобой нужно на третий этаж, в детский отдел. Нам с тобой нужна одежда, а не товары массового спроса.

Мы долго поднимались с мамой на третий этаж, крайне недовольные друг другом. Так, вяло и неохотно, мы дошли до отдела детской одежды.

– Вас что интересует, женщина? – громко спросила скучающая продавщица.

– Куртка демисезонная, вот на него… есть? – робко спросила мама, зачем-то подтолкнув меня в плечо.

– Сюда подойдите, – так же громко и лениво сказала продавщица. – Размер какой, сорок – сорок два? Ну, вот эту модель посмотрите, примерьте на мальчика, как на нем сидит.

Мама осторожно и медленно сняла куртку с вешалки и надела на мои плечи. Куртка страшно шуршала и странно пахла. Это была абсолютно чужая вещь дикого бледно-оранжевого цвета.

– Ну прям на него! – радостно изумилась продавщица.

Я решительно снял куртку и отдал ей в руки.

– Ты чего, Лева? – испугалась мама. – Цвет не нравится?

– Мне все не нравится, – сурово сказал я и ткнул пальцами в черную куртку с блестящими морскими пуговицами. – Вот эту дайте посмотреть.

– Твоего размера, наверное, нет, – подозрительно сощурилась на куртку продавщица. – Потом эта модель дорогая, а маме, наверное, нужно подешевле. Правильно я говорю, мамаша?

– Мам, я хочу померить! – громко сказал я.

Мама долго разглядывала этикетку. Потом она молча протянула мне куртку и подозрительно уставилась на мое отражение в зеркале…

– Да! – вздохнула продавщица. – Великовата! А так, конечно, смотрится неплохо. В общем и целом.

– На вырост купим! – упрямо сказал я и начал застегиваться.

Мама стала медленно краснеть.

– Послушай, – сказала она. – Объясни, пожалуйста, зачем тебе эта мрачная взрослая куртка, к тому же не твоего размера? Лева, ты меня слышишь? Или ты меня не слышишь?

Я молча стоял и смотрел в мутное зеркало – на кончики пальцев, которые еле-еле высовывались из рукавов. В первый раз в жизни мне понравилась какая-то одежда! И вот на тебе!

…Это была великолепная, почти военная форменная куртка из плотного шерстяного материала с блестящими пуговицами, в которой я утопал, как в дворницком ватнике, нет, как в матросском бушлате, и ее прямой негнущийся воротник остро резал мне подбородок.

– Больше-то ничего нет? – умоляюще спросила мама.

Продавщица пожала плечами и показала на какие-то девчачьи куртки неопределенно-розового цвета, которые висели рядом с той бледно-оранжевой. Затем она неожиданно исчезла, будто растворилась в тумане.

Мама тяжело взглянула на меня и отвела за руку в какой-то угол. В углу военный человек пожилого возраста мерил ботинки, кряхтя и постанывая.

– Лева! – громким шепотом сказала мама. – Ты проявляешь просто какое-то невиданное упрямство. Я бы с удовольствием купила именно то, что тебе нравится! Но пойми, эта куртка тебе не по росту! Ты можешь это понять или нет?

Я оглянулся вокруг.

Здесь было слегка темновато и немного пахло туалетом. Люди деловито поднимались и спускались по лестнице, осторожно обходя нашу с мамой композицию: мама на корточках и я, отвернувшийся от нее. Наверное, всем было ясно, что здесь происходит вечная борьба добра со злом, и никому не хотелось в нее вмешиваться.

Лично мне не хотелось быть ни злом, ни добром, и было довольно стыдно, что мама сидит на корточках, даже не подобрав полы пальто. Но носить бледно-оранжевую куртку, шуршащую, как на девчонке, было выше моих сил. И вдруг произошло чудо.

Вернее, сначала я не понял, что это чудо. Сначала я думал, что это какая-то ерунда. Кто-то звал маму:

– Женщина! Я вам говорю, женщина! Идите сюда!

Мама растерянно оглянулась.

– Женщина! – снова зашипела толстая тетка с добрыми глазами навыкате и ярко накрашенными губами. – Пойдемте, женщина, я вам кое-что покажу.

Мама встала и, неуверенно оглядываясь, сделала шаг навстречу доброй вестнице с яркими губами и в цветном платке на плечах.

– Вам куртка детская нужна? – тихо и страстно заговорила вестница, подойдя к маме совсем близко. – Пойдемте в туалет, я вам там покажу. Хорошая, польская. И цвет приятный. Типа кофе с молоком. Кофе с молоком любишь? – ласково обратилась женщина ко мне.

Я пожал плечами…

На лице у мамы отразилось подлинное смятение.

– Ну иди посмотри, – сказал я, чтобы прекратить ее душевные муки. – Я тебя здесь ждать буду.

Мама неуверенно кивнула и понуро удалилась вместе с теткой в платке за дверь женского туалета. А я остался ждать…

Ждать пришлось довольно долго.

Я потоптался немного на лестничной площадке. Здесь все время ходили люди и вообще было довольно неудобно. Простояв в мучительно-неподвижной позе возле окна несколько минут, я решил вернуться в торговый зал, где мы с мамой только что мерили разные куртки.

Однако и здесь мне не понравилось. Тетка-продавщица из отдела детской одежды все время подозрительно посматривала в мою сторону, а когда я подошел к отделу женского белья, все женщины просто разом уставились на меня и начали пристально рассматривать, как будто я и был тот самый лифчик или чулки, за которыми сюда приходят.

Тогда я стал медленно спускаться с третьего этажа на второй. Тут было царство суровой мужской красоты. Строгими рядами висели темные мужские костюмы, на специальных вешалках со штрипками – брюки, а еще чуть поодаль – плащи и пальто. Точно в такой одежде всю жизнь ходил мой папа – не примерно в такой, а именно в такой, – потому что всю жизнь папина одежда выглядела как новенькая.

…Например, я никогда не мог вытерпеть до конца, когда папа чистил щеткой плечи пиджака или пальто. Он стоял в прихожей перед зеркалом и внимательно смотрел на себя, а потом брал щетку и начинал счищать пылинки с плеч. А потом еще просил меня, чтобы я пару раз для порядка провел ему щеткой по спине.

– Зачем ты это делаешь, пап? – спросил я его однажды, уже совершенно устав смотреть на эти его приготовления к выходу из дома.

– Такой порядок, – сухо ответил папа и стал медленно, аккуратно застегивать пуговицы.

– Ну почему же ты не в отца пошел? – иногда с горечью спрашивала меня мама, когда я возвращался с улицы, весь мокрый, грязный и очень довольный. – А в кого? – горестно вопрошала она саму себя и уходила в ванную – застирывать и замачивать то, что я стаскивал с себя прямо в прихожей, чтобы «не нести грязь в дом».