Клад адмирала - Валерий Привалихин

Дальше говорилось о месяцах, проведенных в продотряде, работе на железной дороге.

Ничего нового, касающегося боя у Орефьевой заимки, Зимин не нашел и в других материалах.

— Вы не помните, Егор Калистратович, сколько именно пудов золота было, сколько — серебра? — спросил Зимин.

— А нам и не говорили, — ответил Мусатов. — Командир после боя выстроил, объявил, что среди трофеев, кроме оружия, много драгоценностей — серебра и золота. Пуды веса.

— Неизвестно, откуда у банды оказались такие ценности?

— Спрашивали меня об этом сто раз, в слитках золото было или еще как. А я в глаза не видел.

— А пленные что говорили?

— Они удивлялись, что в банде так много золота. В плен сдавались бандиты только из рядовых, главари от них скрывали, а сами все были перебиты.

— Полковник Зайцев тоже был убит?

— Тоже. У заимки…

Мусатов опять подошел к шифоньеру. На сей раз вынул из шифоньера массивные карманные часы на цепочке и с крышкой. Некогда блестящий корпус никелированных часов потускнел, от частых прикасаний стерся, кое-где проступили мелкие черные точечки.

«Въ День Ангела п-ку Зайцеву» выгравированные было на внутренней стороне крышки. Дальше была гравировка на латинском: «Vale, Victor! Et vivat Victoria! V.VII. MCMXIX anno». Зимин изучал латынь, без труда перевел: «Будь здоров, Виктор! И да здравствует победа! 5 июля 1919 года».

Ниже даты было и еще что-то приписано, однако тщательно, почти незаметно стерто. Очевидно, дарители сочли первоначальную надпись чрезмерно длинной и попросили гравера убрать лишнее.

— Это что же, часы того самого колчаковского полковника?! — невольно вырвалось у Зимина.

— Они самые. — Мусатов улыбнулся, довольный произведенным эффектом. — Трофейные. И награда за то, что не дал уйти полковнику.

— Значит, вы лично?

— Да. Резвый, верткий был, удалось прошмыгнуть к избе, где полковник со свитой сидел. Дверь открыл, кинул гранату. Вбежал, думал, всем конец. Гляжу — рама выбита, а золотопогонник бежит к лесу. Я догонять. Он выстрелил в меня, промазал. Ну а я не промазал. Обшарил его, вдруг какие важные бумаги при нем. И нашел эти часы. Командир сказал: храни, заслужил. До сих пор вот и храню.

— В газетах ни о часах, ни о конце полковника Зайцева нет.

— Печатали много раз. Просто все газеты не храню. Кому это нынче нужно. — Старик вяло махнул рукой.

— Нужно, Егор Калистратович, — сказал Зимин. — Кого-нибудь из членов семей чоновцев, потомков командира отряда я в Пихтовом найду? Не подскажете?

— У нас — нет. Отряд почти весь из уральцев состоял. А командир погиб, когда я в продотряде служил. Холостой он был.

— Жаль…

Стали прощаться.

— Так из какой газеты-то будешь? — спросил у Зимина старик.

— Андрей Андреевич не из газеты, дед Егор, — напомнил Коломников. — Он историк.

— А-а, — вспомнил Мусатов. — Даже лучше, что не из газеты. А то теперешние газеты до чего докатились: уж и Терентия Засекина прославлять взялись…

— Не в духе нынче что-то дед Егор, — сказал Коломников, когда вышли на улицу. — Я его раза три школьником слушал. Интересно рассказывал. Снимки показывал нам.

— А кто этот Терентий Засекин? — спросил Зимин.

— Пасечник у нас в районе был, умер давно. Не знаю, с чего дед Егор решил, что газета его хвалила. О сыне его, тоже пасечнике, писали. И сын на вопрос, кто для него в жизни примером служил, назвал отца. Дед Егор по инстанциям забегался, возмущался: как может быть примером человек, смолоду запятнавший себя службой у белых? Хотя служба у белых — громко сказано: подобрал в лесу раненого офицера, от гибели спас. Вот уж кто точно имел отношение к колчаковскому кладу.

— А это откуда известно, да еще точно? — спросил Зимин.

— Ну, это-то в Пихтовом каждый знает.

Довод сержанта был просто-таки замечательным по своей наивности. Невольно Зимин улыбнулся, вспомнив нетесовское: «Все об этом кладе знают все и вразумительно — никто ничего».

— Тогда съездим к сыну-пасечнику? — предложил сержанту.

— Не удастся, — отказался Коломников. — Он в лесу на Подъельниковском кордоне живет, не проехать нам. Я вас лучше в Кураново свожу, с его двоюродным братом познакомлю. Он на кордоне часто бывает. Согласны?

— Согласен.

От Пихтового до Куранова было всего десять километров.

Пятистенок Николая Засекина стоял на окраине поселка немного особняком. Перед прибытием нежданных гостей он вернулся с конефермы, едва успел распрячь и пустить на волю лошадь. Сухощавый и низкорослый, с морщинистым, темным от загара лицом, стоял и курил папиросу в ожидании, пока прибывшие приблизятся. Прежде чем пожать руки гостям, обтер шершавую ладонь о пиджак.

— Вот, дед Николай, гость из Москвы к нам, — почти так же, как у Мусатова, начал сержант.

На сей раз Зимин счел за лучшее самому повести разговор:

— Николай Григорьевич, говорят, будто дядя ваш во время гражданской подобрал в тайге раненого офицера, спас ему жизнь. Правда?

— Вроде как, — ответил Засекин.

— Расскажите.

— Так а я что знаю?

— Так уж и ничего, — вмешался Коломников. — Он же золото прятал, этот офицер.

— Ну, может быть… Вам Василия лучше поспрашивать.

— Лучше-то лучше, но он же на пасеке.

— Ну.

— На все лето. И не проехать туда.

— Плохая летом дорога, — согласился Засекин.

— Ты, дед Николай, навещаешь брата?

— Бываю.

— Скоро собираешься?

— Послезавтра поеду.

— Вот человека, Сергея Ильича друг, можешь с собой взять?

— Чего ж не взять, пожалуйста. Только ехать верхами. — Конюх вопросительно посмотрел на Зимина: дескать, приходилось верхом ездить?

Зимин немного умел.

— Тогда, дед Николай, привезу Андрея Андреевича к тебе послезавтра утром, — сказал сержант.

— Привози, чего ж…

В Пихтовое возвратились затемно.

Нетесов сидел в неярко освещенном дворе за столиком под черемухой, ужинал. Был он озабочен, не в настроении. На след преступников напасть не удалось. Больше того, после ограблений в Китате и Малой Серьговке обкраден еще и магазин в Благовещенке. За полсуток всего-то и удалось узнать, что преступников трое или четверо, все вооружены, разъезжают на «Ниве» вишневого цвета. Собственно, о «Ниве», которую можно в любой момент бросить или сменить на другую машину, и вся существенная информация… А любители кладов, переменил тему разговора Нетесов, колодец в церковной ограде не оставили в покое. После ухода пожарных и милиции ковырялись там, нашли мельхиоровый подстаканник и тарелку. Подстаканник из тех, какие у проводников пассажирских поездов в каждом вагоне есть, до недавнего времени были, поправился Нетесов, а вот тарелка хоть и простенькая, но дореволюционная: на донышке ее, на оборотной его стороне, двуглавый орел и корона… Самое забавное насчет монет из чугунка. По меньшей мере у пятидесяти человек на глазах Лукин высыпал монеты на землю. Рубли да копейки все до единой серебряные, а по Пихтовому слухи упорные: монеты золотые и вес их под два килограмма.