Путешествие за счастьем. Почтовые открытки из Греции - Виктория Хислоп

© Bardocz Peter/Shutterstock (карта) and Stephen Rees/Shutterstock (фон)

Октябрь 2015 года

Красоты Пелопоннеса, где началась моя одиссея, не смягчали боли. Только усиливали ее. Мне представлялось, что сама природа с ее сочным, ярким великолепием и мощным биением жизни отвергает меня. Мое настроение не соответствовало ландшафту, и ничто не могло отвлечь меня от той тоски, в которую я погрузился. Я питал слишком много надежд на наше общее будущее и возвращался к ним против воли. За следующие месяцы я узнал, что, пытаясь порвать с прошлым, ты лишь оживляешь воспоминания. Вечерами я напивался, чтобы забыться и поскорее уснуть, но вскоре сама мысль о том, что нужно лечь в постель, стала вызывать у меня страх. Сон напоминал глубокий темный колодец, и кошмары затягивали меня в него все глубже. Хозяева пансиона в Метони как-то в четыре часа утра прибежали в мою комнату. Услышав мои крики, они решили, что меня убивают. А мне постоянно снилась ты. Но сны были плохими. Печальными. Мое подсознание не позволяло мне забыть тебя. По крайней мере, сейчас.

Но я не ошибся, отправившись в странствия. Где бы я ни находился, моя тоска все равно оставалась бы со мной. Вернись я в Лондон, она преследовала бы меня еще сильнее, поскольку мои друзья смотрели бы на меня сочувственно – как на человека, понесшего тяжелую утрату, – ожидая, что через пару недель я стану прежним. Здесь же я мог находиться в обществе незнакомых людей, а поскольку долго не задерживался на одном месте, то у них не было возможности узнать, каков я на самом деле. Довольно просто притворяться совершенно иным человеком с теми, кто ничего не знает о твоем прошлом… Вдали от дома я по меньшей мере успешно изображал полное спокойствие.

Местные жители всегда советуют гостю посетить их любимые места, и мои хозяева в Метони все уши прожужжали мне о Нафплионе. «Это самый красивый город в Греции. И самый романтический», – говорили мне они.

Я выдавил улыбку, когда мне показали его на карте.

Тем не менее заявляю: возможно, в Греции есть город красивее Нафплиона, но пленительнее места я не знаю. Его платия – самая величественная из площадей, какие я видел. Представь себе громадный танцевальный зал, открывающийся небесам. Ровная мраморная плитка сверкает чистотой, а прекрасные здания с четырех сторон защищают тебя от малейшего ветерка даже по вечерам. Стены этого «зала» являют собой летопись греческой истории: бывшая мечеть шестнадцатого века, венецианский арсенал, изящные неоклассические постройки и немного вполне приемлемой архитектуры двадцатого столетия. Нафплион был построен у моря в глубокой древности. Это первая столица современной Греции с 1829 по 1834 год, и, находясь здесь, чувствуешь значение этого города.

Я провел там много часов, наблюдая за течением жизни.

С благодарностью вспоминаю одну из моих вечерних встреч в Нафплионе, правда пара, что беседовала со мной, не могла удержаться от высказываний по поводу моего одиночества.

– Ваша жена… Разве она не с вами? – спросила женщина.

В этом вопросе содержалось немало предположений, но я не дал себе труда что-либо комментировать. К счастью, вмешался ее муж, почувствовав, что жена вторгается на чужую территорию.

– После дела Адамакоса, – сказал он, – люди подозрительно относятся к мужчинам, которые рассиживают вот так, в одиночку.

– Дело Адамакоса? – переспросил я.

– Не думаю, что про него писали английские газеты, – заметил он.

Грек, конечно, был прав. Если в английских газетах и пишут о Греции, то в основном об экономике или (в последнее время) о проблеме беженцев. Больше журналисты ничего не замечают.

– Так вот, был такой человек, который все сидел здесь один, – сказал он.

– Двадцать пять лет сидел! – уточнила его жена.

– Тут эта история наделала немало шума…

– Он не любил людей? – предположил я.

– Ну, определенно были те, кто ему не нравился, – загадочно ответила жена.

– Он родом из Мани, – не менее загадочно добавил муж, подаваясь вперед, чтобы никто его не услышал.

Я никогда не был в Мани, отдаленном номе к югу от Нафплиона, но знал, что в прежние времена маниоты имели репутацию людей, которые ни перед чем не остановятся, чтобы отомстить за свою оскорбленную честь. В тот самый день я прочел о драматическом событии, случившемся в начале девятнадцатого века рядом с кафе, где мы сидели. Иоанн Каподистрия[3], первый глава нового государства, арестовал бунтовщиков из Мани, принадлежавших к влиятельному клану. В отместку два человека, связанные с кланом родственными узами, подстерегли его, когда он шел в церковь. Первая пуля не попала в цель. Но его ударили ножом, а второй пулей разнесли голову. Насилие породило насилие. Вскоре после этого убийцы были казнены.

– Вы знаете, что пуля застряла в стене церкви Святого Спиридона – это здесь за углом? – спросил мой новый знакомый, показывая на каменную лестницу, ведущую на верхнюю улицу.

– Я видел ее сегодня, – ответил я.

– Так что никогда не выказывайте ни малейшего неуважения к людям из Мани, – посоветовал мне собеседник. – Они затеяли немало кровавых разборок, которые тянутся по сей день.

И он рассказал мне историю, а когда закончил, я знал, что непременно буду следовать его совету.

Мальчик в серебряном костюме

© Tatjana Kruusma/Shutterstock

Громадная площадь Нафплиона – это сердце города. Здесь очень оживленно: люди разговаривают, играют, глазеют, выпивают – по выходным в кафе не найдешь свободного места.

По пешеходным венецианским улочкам на площадь тянутся друг за другом парочки всех возрастов, словно их притягивает неведомая сила; они прогуливаются вдвоем; они неразлучны, словно сошли с Ноева ковчега. Вот идут пожилые супруги, которые уже пять десятилетий танцуют на платии вольту, и всегда в темпе тикающих часов. Муж теперь ходит с палочкой, однако их танец остается неизменным.

За немолодыми танцорами следом шагают двое красавчиков – один помоложе, другой постарше. В каком-нибудь ином городе они могли бы идти под ручку. У первого экстравагантно-белоснежные волосы, как шерсть у персидского кота, второй коротко пострижен, напоминает мышь-полевку. Одеты небрежно и дорого, пастельных оттенков кашемировые пуловеры накинуты на плечи, рукава связаны спереди. Красавцы занимают места в одном из новых кафе-баров. Это богатые отдыхающие, они приезжают на уик-энд из Афин.

Медленно обходит площадь женщина на сносях, сопровождаемая мужем. Несколько дней назад она должна была родить и сейчас надеется, что мерный ритм шагов расшевелит ребенка, побудит его начать путешествие во внешний мир. Каждый шаг дается ей с трудом; ее опасения очевидны: вдруг она не успеет завершить очередной круг по площади…

© Carolyn Franks/Shutterstock (рамки фотографий)

Двое парней смотрят в кафе футбол. Один возбужденно вскакивает каждый раз, когда его команда близка к голу, чуть не переворачивает стол, а потом спокойно усаживается и возобновляет разговор с приятелем. Второй ведет себя спокойнее. Он не болеет ни за одну команду.

Пара мальчишек пинает мячик. Они бросаются за ним как метеоры, когда он скатывается по крутому спуску платии. Бегают друг за дружкой две собаки, потом начинают гоняться за собственными хвостами, тявкают, лают и крутятся. Одна из них пускается вдогонку за мячом, укатившимся от мальчишек.

Вот две женщины – обе явно переборщили с духами, разряжены в пух и прах, щеголяют праздничными прическами. Они не близнецы, не сестры, но с годами обрели сходство – у них одинаковые обесцвеченные волосы, одинаковые черты лица. И ту и другую зовут Димитра, а значит, в конце октября у них общие именины. Дамы отмечают йорти, и друзья, которых они встречают на площади, сыплют поздравлениями: «Грония полла! Многих лет жизни!»

Две четвероклашки, лучшие подружки, увлеченно играют в куклы. На обеих девочках цветастые свитерки и джинсы; кроссовки мелькают, когда шалуньи припускают бегом. Двое мальчишек, которые ходят в ту же школу, что и девочки, без устали нарезают круги на велосипедах, чуть не касаясь колесами. Они визжат от азарта, все сближаясь и сближаясь, пока неожиданно не наезжают на пучок проволоки, которая цепляется за ноги и царапает их, и в этот момент происходит столкновение. Гордость мешает мальчуганам зареветь. Они, хромая, расходятся по домам, катят свои помятые велосипеды в разные стороны.

На Платия Синтагма[4] есть всего один человек, сидящий в одиночестве. Ему составляет компанию лишь стакан крепкого прозрачного ципуро[5]. Нелюдим посматривает на площадь из-под тяжелых нависающих век. Покручивает в пальцах сигарету, курит без удовольствия, тушит, потом берет новую. И так без конца. Перед ним переполненная пепельница, на столе серый пепел. Никто не спешит поменять ее, хотя официант время от времени приносит посетителю очередной стаканчик.