Заметки пассажира. 24 вагона с комментариями и рисунками автора - Андрей Бильжо

– Это арбуз… – тихо проговорил Перо.

– Точно, арбуз, – попробовав, подтвердил я.

Длинные, нежно-зеленые, ничем внешне не отличающиеся от кабачка. Ни до, ни после я не видел и не пробовал таких арбузов. Они были поразительно сладкие. А косточки были белые, вроде как незрелые. Да, обманчива внешность, все нужно попробовать, все потрогать, все попытаться понять. На следующем перегоне я выкинул из вагона этих ягод штук двадцать. Перо прятал их профессионально и веселился – это была его стихия. Он меня уважал, а мне это было почему-то приятно, но стыдно и страшно.

Забегая вперед, скажу: арбузов я в Москву привез много, и мы с ними встречали Новый, 1970 год.

Мог бы, конечно, привезти и больше, но… когда я проснулся на следующий день после ограбления вагона (а как еще сказать?), мне показалось, что я на съемках фильма. Мы стояли около маленькой станции, которая была запружена людьми. Это были военные в выцветших гимнастерках, с перебинтованными головами и на костылях, а женщины в фартуках и косынках несли им банки с молоком, пирожки, миски с картошкой. Это кино я видел много раз.

Двое из военных подошли к нашей платформе. Ловко перепрыгнули через ее борт, и мы поехали вместе. Костя достал арбузы, водку, они – хлеб. Мы выпили. Оказалось, что ночью нашу платформу присоединили на горке к военному эшелону, который шел из Семипалатинской области, где только что закончился военный советско-китайский пограничный конфликт. Про остров Даманский все знали, да я и сам бросал в китайское посольство чернильные пузырьки, но вот про Семипалатинск не знал никто. Мы слушали рассказы двух контуженых лейтенантов и молчали. Я, московский подросток, и зэк-водила Костя Перов. Я продолжал взрослеть.

Вагон 5. Столкновение

Мы ехали квартирьерами. Это очень гордо звучало. Красивое слово, ответственное поручение. Нас было десять – восемнадцатилетних студентов-медиков. Мы должны были за неделю подготовить… нет-нет, не квартиры – бараки для жизни ста пятидесяти девушек. И главное – не уехать обратно, а остаться с ними там на два месяца. Предвкушение искушения!.. Стоит ли вообще описывать это томление в указанном выше возрасте? Может быть, и стоит, учитывая тот факт, что знаю я про это еще и как психиатр, занимавшийся именно этим возрастом, да места не хватит. Впрочем, каждый это помнит… Или узнает еще.

В общем, поезд нес нас, молодых, горячих, красивых, навстречу приключениям, любви и арбузам. Надо сказать, что отобрал нас туда, как в старом американском вестерне, старший друг-однокурсник, бывший десантник, могучий мужчина со шрамом через всю щеку от глаза до подбородка. Он был назначен командиром этого сельхозотряда «Ахтуба» и в этом качестве призван был отвечать за целость и сохранность девушек, а мы – мы никак не имели права его подвести. Здесь, пожалуй, я сокращу дорогу до пункта назначения, тем более что дорога обратно важнее.

Ну вот, собраны и застелены сто пятьдесят кроватей, над которыми натянуты пологи от комаров. От кого же еще? Покрашены сортиры, выставлены столы под навес. Миссия выполнена. Да вот и толпа красавиц! Только командир совсем другой. Властная, здоровая, горластая, грудастая рыжая баба. Старшекурсница. Сразу конфликт. Один, другой, третий. А где же наш Саня? Тишина в ответ.

Мы собирали арбузы и объедались ими. Ели так. Бросали арбуз на землю – он раскалывался, а в центре оставался комочек без косточек. Серединка. Ее-то и ели. Или – разрезали арбуз на две равные части, двое садились на колени напротив половинок, руки за спину, и кто быстрее съест. Мы тайком пили портвейн, крутили романы и после отбоя таскались на сеновал. Рыжая была похожа на надсмотрщика. Она охотилась за нами и, кажется, получала удовольствие, когда ловила, отчитывала и наказывала. О том, что такое садизм, я узнал позже, когда стал психиатром. Где же ты, Саня? И вдруг эта новость… Все! Как будто арбуз выскользнул из рук и разлетелся на мелкие кусочки. Никакой вкусной серединки. Он разлетелся вдребезги. Оказывается, за день до отхода поезда с отрядом «Ахтуба» Саня выбросился из окна. Все сразу стало другим. Цвет арбуза пугал, романы оказались скучными, свидания на сеновале превратились в сходки. В общем, начался бунт. Бунт против рыжей. Она в наших глазах олицетворяла то, что мы не любили и чего в Советском Союзе было много: ложь, пафос, несправедливость. Я был лидером. Эта история докатилась до Москвы. Поднялся шум. Меня выгнали из отряда.

И вот мы сидим на станции Ахтуба. И ждем поезда в Москву. Я, выгнанный, за компанию со мной мой товарищ Вова, девушка со сломанной ногой в гипсе, которую я любил, и, видимо смотрящий за нами, уже прошедший армию наш однокурсник Андрей Панасенко, из окружения рыжей. Сели на поезд вечером, после распития дежурного портвейна отошли ко сну.

Утром, заговорщически подмигивая, Панасенко зашел к нам в купе, и мы пошли курить в тамбур.

– Ну чего, мужики. Мне повезло! Баба со мной на верхней полке ехала классная! Грудь – во! Как два арбуза! Не, в натуре, я ее …!

– Да ты ж ее не видел. Мы сели в поезд, уже темно было. Все спали.

– А чего там видеть-то? Жаль, она скоро выходит.

Честно говоря, я и сейчас не знаю, верить в это или нет. Впрочем, у него много было таких рассказов:

– А чего? Я одну в ложе, в театре, во время антракта. Не, я ее не знал. В антракте познакомились…

Пауза. А он дальше:

– Это что, вот я однажды стюардессу… В самолете… Во время полета…

Последняя история мне до сих пор не дает покоя. Каждый раз, когда я куда-нибудь лечу и вижу стюардессу, я вспоминаю Панасенко. Ну где? Где в самолете можно это сделать со стюардессой? И в какой момент? Каждый раз во время полета мучаюсь этими вопросами.

Ну а в Москве меня хотели выгнать из института. Дали испытательный срок. Обошлось, в общем, пронесло.

Вот, собственно, и вся история. Почему так поступил Саня, что произошло с ним – до сих пор загадка. Рыжая стала крупным акушером-гинекологом. А Панасенко – урологом. В середине 90-х я его встретил на пивной точке. Пьяного, спившегося, отовсюду уволенного… Вот так. Поезд одного сломался и встал. Поезд другого – ушел. А кто-то мчится с комфортом в СВ, перебирая в памяти свои железнодорожные поездки и не зная, до какой остановки едет его личный состав.

Вагон 6. Дромомания, или Вагабондаж

Два этих красивых слова – психиатрические термины, обозначающие периодически возникающее стремление к перемене места, к поездам, к бродяжничеству. При появлении этого влечения, не раздумывая о последствиях, больной бросает семью, работу, учебные заведения. Человек в этом состоянии оказывается на пристани, на вокзале и часто без денег едет куда попало. Скитания продолжаются дни, недели. Это, конечно, из области психических расстройств, но в каждом перемещающемся из точки А в точку Б есть немного дромоманического.