Белый – цвет одиночества - Юрий Юрьев

Настя нашла среди бумаг несколько фотографий, отобрала их и начала рассматривать.

– Это она?

– Она.

– Какой у тебя хороший осведомитель. Наверное, много ему платишь?

Снимки были сделаны, должно быть, с корпоративной вечеринки и показывали одну и ту же девушку. Очевидно, у деловых людей стало в моде держать секретарш не модельной, а исключительно спортивной внешности. Девушка не позировала, а была заснята в тонкостях своего естественного поведения. Вот она в тесном окружении мужчин, совершенно не проявляя к ним интереса, смотрит выше и левее камеры. Вот она с микрофоном кокетливо улыбается и показывает кому-то кончик язычка. Свободное платье на ней не оголяло местами, как это часто бывает, но явственно подразумевало под собой идеальную фигуру.

– Красотка, – призналась Настя.

– Скотина! – выдала Татьяна и вдруг тихо захныкала.

– Этого еще не хватало! А ну возьми себя в руки! Что здесь ненормального – брать с собой на собрания молодых сотрудниц?

– Давай-давай, успокаивай меня! Дура ты, вот кто! Он скотина, а ты дура! Куклу он себе взял поиграться, неужели не понятно! Думаешь, у него времени там на это не будет? Смотри, как хитро придумал: секретарь-референт и никто, даже родная супруга не заподозрит ничего такого.

– Накручиваешь ты на себя. Знаю я Андрея.

– Откуда, интересно? Сама, небось, к нему подкатывала?

Стало быть, она решила видеть ситуацию именно в таком свете. Значит, наизнанку вывернись, ничего уже теперь не поможет.

– Перестань, слышишь, – буркнула Настя, – развела плач.

– Почему? Ну, почему он не взял меня с собой! Если б хоть слово сказал заранее, шиш бы он без меня улетел. А то ведь позвонил из аэропорта и фьють. Что я, обузой бы ему там стала?

– Просто формат собрания у них такой. Есть формат «без галстуков», а у них «без жен», – попробовала сострить Настя, и тут же пожалела. Взрыв истерики буквально бросил её в объятия подруги.

– Настюха, простота ты наивная! – всхлипывая, причитала Татьяна. – Ничего мы с тобой не можем! Ты посмотри на неё! Какой мужик против такой устоит? А мужики, как козлы – куда повели, туда и пошел! Нечем нам с ними тягаться!

– Как это нечем! – чуть не крикнула ей в лицо Настя. – Как это нечем?! Тем, что мы – матери детей этих мужчин!

Татьяна отошла к зеркалу и спокойно ответила:

– Думаешь, хоть один это понимает? – она взяла с подзеркальной полки раскрытую книгу. – Тем более, когда высокое положение, когда семья за тридевять земель. Вот, послушай:

«… Она была ему никем – женщина, которая всегда проходит мимо. На улице и на лестничном пролете она пройдет мимо любого мужчины, может, обменяется с ним взглядом, только никогда не заговорит, не даст надежду и не попросит о помощи. Она есть и останется ничьей, потому что всегда проходит мимо, женщина-призрак, посланная в мир назло мужчинам, возомнившим, будто имеют над женщинами абсолютную власть, мужчинам, породившим оплошное мнение о женской слабости. Что же, вам и только вам она будет являться в уличной толпе, в трамвайном вагоне, или где угодно ещё. И вы узнаете, чего стоит ваша властность, как только посмотрите ей в глаза. Она никогда не станет вашей, к каким бы средствам ни прибегли. И тем тяжелее вам будет, когда посеянное ею томление в себе ощутите…»

Татьяна захлопнула обложку.

– Поняла, как с ними нужно? Уф, что-то я расклеилась. Ты, мать, про наш разговор никому ни гу-гу. Даже своему повелителю, – она достала из ридикюля пудреницу и принялась устранять красноту под глазами. —

Может, я действительно накручиваю. Посмотрим, как всё пойдет. Человечку своему я дам нужные инструкции. И если что не так, буду принимать меры.

– Если что? – Настя повернула её к себе – и это была уже совсем другая Татьяна, готовая обращать в пепел города.

– Если окажется, что эта соплячка сама метит на моё место. Возможно и такое. Будь спокойна, с такими людьми на брудершафт пила, в два счета пристроят куда надо. Она у меня до конца жизни только и будет спасать китов! Даже Андрей не узнает.

Настя одобрительно на неё посмотрела.

– Так то лучше. Ты успокоилась?

– Порядок. А теперь хочу в общество. Встряски хочу, чтобы мне вешали лапшу на уши про вечную любовь, чтобы из-за меня мордасились мужчины, хочу духовой оркестр из «Праги», помнишь саксофониста, как он чечетку бил.

Они покинули номер и шли коридором.

– Погоди, ты про какой-то скит говорила, – вспомнила Татьяна.

– Ну да, егеря рассказывали. На прошлой неделе заезжали покатать шары в боулинге.

– И что думаешь?

– Они мужики серьезные. Врать не станут.

Вышли в холл. Людей здесь заметно прибавилось. Четверо рубились в американский пул, прочие, разбившись на компании, вели междусобойчики. Играла музыка, поэтому разговаривали громко. Оживленности, кстати сказать, тоже прибавилось: столики были заставлены посудой с… ой, не соком, какой к черту сок, когда одна дамочка, с визгом, расталкивая четверых, порывалась с ногами залезть на бильярдный стол, а некто с фотоаппаратом уже приготовился её заснять.

Сколько надежд пропало на то, что в «Салаире» будет заведена салонная обстановка, что по вечерам будут петь туристские песни под гитару, вести культурные диспуты… очень нужно, кабак им подавай.

Двое у окна боролись на руках. Рядом расположилась «сладкая парочка», мачо с удовольствием смотрел на них, а усатый блондин в свою очередь горящими глазами пожирал его.

– Недурно, – Татьяна подмигнула обществу. – Мне сюда.

И тут, на беду, они оказались замечены. В углу поднялся бородатый детина, шкипер с рыболовецкого сейнера, раз в год приезжающий сюда и просаживающий несметные деньжищи. Поднялся и заревел:

– За нашу хозяюшку! Наддай, кто не слаб!!!

Слабаков не оказалось. Все проголосили «ура!». И наддали.

Настя изобразила нелепый книксен, пожелала доброго вечера и покинула этот вертеп.

Муж сидел перед раскрытым гроссбухом, что-то высчитывал на калькуляторе.

Она зашла сзади и из-за его плеча заглянула в цифры.

– Пыхтишь, кормилец?

– А ещё обувалец и одевалец, – прибавил он. – Что с Танюшкой? Сама не своя.

– Ничего, обычный бзик. Уже прошло. Кухню считаешь?

– И не по первому разу уже. Пропади пропадом, овощное ассорти в минус уходит!

Настя взяла карандаш и поставила в гроссбухе галочку.

– Вот где у тебя напутано, кормилец. Видишь, накладная не сходится с приходом.

Продолжая обход, она проверила туалетные кабинки, претензий к ним не было, разве что в одной уже заканчивался освежитель воздуха. Далее по плану инспекции заглянула к Михайловне. И пока та на утро разделывала куриные грудки, перемыла оставшуюся с ужина грязную посуду.

На очереди был спортивный инвентарь. Держа руки в карманах жакета, Настя семенила в подсобное помещение, когда на неё из левого крыла вывернул…

Она остановилась, внутри всё обмерло. Нет, не конь в пальто, человек, конечно, вывернул, но было невозможно представить, что существуют на свете такие. Бог знает, насколько простираясь вверх, он шел, и его чугунная поступь отдавалась в стенах. Колоссальная мышечная масса висела на крепких, как шпалы, широко расходящихся плечах.

Он приближался, и, чем ближе, тем явственнее чувствовала Настя, что сама она с каждым его шагом уменьшается. Сухое, отливающее бронзой тело потрясало анатомическими подробностями, которые, может, и не были столь заметны, оденься незнакомец как-то иначе. Но он предпочел форму баскетболиста, трусы и майку со свирепой бычьей мордой «Чикаго буллз».

Настя стала совсем крохотной, когда он прошел мимо. Прошел и вряд ли вообще её приметил. Она успела заглянуть ему в лицо и увидела сильно выпуклые надбровные дуги, переходящие в быстро убегающий назад лоб, глаза были где-то глубоко, поэтому непонятно какие.

Гигант прошествовал к девятому, отпер его ключом и, нагнув голову, скрылся внутри.

Вот оно что, значит это один из тех, заселившихся сегодня днем. Батюшки святы, ну и ну.

Переведя дух, Настя на цыпочках подкралась к двери, что была чуть приоткрыта, и воровато просунулась в номер.

Постоялец стоял к ней спиной, проверяя на свет, протирал очки. Затем надел их и сел к столу.

Горящими глазами она наблюдала, как он положил перед собой лист бумаги, взял ручку и принялся писать. Стол перед ним был завален книгами.

В эту минуту в холе что-то разбили и несколько голосов бессвязно запели «Самый лучший день».

Если человек не умеет что-то делать… ему остается только одно – учить этому других. Лучше всего наводить чистоту в помещении, как советует одна новейшая методика, загнать бардак из всех углов в одно укромное место и разом его там уничтожить или навсегда забыть.

По правилам «Салаира» 11.00 утра – время уборки номеров, и постояльцам на этот час полагалось их освобождать.