Летающий червяк - Брайан Олдисс

Памитар медленно поднялась и сдвинула платок с головы.

— Тампар! — воскликнула она. Он обнял ее, спрятав лицо на ее плече. Они щебетали и кудахтали, так углубившись в это занятие, что не заметили, когда ветер стих и пустыня застыла в покое, а солнечный свет вновь обрел яркость.

Почувствовав в нем напряжение, женщина разжала объятия. По тайному знаку он отскочил от нее, пролетев почти над ее плечом, и яростно бросился вперед, опрокинув прямо в пыль притаившегося нищего.

Существо распласталось, двустороннее и бесформенное: из плеч его росли дополнительные руки, голова была волчьей, задние ноги кривые, как у гориллы; одетый в лохмотья, он, однако, не казался отталкивающим. Со смехом отряхнувшись, он закричал высоким, квохчущим голосом:

— Трое мужчин лежали под кустом сирени, и никто не услышал, как первый сказал: «Прежде чем созреет урожай, ударит гром». Второй спит ночью с придурками. Скажи мне, как зовут третьего?

— Убирайся отсюда, безумный дед! — Убегая, старый хрыч прокричал сквозь смех свой ответ, путая слова и карабкаясь наугад сквозь дюны:

— Да ведь это Тампар, это он говорит никуда!

Аргустал и Памитар вновь повернулись друг к другу. Несмотря на яркое солнце, они внимательно разглядывали друг друга, поскольку оба забыли, когда в последний раз были вместе, таким долгим было это время и такой слабой их память. Воспоминания остались и вернулись, когда он стал их искать. Плоскость ее носа, мягкая линия ноздрей, округлость глаз и их цвет, линия губ — все это осталось в памяти, приняв тем самым ценность большую, нежели красота.

Они говорили тихо, все время переглядываясь, и постепенно в нем начало нарастать что-то вроде осколка того, что он предугадывал в темной стороне диска, поскольку лицо его любимой не было уже таким, как прежде. Вокруг ее глаз, а особенно под ними, легли тени, а тонкие морщинки расходились от уголков ее губ. А кроме того, неужели ее фигура стала более сгорбленной, чем прежде?

Когда внутреннее беспокойство стало уже слишком велико, он почувствовал необходимость рассказать Памитар обо всем, но у него не нашлось подходящих слов, чтобы это выразить, а она, казалось, его не понимала. Аргустал вскоре прекратил расспросы и, чтобы скрыть замешательство, занялся своей мозаикой.

Мозаика занимала добрую милю песчанистой местности, возвышаясь над ней на пару футов. Хотя из каждого своего путешествия Аргустал приносил не более пяти камней, их было собрано здесь много сотен тысяч, а может, и миллионов, и все старательно размещены так, что в их порядке не могло бы разобраться ни одно живое существо, даже сам Аргустал, с какого бы места оно ни смотрело. Многие камни висели в воздухе, опираясь на колышки и жердочки, однако большинство лежало на земле, где Памитар охраняла их от пыли или диких людей; среди этих лежащих камней часть размещалась обособленно, остальные образовывали густые скопления — и все по плану, который был ясен только Аргусталу, хотя и он боялся, что воспроизведение его по памяти может продлиться до следующего захода солнца. Впрочем, вопреки этим опасениям, план уже начинал вырисовываться в его мозгу; Аргустал с удивлением вспомнил извилистую трассу своего путешествия до оврага древолюдей из племени Ор и понял, что по-прежнему может размещать в общей схеме новые камни, которые принес с собой, соответственно, этой естественной гармонии.

А может, морщины на лице его жены тоже имели свое место в этой схеме?

Неужели имели какой-то смысл слова нищего старика, который кричал, что он, Аргустал, говорит никуда? И… и… до чего же страшное «и» — что должно было ему ответить? Согнувшись пополам, он схватил жену за руку и вместе с ней побежал домой, к дому на высоком безлистом дереве.

— Мой Тампар, — сказала она ему, когда вечером ни ели ужин из овощей, — хорошо, что ты вернулся в Горнило, поскольку город порос снами, как высохшее русло реки осокой, и это меня пугает.

Это встревожило его в глубине души, поскольку стиль ее высказывания, казалось, гармонировал с новоявленными морщинками на лице, поэтому, когда он спросил, что это за сны, голос его прозвучал мягче, чем он того хотел.

— Эти сны, — ответила она, странно глядя на него, — густы, как мех, так густы, что вязнут в горле, когда я хочу о них рассказать. Прошлой ночью мне снилось, что я шла по земле, выглядевшей как будто покрытой мехом до самого далекого горизонта, мехом, который разветвлялся и пускал побеги, мехом мрачного оттенка красноватой бронзы, бурости и черноты и блестящего, почти черного, синего цвета. Я пыталась превратить это странное вещество в более знакомые формы кустов и старых искривленных деревьев, но оно оставалось таким, как было, а я стала… во сне… я откуда-то знала, что стала ребенком…

Смотря куда-то в сторону над скученной растительностью города, Аргустал сказал:

— Быть может, эти сны рождаются не в Горниле, а в тебе самой, Памитар. Что такое ребенок?

— Насколько я знаю, ничего подобного не существует, но ребенок, которым я была во сне, был чем-то маленьким и свежим, а в деле одновременно ловким и беспомощным. Это было существо, не зависимое от меня, оно двигалось и думало совершенно иначе, нежели я, и все же было мне близко. Я была им, Тампар, была этим ребенком, а когда проснулась, была уверена, что когда-то действительно была таким ребенком.

Он забарабанил пальцами по коленям, тряхнул головой и заморгал во внезапном гневе.

— Это твоя отвратительная тайна, Памитар. С первого момента нашей встречи я знал, что ты что-то скрываешь. Я прочел это по твоему лицу, ибо оно изменилось. Ты же знаешь, что все миллионы лет своей жизни не была никогда никем, кроме Памитар, и значит, ребенок должен быть злым духом, овладевшим тобой. Может, теперь ты превратишься в ребенка.

Она крикнула и бросила в него зеленым фруктом, который грызла, но он ловко схватил его.

Перед тем, как отправиться на отдых, они заключили временный мир. В ту ночь Аргусталу снилось, что он тоже стал маленьким, хрупким и с трудом говорит; его желания были простыми и прямыми, как полет стрелы, и он не знал колебаний на своем пути.

Проснулся он дрожа и весь покрытый потом, поскольку знал, что как во сне, так и наяву был когда-то ребенком, и это мучило его больше, чем болезнь. А когда его измученный взгляд устремился наружу, он увидел, что ночь была, как переливающийся шелк, поскольку темно-голубой купол небес испещряли пятна света и тени, и это значило, что Силы играют с Солнцем во время его прохождения сквозь Землю. Аргустал подумал о собственных путешествиях по широкой Земле и о визите к Ор, когда древолюди шептали об известном факторе, вызывающем изменения.