Паутина - Мерси Шелли

— Добрый день! Желаете кубик на пару часиков? Или полный контакт? Недавно поступили французские комбинезоны «Э-ротик», незабываемые ощущения!

Молодец, парень! Двадцать с лишним лет эту страну учат манерам сервиса, а воз и ныне там. Улыбки вроде научили натягивать, но вот взгляд, обращение — так по-прежнему и вылезает «ну че тебе?». А этот сразу переключился. Правильно, предлагать надо любезно и сразу самое дорогое! Мало ли чего папаша захочет, как бы он ни выглядел. Может, он всю жизнь деньжат заколачивал, а на старости лет решил с компфетками побаловаться.

Мою заминку с ответом белобрысый принял за стеснительность новичка-пуританина. И, понизив голос, продолжил:

— Если заказываете комбинезон у нас, глушение вашего чипа верности — за счет заведения. Гарантированное глушение всех гражданских и даже некоторых военных моделей…

— Спасибо, но боюсь, вы меня не так поняли… Я просто давно здесь не был. Раньше здесь работал мой знакомый, Андрей. Он помнил мой обычный заказ. Я ему просто делал знак, когда входил, и все было ясно…

Белобрысый поглядел по сторонам, наклонился ко мне поближе и заговорил еще тише:

— Если вы насчет «диоксида» — у нас это дело прикрыли. После того, что с Андреем случилось. Я лично думаю, что это был несчастный случай. Но люди говорят разное, а заведению такая слава ни к чему. Другое дело, если вы сами… К Сети у нас полный доступ четвертой степени, можно многое найти. А за содержание материалов, найденных клиентом в Сети, администрация ответственности не несет. Могу рекомендовать по крайней мере два портала, где…

— Мне нужен обычный кубик на час, — отрезал я. Вся эта услужливость, незаметно переходящая в навязчивость юного наркодилера, начала меня раздражать.

Теперь, когда желания клиента оформились во вполне легальный заказ, бармен расслабился и взглянул на монитор под стойкой.

— Сейчас, к сожалению, все кубики заняты. Минут двадцать придется подождать. Рекомендую пока попробовать наши фирменные коктейли. «Хакнутая Мэри» особенно популярна в этом сезоне, но настоящие гурманы по-прежнему предпочитают «Вебмастера и Маргариту». Синтетики не держим, все натуральное!

— Кофе. Двойной без сахара.

Приняв заказ, белобрысый с гораздо большим энтузиазмом переключился на двух молодых людей, подошедших вслед за мной. Кто-то спустился со второго этажа и направился к выходу. Бармен сделал знак одному из ожидающих, а я двинулся к освободившемуся столику. Однако быстро у них тут теперь! Прямо Нет-бистро какое-то.

Впрочем, этого и следовало ожидать. Столько лет прошло со времен «Правцов», «Синклеров» и фидошных нод. Двадцать лет назад все упиралось в пропускную способность каналов, теперь — в пропускную способность человека. Тогда какой-нибудь юнец весь день сидел-качал порнографические картинки; сейчас комбинезон «Э-ротик» — вот уж действительно электронный рот — так выжмет его за полчаса, что он неделю на баб смотреть не сможет.

И это еще при блоках-ограничителях. Их стали в обязательном порядке ставить на все подобные игрушки после того, как в 2013-м в крупнейшем амстердамском кибер-борделе самообучающаяся программа убила за один вечер трех извращенцев сразу. Вездесущий Кузнецов-старший откликнулся на это сразу тремя статьями — «Селедка под шубой», «Смерть в собственном соку» и «Жаркое по-амстердамски». Чисто текстуально эти статьи не совпадали ни по одному предложению, но во всех трех известный культуролог припоминал сетевую поговорку «Анекдоты — это русский секс» и в связи с этим намекал, что от вернеровского робота «Мистер Смех» тоже надо ждать сюрпризов.

Увы, «Мистер Смех», со всей его изощренной обратной связью (прослушивание и суммирование громкости смеха пользователей во время чтения каждого анекдота) так и не дал Кузнецову материала для статьи «Надорванный животик». Хотя поговаривали, что анекдотный робот временами вызывает в Москве странные эпидемии икоты, периодичность которых хорошо накладывается на фазы Луны, а главный анекдотный сервер падает аккурат в моменты автомобильных пробок на МКАДе. Но Москва всегда была городом причудливой синергетики, особенно в конце лета, и таким мелочам там никто не удивлялся.

Добраться до свободного столика в «Тетрисе» всегда было непросто, а сегодня здесь царил и вовсе дикий хаос. Для начала я с трудом пролез через компанию кожно-металлических технопсихов. Или технопсов, если пользоваться их собственным термином. Технопсы размахивали пивными кружками и шумно спорили о том, какой сетевой интерфейс для мотоцикла наиболее крут и удобен. Похоже, намечалась драка между поклонниками аудио-визуального и фанатами тактильно-педального. «Иди торгуй вебелью!» — крикнул кто-то в мое левое ухо; с другой стороны возникла мозолистая рука, показывающая неприличный жест, и мне сразу стало ясно, где какая фракция. Тоненькая и тоже зашитая в черную кожу блондинка пыталась помирить спорящих мужчин, в десятый раз выкрикивая на все кафе, что «главное это хороший шлем». Ее никто не слушал.

Дальше за одним из столиков одетый с иголочки мужчина рисовал что-то на салфетке. Я бы не обратил на него внимания, если бы не странные штуки, которые он проделывал головой — легкие кивки вперед-назад, потом еле заметное круговое движение, и снова кивки. Несколько разрисованных и скомканных салфеток валялись перед ним на столе, и одна под стулом. Проходя мимо, я разглядел, что на всех салфетках повторяется один и тот же узор. Что-то вроде тибетской мандалы, прорисованной очень детально, но с заметной потерей симметрии. Кажется, эта асимметрия и была причиной повторения рисунков: мужчина старался нарисовать идеальную мандалу и нервно отбрасывал испорченные салфетки, одну за одной.

Ага, вот что значит: «За содержание найденных клиентом материалов администрация ответственности не несет.» Интересно, выкинут этого дядьку или пустят еще на один сеанс в Сеть? Наверное, пустят — выглядит прилично, деньги платит… И кому какое дело, что клиент башкой вертит и салфетки разрисовывает.

Сам собой вспомнился вчерашний разговор с агентами «Аргуса», когда я отказался возвращаться в Университет. Сейчас, после всеобщей победы имагологии с ее «просвещением», там действительно нечего делать. Но раньше это было чудное место. Сеть только-только зарождалась, и даже мы, первопроходцы, не столько учили студентов, сколько учились друг у друга. Посещение лекций коллег стало для меня хорошей привычкой. На одной из таких лекций, в курсе «Социальной защиты» Чарли Хопфилда, я и узнал историю диоксида.

Первые такие программы появились еще на заре компьютерной эры, когда и самих компьютеров, по большому счету, не было. И никто не думал, что из этого родится цифровой наркотик: как и во многих подобных историях, дорога в Ад была вымощена мощами. Один из отцов кибернетики Джон фон Нейман, пытаясь смоделировать самовоспроизведение биологических клеток, описал гипотетический «клеточный компьютер» в середине 60-х. Через несколько лет математик Конуэй, большой любитель интеллектуальных головоломок и развлечений, придумал эффектное правило для «клеточной машины», которую назвали «Жизнь».

Игрушка вызвала настоящий бум в околокомпьютерной среде. Биология и математика отошли в сторону: для многих это был лишь алгоритм, рисующий забавные узоры. А правило его было настолько простым, что программу мог написать любой школьник. На поле, подобном листу из тетради в клеточку, помещали несколько «живых» клеток (крестики). Остальные клетки поля считались «мертвыми» (нолики). На каждом такте времени каждая клетка могла менять свое состояние в зависимости от состояния соседних восьми клеток. Если вокруг одной «живой» оказывалось более трех или менее двух «живых» соседей-крестиков, клетка становилась ноликом: «умирала от тесноты или от одиночества». Если же рядом с «мертвой» клеткой находилось ровно три «живых» соседа, там рождалась новая «живая» — нолик менялся на крестик. Во всех остальных случаях состояние клетки не менялось.

На экране компьютера «живые» клетки превращались в светлые точки, «мертвые» — в темные. Бросив на поле несколько «живых» клеток и запустив программу, обновляющую все клетки в параллельном режиме с большой скоростью, можно было наблюдать причудливые, непредсказуемые картинки, которые образовывала растущая колония.

В восьмидесятые годы не было, пожалуй, ни одного программиста, который не был бы знаком с «Жизнью». По ней писали математические диссертации, философские эссе и фантастические рассказы. Экспериментаторы не ограничивались двумя состояниями клеток — на смену черно-белой Life пришли цветные «клеточные машины». Теперь любая клетка могла находиться в одном из тысяч состояний-цветов, а правило «общения» клетки с соседями можно было самостоятельно менять, пробуя все новые и новые формы электронного калейдоскопа.