Журнал «Вокруг Света» №11 за 1992 год - Вокруг Света

Тут каждый гонщик перед последней прямой (сто десять километров до Нома), сбрасывает с нарт весь лишний груз, меняет и нарты на более легкие. Все решает этот последний бросок до Нома...

Упряжка Сьюзен Батчер появляется в Белой Горе, когда солнце уже уходит за горизонт. Шквал фотовспышек. Однако внимания особого у гонщицы ни к кому нет — время дорого. Все, что надо, методично, почти автоматически сделано для собак, нескольким ребятишкам — автографы, мне улыбнулась — «Вы тоже здесь...» Обнялась с дамой в дорогих мехах, в камнях и золоте. Это кто-то из дающих на гонку деньги и чьи товары рекламирует фаворитка.

Когда Сьюзен уходит спать, появляется Рик Свенсон. Временная дистанция между лидерами увеличилась. Ночью оба машера тронутся в Ном. Свенсон выйдет на один час восемь минут позже.

Уже в потемках мы с Джоном бежим к самолету. Прогноз синоптиков заставляет нас поспешать в Ном — ожидается снежная буря.

Каждый год на гонках обязательно что-нибудь случается. В 1985 году, когда у финиша на открытых пространствах поднялась ледяная пурга, лишь один человек решился, не останавливаясь, двинуться к финишу. Это была жительница Нома Либби Ридзл. И она победила. Легко представить, какие страсти тогда бушевали в маленьком городке, если все аляскинские газеты вышли с огромными заголовками: «В Великой Аляскинской гонке впервые победа досталась женщине!»

И вот опять этот страшный, морозный, со снегом ветер, превращающий мир в белую круговерть. Утром в Номе мы проснулись от жуткого завывания. Деревянный дом поскрипывал, белого света не видно. А радио принесло новость: после шестичасовой борьбы со снежной морозной бурей Сьюзен Батчер вернулась в Уайт-Маунт — «собаки легли, отказались идти». А Рика Свенсона нет. Он вышел час спустя после лидера, но не вернулся. Где он? Этот вопрос занимал всю Аляску и, конечно, штаб гонки в Номе.

Пурга улеглась и открыла не пострадавшее убранство города-финиша. Не менее сотни фирм украсили главную улицу Нома щитами, подобно тем, какие ставят вокруг хоккейного поля к моменту игры. Трепетали на ветру флаги. Туристы грелись в кофейнях и ресторанах. В магазинах шла торговля местными сувенирами — мастера изготовляли их тут же, у тебя на глазах. Подскочила в цене фотопленка. Я растерялся, когда мне сказали, что надо заплатить за катушку не семь с полтиной, а четырнадцать долларов, причем было в ней не тридцать шесть кадров, а двадцать четыре. Такое свойство у рынка: повышенный спрос — платите дороже.

Но где же все-таки Свенсон? В штабе, куда стекаются свежие вести, линия трассы на карте вся в красных флажках, ясно, кто где находится. Только нет флажка Свенсона. По телевидению крутят старые репортажи о прежних его победах — четыре раза приходил первым. Передают: Сьюзен снова вышла из Уайт-Майнт и мучается вопросом: где Рик?

Пурга. Самолеты все на приколе. Снегоходы тоже не рискуют выйти навстречу при сокрушительном ветре... Наконец, под вечер какой-то смельчак все же выскочил на линию вешек и вернулся с оглушительной вестью: «Рик приближается к Ному!!!» Те, кто болел за Батчер, сразу же приуныли. Зато великое ликование в лагере Свенсона.

Близко к полуночи едва ли не сотня автомобилей скопилась на подступах к Ному, где трасса гонки пересекает шоссе. Свет фар, фонари, огоньки сигарет. Глядим на часы. И наконец видим в черноте ночи маленький огонек. Это свет лампы, укрепленной на шапке Свенсона.

Видим упряжку. «Хорошая работа, Рик!» — сотрясают морозную ночь крики встречающих. Гонщик, не останавливаясь, машет рукой, собаки в красных чулках-сапожках послушно бегут вдоль вешек.

На машине мы успеваем подъехать к линии финиша, встретить тут победителя. Упряжка его проносится по главной улице в ликующем коридоре людей. Над лампами кинооператоров дымится морозный пар. Все, финиш! Это пятая победа Свенсона. 1700 километров на этот раз покрыты за 12 суток 16 часов 35 минут. Смертельно усталый, покрытый инеем и сосульками человек улыбается. Под прицелом теле- и кинокамер победитель, как нобелевский лауреат при получении премии, должен сказать несколько слов, таких, чтобы запомнились, вошли в историю. И Рик говорит: «Не я чемпион — собаки! Финиш был очень трудным. Я все время думал: а где она?.. Природа велика, человек — мал». «Природа велика, человек мал», — пишет в блокнот рядом со мной репортер из Сиэтла, Либби Ридлз тут на финише в 1985 году сказала: «Теперь я могу умереть». А Сью-зен Батчер, главный фаворит гонок, завоевавшая в этот раз лишь третье место, сказала: «В эти последние сутки я много думала: надо выбирать — собаки или семья».

Метель утихла, и Ном продолжал принимать гонщиков. Они появлялись в разное время. Некоторые в три часа ночи. Все равно на финише были толпы людей — оказать почести каждому, кто выдержал, не сошел. (Наши Саша и Николай твердо держались в середине. Так и закончили гонку — тридцать шестое и тридцать четвертое места. «Для начала очень недурно!» — сказал комментатор.)

И был в Номе большой сабантуй: вдохновенные речи, волнующие исповеди еще не остывших от гонки людей. Родители гонщиков, жены, дети, невесты — все были тут. В огромном зале — много еды и питья. И коронное блюдо номского торжества — ввозят сани с клубникой. Разливанное море тепла и радости. Тут мы встретились снова с летчиком Сьюзен Батчер. Он первым меня увидел: «Да, Василий, цыплят по осени считают!»

Такова Великая гонка — самой большой аляскинский праздник.

В.Песков Фото автора

Йеменская трапеза

(Достоверные, хотя и не научные заметки)

Узнав, что я пишу о йеменской национальной кухне, одна дама, прожившая целую неделю в аденском отеле «Шалэ», спросила удивленно:

— Чем же их еда отличается от европейской? Салаты, протертые супы, бифштексы, шведский стол. Разве что картофель-фри всегда подают холодным.

Геолог, побывавший в дальних уголках страны, тоже выразил недоумение:

— Какая там у них кухня? Чай да рис, лепешки да рыбные консервы.

Йеменский друг посоветовал раскрыть тему в общеарабском масштабе, ведь Йемен — только часть арабского мира.

Писать о йеменской трапезе не просто. Начать с того, что «трапеза» означает по-гречески «стол», а никакого стола в местном традиционном обиходе нет.

Застольные манеры

«Застолье» происходит на циновке или ковре, куда ставится большой круглый поднос — тифаль, сплетенный из разрезанного на ленты пальмового листа. У тифаля и усаживаются, скрестив ноги. Едят правой рукой, окуная кусок лепешки в соус или бульон, отправляя в рот горсти риса. Сидеть на полу и обходиться без столовых приборов — такое привело бы в ужас благовоспитанную европейскую бонну, но на Востоке свой застольный этикет. Йеменцы едят красиво, проявляя умеренность: недопустимо выказать жадность и съесть больше соседа по ти-фалю. Зато после еды рекомендуется громко рыгнуть, показывая хозяину, что ты совершенно сыт: это называется «благородная отрыжка».

А что гигиеничней, вилка или пятерня, — вопрос дискуссионный. Тут йеменцы любят ссылаться на короля Саудовской Аравии. Говорят, на международном приеме его величество как-то раз вкушал пищу без ножа и вилки, объяснив окружающим, что он моет свою десницу сам и потому уверен в ее чистоте, а прислуга, следящая за чистотой приборов, увы, бывает нерадива.

Действительно, каждый йеменец, если есть вода, моет руки перед едой и после нее, особенно правую, ибо левой есть не принято. Обычно используется «молотое мыло», или, по-нашему, стиральный порошок. Самая распространенная марка — китайская, «Белая кошка».

Утренний фуль

Бывает и вечерний фуль, но утренний вкуснее. Фуль, то есть бобы, фасоль, приготовляют на базаре в огромных латунных сосудах на оси. Когда сосуд полон, его жерло устремлено вверх, по мере исчерпания сосуда горлышко опускается ниже и ниже, пока не нацеливается прямой наводкой в пупок продавца. Едоки фуля располагаются на стульях или на лавках — некоторые ухитряются и там сидеть, поджав ноги, — за узкими столиками. Вот и стол возник в йеменской трапезе, но этим нововведением пользуются, когда едят вне дома.

На тонкой круглой лепешке, только что испеченной в глиняном таннуре, подается мисочка с тертой фасолью, залитой острым прозрачным соусом и растительным маслом. Стакан холодной воды. Отрываешь кусок лепешки, погружаешь в миску, отправляешь в рот, и несказанная бодрость охватывает тебя. Семь утра, весь день впереди. Мигом уточняются текущие планы, принимаются важные решения, и даже прекрасным фантазиям остается место. Эх, хорошо бы открыть такие «фульные» на Невском проспекте: вкусно, быстро, недорого! «И на Тверской...» — предлагает собеседник-москвич. Да, и на Тверской.

Под столом кто-то вздыхает. Это коза слушает наш разговор, подбирая с земли крошки.