Агент зарубежного центра - Иван Папуловский

Конечно, наблюдение за хутором Лизы Тоомла теперь велось круглосуточно. Молодые ребята-оперативники замаскировались столь удачно, что их невозможно было обнаружить, хотя это давалось им с большим трудом. Лето стояло жаркое, день становился таким длинным, что трудно было уловить его переход в светлую белую ночь. На сенокосах почти круглые сутки стрекотали сенокосилки, да и на полях с утра до вечера копошились крестьяне. По лесам вокруг деревень и хуторов носились ватаги ребятишек, игравших в свои шумные ребячьи игры. Порой дежуривших в засадах чекистов одолевала такая жажда, что готовы были, кажется, сбросить всю маскировку и устремиться к ближайшему колодцу…

Зато теперь точно установили «распорядок» на хуторе Лизы Тоомла. Двое незнакомых молодых мужчин приезжали на велосипедах обычно к вечеру, порознь, в дом сразу не заходили. Их встречала либо сама хозяйка хутора, либо ее дочь Хельги. Один из незнакомцев, брюнет, вскоре уходил в сарай, а блондин обычно на некоторое время заходил в дом. Старая Лиза беседовала с блондином, а Хельги, переодевшись, направлялась в сарай, где скрывался другой постоялец, и оставалась там.

Рано утром мужчины на велосипедах уезжали в лес. Всегда порознь. Лиза шла на работу в колхоз или трудилась на своем хуторском участке, Хельги деловито направлялась в агентство связи.

Брюнет, с которым Хельги теперь часто оставалась в сарае, очень смахивал на того любителя молока, который заходил на одинокий хутор пожилой колхозницы и которого она четко определила — «не из наших».

Конечно, группа полковника Старинова не ограничивалась наблюдением за хутором Лизы Тоомла, и хоть «синий треугольник» на чекистских картах оставался предметом наиболее пристального внимания, оперативно-поисковые мероприятия проводились и во многих других местах. Как и сказал своим сотрудникам Гавриил Григорьевич, вражеские лазутчики теперь действительно не прятались по лесам, а стремились скорее уйти в город, смешаться с толпой, и найденный тайник в туалете поезда Таллинн — Пярну об этом красноречиво свидетельствовал. Поступило в те дни в Комитет госбезопасности республики немало и других сигналов о неизвестных лицах. Весь аппарат был начеку.

И вот первый убедительный сигнал о том, что сброшенные с самолета-нарушителя разведчики обосновались на территории Советской Эстонии, приступили к выполнению своих шпионских заданий: 30 июня 1954 года был зафиксирован выход в эфир нелегальной радиостанции. Она работала всего несколько минут и успела передать краткую зашифрованную информацию заграничному центру, но этого было достаточно, чтобы определить новые задачи в проведении операции по розыску и задержанию вражеских агентов.

3

Они звали друг друга Артур и Карл — такие имена дали им в разведшколе близ Вашингтона. И хотя оба они в годы войны служили в немецком Восточном батальоне, потом встречались в нейтральной Швеции и отлично знали подлинные имена и фамилии друг друга, теперь для них существовали только эти.

Когда-то они были эстонцами. В освобожденной от немецко-фашистских захватчиков Эстонии у них остались матери, сестры и братья. На это и рассчитывали те, кто их когда-то завербовал, выучил шпионскому ремеслу, выбросил темной майской ночью с американского самолета, поднявшегося с аэродрома во Франкфурте-на-Майне и вернувшегося после «операции» туда же, в ФРГ.

Их не только хорошо обучили, но и хорошо экипировали. Еще там, во Франкфурте-на-Майне, они с сияющими глазами осматривали новенькие портативные радиоприемники, наисовременнейшие фотоаппараты, безотказные пистолеты — и не по одному, а по два, автоматы, запас галет и сигарет, десятки тысяч рублей советских денег. А главное — современные рации, шифровальные блокноты, запасные кварцы[1].

Да, теперь они вернулись в Эстонию американскими шпионами. Хотя оба были уверены, что служат праведному делу — будущему освобождению Эстонии от коммунистов. Только оставался один вопрос, над которым они даже не задумывались: а хотят ли этого «освобождения» эстонцы, которые строят на своей земле новую жизнь?

Карлу, высокому брюнету с бровями вразлет и беспомощно опущенными плечами — это его угощала молоком и хлебом пожилая колхозница на одиноком хуторе, — так вот ему как-то все время не везло. В годы войны ведь добровольно вступил в гитлеровскую армию, но за воровство консервов с военного склада был приговорен фашистами к каторжным работам. Хорошо, удалось бежать вместе с другими… До февраля 1944 года скрывался у дяди, у родителей, а потом поехал в Пярну и опять вступил в 20-ю дивизию СС. Жуткими были бои под Нарвой, не лучше и в Тарту — ведь гром советской артиллерии уже грохотал на востоке и юго-востоке эстонской земли. Опять бежал. С трудом добрался до Швеции, в полной мере испытал на себе, что такое безработица, а когда устроился на торговое судно, то угораздило заболеть в дальнем плавании. Хозяин высадил его в Касабланке — где-то на северо-западе знойной Африки, и полная безнадежность разверзлась перед неудачливым морячком. Год провалялся на больничной койке, не зная, как за это расплатиться. Спас некий Алекс, назвавшийся консулом бывшего буржуазного эстонского правительства.

— Эстонцы должны помогать друг другу, тем более вдали от родины, — елейно заявил неунывающий «консул». — Выздоравливай и отправляйся в Мюнхен. Там тебя встретят.

Алекс сдержал слово. Он мог сделать это: его «всемогущество», которым восхищался Карл, было построено на верной службе американской разведке. Впрочем, Карл догадался об этом потом, а пока, в июле 1953 года, «консул» купил ему билет до Мюнхена и пожелал благополучного пути.

Огромный город Мюнхен оглушил скромного морячка шумом и сутолокой, но ненадолго. На железнодорожном вокзале его встретил некий Джон, который тут же познакомил будущего шпиона еще с двумя мужчинами — явно американцами. Даже в пансионе, двухэтажном здании на Кайзельгас, 45, с прекрасным вишневым садом, кровать нового постояльца была покрыта американским армейским одеялом, да и проживавший с семьей на первом этаже чиновник был обыкновенным американским полицейским.

В первый же понедельник Карла опять навестил Джон с двумя американцами. Беседа продолжалась более двух часов и включала довольно неприятные моменты — так называемые психологические опыты. Американцы должны были знать, на кого делают ставку.

Карлу запомнился этот день навсегда — 7 августа 1953 года. На пассажирском самолете, поднявшемся с Мюнхенского аэродрома, его повезли через океан. Сердце сжималось от неясных предчувствий. Полет его не утомил — укачали думы о будущем. Он уже понял, что из него хотят сделать шпиона и заслать на территорию Советского Союза, может быть — домой, в Эстонию. Конечно, с Советами ему не по пути, он их толком не знал, но ненавидел люто: за то, что нельзя запросто вернуться на родину. Слишком уж много усердствовал Карл в дни войны в карательных операциях, но почему-то не считал, что виноват в этом.