Чертановское лото - Эргали Гер

Славик заверещал. Мы с Танькой тоже угадали, переглянулись и сползли с подоконника.

— По-моему, детки, у вас наклевывается нонсенс, — заметил Пашка, поглядывая на нас с любопытством. — Как это вы хорошо придумали — играть по одним цифрам…

— Тридцать пять, — продолжал диктор под беззаботно-дурацкий музыкальный фон. — Прыжки в воду.

Мы опять угадали. Буба загоготал и сказал, что с удовольствием встретится с нами в следующую субботу. Пока мы проиграли по бутылке вина, но в перспективе при таком стопроцентном угадывании…

Дальше все было похоже на сон или фильм: следующая цифра, семерка, у нас тоже была, мы угадали четыре из четырех, оставались две загаданные цифры: 21 и 44.

— Замри, — прошипела Танька. — Не дышите, козлы…

— Сорок четыре, — объявил диктор. — Фигурное катание!

Народ взревел: мы проиграли по ящику вина каждый. Такого здесь еще не бывало. Я взглянул на Таньку — она упала на колени перед экраном и раскинула руки, оставляя всех за спиной, — был еще шанс угадать шесть из шести и выйти сухими, но этого, по-моему, никто не хотел, даже я; шестой шар выкатился из барабана и покатился в лоток.

— Три, — сказал диктор.

Вокруг заорали, как на футболе, Танька ударила кулаком по телевизионной стойке, нас бросились качать и славить: мы угадали пять из шести и проиграли по ящику вина каждый. И потом, когда Пашка проверил свои записи, оказалось, что девочка Толи Сорокина тоже пролетела под шумок на бутылку вина. Такой добычи у Пашки не было никогда. Кто-то всучил мне стакан, Славик возбужденно шептал на ухо, что в прошлый раз он тоже здорово прокололся, и я никак не мог от него отклеиться. Наконец он побежал успокаивать Таньку, но Танька, бледная, зеленоглазая, отодвинула Славика и пошла на меня, прямо суперзвезда экрана. Мы выпили, поцеловались при всех — совсем головы потеряли, да и прочий народ слегка как бы съехал: ходил, орал, рожи у всех были ошеломленные и счастливые. Под шумок Танька прижалась ко мне и спросила:

— Ты не сердишься на меня?

Я удивился и помотал головой.

— Не сердись, — шепнула она. — Все будет замечательно.

Сомневаться не приходилось. Мы с Пашкой чокнулись, допивая остатки. Танька упорно твердила, что это были ее цифры и она все возьмет на себя, как будто меня действительно огорчал такой феноменальный проигрыш. Другое дело, что тут, как бы это сказать, была явлена непонятная, сверхъестественная связь между мной и этой злосчастной игрой — но и в этом не было ничего неприятного; я засмеялся, подумав об этом, попытался обнять Таньку, но она выскользнула и вскочила на стул.

— Да ты что, не понимаешь? — заорала она со стула. — Я же выиграла в «Спортлото»! Ребята, я в настоящее «Спортлото» выиграла! Это же тысяча рублей, мужики! Слышите?

Все обалдели. Я как-то сразу все понял и посмотрел на Пашку.

— Вы что, не поняли? У меня был билет настоящего «Спортлото»: вчера купила, заполнила и отправила, все как положено. А сегодня играла по этим цифрам. И Генка по ним играл.

— Да ну, Танюха, не заливай, — как-то неуверенно произнес Буба.

Пашка уставился на меня, Рыжий тоже. Я пожал плечами.

— Это больше, чем тысяча рублей! — уверенно заявил Славик. — Но у тебя должен быть отрывной купон.

Танька слетела со стула, бросилась к сумочке, нашла купон и стала сверять номера с бумажкой. Ее со всех сторон обступили. Рыжий выключил телевизор и подошел к нам — мы с Пашкой сидели на скрипучих стульях в сторонке.

— А ты не нарочно это придумал, Генка?

Я удивился.

— А купон? — спросил Пашка. — Ты что, Рыжий, совсем обалдел?

Подскочил Славик и зашептал, что номера сходятся.

— Проверь еще раз, — предложил Пашка.

Славик заскучал и отошел к окну. Толпа раздалась. Танька, сияя, подошла к нам.

— Все сходится, — сообщила она. — Жаль, елки-палки, что не шесть из шести — вот бы порезвились, а? Дайте прикурить, мальчики.

Мы дали.

— Вы что, не рады? — спросила она, затягиваясь.

— Рыжий не рад, — брякнул Пашка с ухмылкой. — По своим рыжим идейным соображениям. Он же у нас не просто так, а идейный, — террорист, одним словом…

— Ты чего, Рыженький?

— А чего, я ничего, — забормотал Рыжий, не ожидавший от Пашки такого подвоха. — Ты эту пьянь не слушай. Я, Танюха, лично за тебя очень рад, честное слово…

— А по-моему, это нечестно! — вдруг сказала девочка, которая была с Толей Сорокиным.

Все посмотрели на нее, а Толя Сорокин смутился больше всех:

— Да ладно тебе… Почему нечестно?

— А так, нечестно, и все. Так каждый может, — заявила девочка, ни на кого ни глядя.

— А кто мешает? — осведомилась Танька.

Девочка вместо ответа гордо вскинула голову. Крепкий орешек достался Толе Сорокину.

— А если бы я не выиграла? — спросила Танька. — Если бы я просто проиграла ящик вина — что, лучше было бы? Зато представляете, что тут будет твориться в следующую субботу? Я ставлю, — она подумала, — за себя, за Генку и ящик сверху — три ящика!

Буба заклекотал, все бросились качать Таньку. Вина к тому времени не осталось, допивали остатки, потом кто-то нашел еще бутылку — у Пашки такое случалось — и какое-то время все внимание было приковано к ней. Я протянул стакан Пашке, он вдруг хмыкнул и повернулся ко мне.

— А что? Кто хочет, нехай пробует играть во все игры, верно? Если подсчитать, сколько здесь пропито за пять лет, мы с Рыжим могли бы на «мерседесах» раскатывать. Верно, рыжая твоя голова?

— Ты, пьянь, с утра беги в ломбард и сдавай свое лото к чертовой матери, — ответил Рыжий тихо, но внятно. — Это не юбилей, Пашка. Это поминки.

Пашка не согласился.

— Я, между прочим, за последние пару лет ни разу не пролетал, даже на бутылку, — сказал он. — Так что в «Спортлото» мне играть никакого резона. Да и тебе, Рыжий, тоже. А потом, — он взглянул на меня и заржал, — так и так, все равно пропьешь, так что разницы нет. Верно?

— Не знаю, — я пожал плечами. — Пора и вам, по-моему, остановиться. Сколько можно пить, Пашка? Рыжий, сколько можно?

— Ой, не надо, — Пашка скорчил такую рожу, так посмотрел, словно ему сделалось стыдно за меня. — Не надо, Гена. Я же алкоголик, к чему такие бестактные вопросы? Спроси у кого другого. Только не у Рыжего — он тоже алкоголик, к тому же террорист. Вон у той девочки спроси, которая с Толей Сорокиным.

— О чем спросить? — Танька присела перед нами на корточки. — Может, у меня спросите?

— У тебя не станем — ты тоже алкоголичка, — отрезал Пашка.

— А о чем? О чем спросить?

— А пес его знает, — ответил Пашка с досадой. — О чем-нибудь.

Он как-то резко помрачнел.

— Ясно, — сказала Танька. — Пошел нагруз.

— Нагруз пошел, — подтвердил Пашка.

— Ладно, — сказал я, вставая. — С меня, короче, ящик вина. Будьте здоровы.

— Ты уже? — спросил Рыжий.

— Мы ненадолго, — сказала Танька, тоже вставая. — Выйдем, кое-что обговорим и вернемся.

— Говори только за себя, — попросил я, прощаясь за руку с Рыжим и остальными ребятами. — До субботы. Сам, может, не приду, но ящик вина доставлю. Пока. Всем пока.

— Что говорить Ленке, если прибежит? — спросил Пашка, имея в виду мою жену.

Это уже попахивало провокацией.

— Не прибежит, не волнуйся, — ответил я, уходя. А что еще можно сказать в такой ситуации?

Танька нагнала меня на лестнице. Мы молча спустились вниз, вышли из подъезда, а на дворе — у Пашки окна были завешены грязной ветошью — на дворе только начинало смеркаться. Танька залезла в машину, достала из бардачка бутылку портвейна, и мы пошли вниз, к оврагу, по-прежнему молча, но теперь уже оба знали, куда идем и зачем. Было горько. От всех наших прошлых недоразумений, ссор, даже драк, от всех наших поисков и потерь друг друга, от честной дружбы и хулиганской любви в подъездах и окрестных кустах остался только один маршрут: вниз по тропинке от Севкиной голубятни и два часа на пруду — раз в два, раз в три месяца, можно даже без слов, вот как сейчас. Как-то ловко и гадко обворовались мы с этим маршрутом, и обидней всего, понимаете, было иметь память, потому что мы были созданы друг для друга, а такое не забывается.

— Гена, — сказала Танька, когда мы прошли овраг. — А ты ведь еще не поздравил меня. Забыл?

Я промолчал. Танька заступила дорогу. Мы остановились; до пруда оставалось метров полста.

— Какая муха тебя укусила? Ты не рад, что у нас с тобой появились деньги?

— У нас? — переспросил я. — Рад. Искренне рад. Замечательная такая тысяча, за которую не надо отчитываться перед мужем. Нашим мужем.

— Осел, — сказала Танька.

— Да нет, просто все стало на свои места. Ты действительно играешь в две игры, Танька. А нормальный человек, как сказал Пашка, должен играть в свою игру.

— Осел, — повторила Танька. — Моя игра — это ты. Ты, а не деньги. Плевать я на них хотела, если тебя не будет, ясно?