Стихотворения - Юрий Кузнецов

Может быть, Юрий Кузнецов – последний значительный русский поэт, который всерьез воспринимал, видел, чувствовал себя великаном и титаном, соравным с Софоклом, Гете, олимпийскими богами. От этого предположения мне становится жутко. Спору нет, постмодернистские малюсенькие пригорки-ручейки, холмики-ложбинки соразмерны нашему времени и удобны всем. А горные вершины – и застят глаз, и опасны. «Горы сровнять – хорошая мысль», как некогда говаривал один малосимпатичный персонаж Достоевского. Пускай нынешние наследники данного персонажа твердят свою нескончаемую погудку: «Кузнецов безвкусен». Во-первых, это – неправда: у Юрия Кузнецова – великолепный вкус. А, во-вторых, «дикость и безвкусица» Монблана лучше, чем «оптимальный вкус» полуметровой дачной насыпи.

Юрий Кузнецов – поэт огромный, и масштабы его дарования воочию видны в очевидном мериле лириков всех времен и народов – в том, что принято именовать «стихами о любви» (а по сути это даже – не всегда «стихи о любви», но всегда «стихи о мужчине и женщине).

Линия русской «любовной аполлонийской поэзии», начатая великим Пушкиным, ныне выродилась в бесконечную «асадовщину» и «щипачевщину». Уже невозможно читать современные «стихи о любви»: куда ни взгляни – везде силуэт Асадова и тень Щипачева.

Но ведь была и другая, параллельная дорога любовной лирики – «дионисийская». Эту дорогу проторили Лермонтов и Тютчев, Блок и Маяковский, Есенин и Цветаева. Любовь не как «гармония двух сердец, эдем и благорастворение воздухов», но любовь как противоборство, страсть, огнь, любовь как звериная неизбежность и бешеная неизбывность – вот что еще может оказаться живо в современной лирике. «Я вас любил так искренне, так нежно» – этому в устах нынешних поэтов ничуть не веришь; но горькое «о, как убийственно мы любим!» еще способно вызвать понимание.

Лирический герой Юрия Кузнецова любит именно что убийственно. Его стихи «о мужчине и женщине» потрясают своим убедительным духом мужественности – притом какой-то природной, вековой, довременной, извечно-воинской, центурионско-скифской мужественности. В этих стихах мужчина и женщина как будто бы явились с разных планет. Мужчина у Кузнецова – всегда Пророк, ураган, поначалу равнодушный к бабьей природе, а потом – разжигающий в себе беспощадную страсть. Женщина же, знамо дело – кукла и жертва.

Что тебе до семейных измен?Что тебе до разорванных звеньев?Что тебе до обрушенных стен?Что тебе до летящих каменьев?

Горный воздух так чист и глубок,И леса обступают огулом.Посмотри на бегущий поток,Он живет своей силой и гулом.

Он поток. Он ломает хребтыИ летящих камней не боится.Он зажмет им орущие рты,Он обточит им грубые лица.

Он шумит про свое и ничье,Он уходит в открытое море,Где купается имя твоеИ гуляет душа на просторе.

Эти стихи честны, и, может быть, поэтому они останутся в многовековой сокровищнице русской лирики. В том, что они действительно будут в этой сокровищнице, у меня нет сомнений. Любовная лирика Кузнецова сделана из того материала, из которого делается классика – и потому она будет (уже стала) классикой.

Он ленив и тяжел на подъем,Жизнь пройдет – он ее не заметит.Но такие идут напролом,Если бабочка душу зацепит.

Оттого на свечу и летятВсе безумные бабочки лета.Обгоревшие крылья шуршатУ подножья оплывшего света.

Вот одна, вот вторая летит,Вот четвертая бабочка ночи.Через небо дорога шумит,А любовь все светлей и короче.

Сколько можно так странно глядетьНа огонь, отраженный водою?!Ты сказала: – Хочу долететь… —Та свеча оказалась звездою.

Ты летела, во мраке шурша,За погибелью или спасеньем,Как ночная земная душа,Но с небесным диковинным зреньем.

И, упав у какого-то пня,Ты шуршала крылами все глуше:– Ночь любви, отомсти за меня,Ночь любви, погуби его душу…

Он ленив и тяжел на подъем,Смерть найдет – и его не зацепит.На тепло он ответит огнем,Но потери твоей не заметит.

Юрий Кузнецов – поэт чрезвычайно узнаваемый. В его поэзии все несет на себе отпечаток авторской индивидуальности – и мифо-герои, и сюжеты, и грандиозные черно-белые пейзажи (Кузнецов – ни в коей мере не колорист, он – мастер формы, линии, графики, офорта), и специфические отрывистые («жестяные») интонации, и патентованные кузнецовские трехстопные анапесты с анафорами и глагольными рифмами. Стихи Кузнецова наделены уникальной просодией, которую возможно узнать с первых двух строк (скажем прямо, это – редкое явление в современной поэзии, почти сплошь вторичной и подражательной).

В раннем стихотворении «Поэт» Юрий Кузнецов написал:

Ночью вытащил я изо лбаЗолотую стрелу Аполлона.

Советские критики восприняли это двустишие с недоумением, стали говорить, что «вытащил изо лба» – неграмотно (а как будет грамотно?), закричали: «Этого не может быть – стрелы Аполлона смертоносны, Аполлон не щадит никого». Господа критики все же соврали: Геракл однажды открыто боролся с Аполлоном за дельфийский треножник – и после остался в живых.

Но дело вовсе не в этом, а в том, что Юрий Кузнецов вполне точно показал происхождение своего гения (употреблю это слово не в современном, а в античном значении).

Кого Аполлон обстреливал златыми стрелами? Обычных людей (например, детей Ниобы). Титанов. Наконец, Гигантов. Обычные люди и Титаны – не подходят (по разным причинам), но зато самое то – Гиганты. Исчадья крови Урана, впечатляющие полумужики-полузмеи (кстати, змея – всенепременный признак поэзии Кузнецова, фактический тотем Кузнецова). Истребленные «новыми богами» – но не до последнего корня. Возможно, впоследствии выжившие потомки Гигантов были крещены. У лирического героя Кузнецова – постоянная кровная память Гиганта: «Мать-Вселенную поверну вверх дном», «будешь ты мелководьем брести, по колено сгнивая в пути» (не стану ворошить родовую коллизию сего героя – а она очень показательна и в малейших деталях соответствует античному сюжету с Гигантами).

Почему бы потомку Гигантов не сохранить в качестве трофея, семейной реликвии – золотую стрелу Аполлона?

Отчего бы ему не отправить ее в лоб поэту, талантливому кубанскому парню – в знак дружеского приветствия и как свидетельство избранности, отмеченности?

(Эстафета стрелы: от Аполлона – к Гиганту, затем к его потомку, наконец – к поэту).

Как, при каких обстоятельствах мы бы еще узрели, узнали, опознали самую настоящую, подлинную, аутентичную стрелу Аполлона?

Кирилл Анкудинов

Стихотворения

Деревянный журавль

Тихий край. Невысокое солнце.За околицей небо и даль.Столько лет простоял у колодцаВ деревянном раздумье журавль.

А живые – над ним пролеталиИ прощально кричали вдали.Он смотрел в журавлиные далиИ ведро волочил до земли.

Но когда почерневшую водуТронул лист на немытой заре,Он рванулся и скрылся из видуИ… зацвел на далекой земле.

Ослепленный алмазною пылью,Он ветвями на север растет.Ему рубят широкие крыльяИ швыряют в дорожный костер.

А когда журавлиная стаяНа родимую землю летит,Он холодные листья роняетИ колодезным скрипом скрипит.

Отсутствие

Ты придешь, не застанешь меняИ заплачешь, заплачешь.В подстаканнике чай,Как звезда, догорая, чадит.Стул в моем пиджакеТебя сзади обнимет за плечи.А когда ты устанешь,Он рядом всю ночь просидит.

Этот чай догорит.На заре ты уйдешь потихоньку.Станешь ждать, что приду,Соловьем засвищу у ворот.Позвонишь.Стул в моем пиджакеПодойдет к телефону,Скажет: – Вышел. Весь вышел.Не знаю, когда и придет.

* * *

Все сошлось в этой жизни и стихло.Я по комнате кончил ходить.Упираясь в морозные стекла,Стал крикливую кровь холодить.

Я вчера в этом доме смеялся,Кликнул друга, подругу привез.И на радостях плакать пытался,Но судьбы не хватило для слез.

Так стоял в этом смолкнувшем доме.И на божий протаяли светОтпечатки воздетых ладонейИ от губ западающий след.

Я рванусь на восток и на запад,Буду взглядом подругу искать.Но останутся пальцы царапать,И останутся губы кричать.

* * *

Звякнет лодка оборванной цепью,Вспыхнет яблоко в тихом саду,Вздрогнет сон мой, как старая цапляВ нелюдимо застывшем пруду.

Сколько можно молчать! Может, хватит?Я хотел бы туда повернуть,Где стоит твое белое платье,Как вода по высокую грудь.

Я хвачусь среди замершей ночиСтарой дружбы, сознанья и сил,И любви, раздувающей ноздри,У которой бессмертья просил.

С ненавидящей, тяжкой любовьюЯ гляжу, обернувшись назад.Защищаешься слабой ладонью:– Не целуй. Мои губы болят.

Что ж, прощай! Мы в толпе затерялись.Снилось мне, только сны не сбылись.Телефоны мои надорвались,Почтальоны вчистую спились.

Я вчера пил весь день за здоровье,За румяные щеки любви.На кого опустились в дорогеПерелетные руки твои?

Что за жизнь – не пойму и не знаю.И гадаю, что будет потом.Где ты, господи!.. Я погибаюНад ее пожелтевшим письмом.

* * *