Стихи из планшета гвардии лейтенанта Иона Дегена - Ион Деген

Преступная поверженная Пруссия!

И вдруг покой.

Вокруг такой покой.

Верба косички распустила русые,

Совсем как дома над моей рекой.

Но я не верю тишине обманчивой,

Которой взвод сегодня оглушен.

Скорей снаряды загружать заканчивай!

Еще покой в паек наш не включен.

Ноябрь 1944 г.

Когда из танка, смерть перехитрив,

Ты выскочишь чумной за миг до взрыва,

Ну, все, - решишь, - отныне буду жив

В пехоте, в безопасности счастливой.

И лишь когда опомнишься вполне,

Тебя коснется истина простая:

Пехоте тоже плохо на войне.

Пехоту тоже убивают.

Ноябрь 1944 г.

Солдату за войну, за обездоленность

В награду только смутные мечты,

А мне еще досталась вседозволенность.

Ведь я со смертью запросто на ты.

Считаюсь бесшабашным и отчаянным.

И даже экипажу невдомек,

Что парапет над пропастью отчаяния

Теплящийся надежды уголек.

Декабрь 1944 г.

Мой товарищ, в смертельной агонии

Не зови понапрасну друзей.

Дай-ка лучше согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, ты просто убит.

Дай на память сниму с тебя валенки.

Нам еще наступать предстоит.

Декабрь 1944 г.

Осколками исхлестаны осины.

Снарядами растерзаны снега.

А все-таки в январской яркой сини

Покрыты позолотой облака.

А все-таки не баталист, а лирик

В моей душе, и в сердце и в мозгу.

Я даже в тесном Т-34

Не восторгаться жизнью не могу.

Так хорошо в день ясный и погожий,

Так много теплой ласки у меня,

Что бархатистой юной женской кожей

Мне кажется шершавая броня.

Чтобы царила доброта на свете,

Чтоб нежности в душе не убывать,

Я еду в бой, запрятав чувства эти,

Безжалостно сжигать и убивать.

И меркнет день. И нет небесной сини.

И неизвестность в логове врага.

Осколками исхлестаны осины.

Снарядами растерзаны снега.

Январь 1945 г.

БАЛЛАДА О ТРЕХ ЛЕЙТЕНАНТАХ

Случилось чудо: Три экипажа

Из боя пришли почти невредимые,

Почти без ожогов, не ранены даже,

Лишь танки - потеря невозвратимая.

Как сказано выше, случилось чудо.

В землянку вселили их, в лучшее здание.

И повар им тащит вкуснейшие блюда,

А водку - танкисты, подбитые ранее.

Три командира трех экипажей

Водки не пьют.

Консервы запаяны.

На лицах маски газойлевой сажи.

В глазах преисподни недавней отчаяние.

Вдруг стал лейтенант как в бою матюгаться:

- Подлюги! Какую машину угробили!

Мотор в ней был, не поверите, братцы,

Не дизель, а просто перпетум мобиле.

Второй лейтенант, молчаливый мужчина,

Угрюмо сжимал кулаки обожженные:

- В бессонном тылу собиралась машина

Забывшими ласку голодными женами.

Мерцала коптилка в притихшей землянке.

Третий лишь губы до крови покусывал.

Судьбы тысяч сожженных танков

Безмолвно кричали с лица безусого.

Все судьбы.

Вся боль - своя и чужая

Глаза не слезами - страданьем наполнила.

Чуть слышно сказал он, зубы сжимая:

-Сгорели стихи, а я не запомнил их.

Три экипажа погибших танков

Из боя пришли почти невредимые.

Выпита водка вся без останков.

Утеряно самое невозвратимое.

Декабрь 1944 г.

За три часа до начала атаки нам показали

кинофильм "Серенада Солнечной долины".

Вальс кружили снежинки ленивые.

На холмах голубел хрупкий наст.

Мы лыжню обновляли счастливые.

Но сейчас это все не для нас.

Мы по горло сыты снегопадами.

Не до лыж в эту подлую дрожь.

Черный наст искарежен снарядами.

Красный снег для лыжни непригож.

Январь 1945 г.

УЩЕРБНАЯ СОВЕСТЬ

Шесть "юнкерсов" бомбили эшалон

Хозяйственно, спокойно, деловито.

Рожала женщина, глуша старухи стон,

Желавшей вместо внука быть убитой.

Шесть "юнкерсов"... Я к памяти взывал.

Когда мой танк, зверея, проутюжил

Колонну беженцев - костей и мяса вал,

И таял снег в крови, в дымящих лужах.

Шесть "юнкерсов"?

Мне есть что вспоминать!

Так почему же совесть шевелится

И ноет, и мешает спать,

И не дает возмездьем насладиться?

Январь 1945 г.

Полевая почта

Пять обыкновенных цифр.

Пять обыкновеннейших цифр.

Что они значат

для непосвященного человека?

А для меня...

Сотни километров дорог.

Каких там дорог?

Красных нитей маршрута на карте.

Пыль. Господи, какая пыль!

Выедающий глаза газойлевый дым.

Грязь. Поглощающая всего без остатка.

Бои.

Черное пламя из люков и щелей.

Черные безымянные обелиски дымов,

Подпирающие тяжелое небо,

Готовое рухнуть кровавым дождем.

Истлевающие фанерные надгробья.

Но только сердце, пока оно бьется,

Сохранит имена.

Изменяющаяся география Земли

Курганы трупов, озера крови,

Ставшие привычной деталью пейзажа.

Холостяцкие танцы в землянке.

Бои.

Грубость грубее гробовой брони.

И руки,

Осторожно извлекающие тебя

из подбитой машины.

Танковая бригада.

Полевая почта

Пять обыкновенейших цифр.

Что они значат

для непосвященного человека?

Апрель 1945 г.

ТОВАРИЩАМ "ФРОНТОВЫМ" ПОЭТАМ

(Вместо заключительного слова во время

выступления в Центральном Доме Литераторов).

Я не писал фронтовые стихи

В тихом армейском штабе.

Кровь и безумство военных стихий,

Танки на снежных ухабах

Ритм диктовали.

Врывались в стихи

Рванных шрапнелей медузы.

Смерть караулила встречи мои

С малоприветливой Музой.

Слышал я строф ненаписанных высь,

Танком утюжа траншеи.

Вы же - в обозе толпою плелись

И подшибали трофеи.

Мой гонорар - только слава в полку

И благодарность солдата.

Вам же платил за любую строку

Щедрый главбух Литиздата.

Лето 1945 г.

* ВОЙНА НИКОГДА НЕ КОНЧАЕТСЯ *

ЧАСЫ

В железном корпусе помятом,

Бесстрастно время отмеряя,

Часы с потертым циферблатом

Вы были часть меня живая.

Зубчаток медные кружочки,

И стрелок линия витая,

И даже кожа ремешочка

Как-будто часть меня живая.

Стары и очень некрасивы,

И невозможные педанты.

За ваш размер, за стук ретивый

Прозвали в роте вас "куранты".

Я часто думал: неужели

Нам вместе суждено умолкнуть?

(Застынут в карауле ели,

Роняя скорбные иголки).

Ведь и зубчатки, и кружочки,

И стрелок линия витая,

И даже кожа ремешочка,

Все было часть меня живая.

Я помню песню на привале

Унылый суррогат молитвы.

Часы солдатам подпевали,