Мистерии (пер. Соколова) - Кнут Гамсун

— Не мучайте меня, я все-таки этого не сдѣлаю.

— Вы не сдѣлаете этого? вы отказываетесь?

— Ахъ ты, Господи ты Боже мой! Да послушайте вы меня хоть разъ, оставьте меня въ покоѣ! Я ничего больше не сдѣлаю, чтобы получить сюртукъ, вѣдь я тоже человѣкъ, какъ вы думаете? Чего же вамъ отъ меня нужно?

— Ну, я вамъ только одно скажу: какъ видите, я отщипываю вотъ этотъ кусочекъ сигарнаго пепла вамъ въ стаканъ; видите? А теперь беру этотъ маленькій кусочекъ спички и еще вотъ эту малость спички, и обѣ эти щепочки бросаю на вашихъ глазахъ въ тотъ же самый стаканъ. Такъ! И вотъ ручаюсь вамъ, что вы все-таки свои стаканъ выпьете до самаго дна. Навѣрняка!

Минутта вскочилъ. Онъ замѣтно дрожалъ, его сѣрые волосы снова спустились ему на лобъ, и онъ уставился въ лицо судьи. Это продолжалось нѣсколько секундъ.

— Нѣтъ, это слишкомъ, это слишкомъ! — вскричала тутъ крестьянка. — Этого вы не сдѣлаете! Ха-ха-ха! Господи, помилуй меня грѣшную!

— Такъ вы не хотите? Вы отказываетесь? — спросилъ судья. Онъ опять всталъ.

Минутта дѣлалъ усилія, чтобы заговорить, но не произносилъ ни слова. Всѣ глядѣли на него.

Тогда Нагель внезапно всталъ со своего мѣста у окна, отложилъ газету въ сторону и направился вглубь комнаты. Онъ не торопился и не шумѣлъ, однакоже всеобщее вниманіе тотчасъ обратилось на него. Онъ остановился возлѣ Минутты, положилъ ему руку на плечо и началъ громкимъ, чистымъ голосомъ:

— Если вы возьмете вашъ стаканъ и выльете его на голову этой собаки, я плачу вамъ тотчасъ десять кронъ и беру всѣ послѣдствія на себя. — Онъ указалъ пальцемъ на лицо судьи и повторилъ:- Я подразумѣваю вотъ эту собаку!

Все тотчасъ же стихло. Минутта со страхомъ переводилъ выпученные глаза съ одного на другого и говорилъ: «Но?.. Нѣтъ… но?..» — Дальше онъ не шелъ; однако эти слова повторялъ онъ безпрерывно дрожащимъ голосомъ, какъ будто предлагалъ какой-то вопросъ. Никто, кромѣ него, не говорилъ ни слова. Пораженный судья отступилъ шагъ назадъ и споткнулся о свой стулъ; онъ былъ блѣденъ, какъ мѣлъ, и попрежнему не говорилъ ни слова. Ротъ его былъ открытъ.

— Я повторяю, — продолжалъ Нагель громко и медленно, — что даю вамъ десять кронъ. чтобы вы бросили свой стаканъ въ лобъ этой собакѣ. Вотъ, я держу деньги въ рукахъ. А о послѣдствіяхъ вамъ тоже не придется заботиться. — И Нагель, дѣйствительно, вручилъ Минуттѣ десять кронъ.

Но Минутта повелъ себя неожиданнымъ образомъ. Онъ вдругъ направился въ уголокъ залы, прибѣжалъ туда своими маленькими, ущемленными шажками и усѣлся тамъ, ничего не отвѣчая. Онъ сидѣлъ съ опущенной головой и косился во всѣ стороны, пока колѣни его, повидимому отъ страха, нѣсколько разъ сгибались и высоко подскакивали сами собою.

Вдругъ дверь отворилась, и вошелъ хозяинъ. Онъ сталъ справляться со своими дѣлами за буфетомъ, ничего не подозрѣвая о томъ, что только что произошло. Только когда судья внезапно вскочилъ и протянулъ обѣ руки къ Нагелю въ порывѣ нѣмого бѣшенства, хозяинъ насторожился и спросилъ:

— Что такое, Господи?..

Но никто ничего не отвѣтилъ. Судья два раза дико махнулъ передъ собою руками, но каждый разъ натыкался на сжатые кулаки Нагеля. Онъ ничего не достигъ; эта неудача раздражила его и онъ сталъ слѣпо наноситъ удары по воздуху, словно хотѣлъ всѣхъ разогнать вокругъ себя; наконецъ, онъ метнулся въ сторону, къ столу, повалился на табуретку и упалъ на колѣни. Слышно было его громкое дыханіе, вся фигура его была неузнаваема отъ бѣшенства; помимо всего, онъ почти въ кровь обколотилъ себѣ руки объ эту пару остроугольныхъ кулаковъ, которые попадались ему всюду, куда бы онъ ни направилъ руку. Теперь въ кафе поднялся всеобщій гвалтъ. Крестьянка и всѣ ея спутники устремились къ двери, между тѣмъ, какъ прочіе перекрикивали одинъ другого, желая вступиться. Наконецъ, судья снова поднялся и пошелъ на Нагеля; онъ остановился и закричалъ, далеко вытянувъ передъ собою руки, закричалъ, коротко дыша, въ смѣшномъ отчаяніи, словно онъ не находилъ словъ:

— Ты проклятый… чортъ бы побралъ тебя, болванъ!

Нагель смотрѣлъ на него и посмѣивался, потомъ онъ подошелъ къ столу, взялъ его шляпу и подалъ ее судьѣ съ поклономъ. Судья рванулъ шляпу къ себѣ и въ бѣшенствѣ своемъ хотѣлъ бросить ее обратно, но опомнился и съ силой напялилъ ее себѣ на голову. Вслѣдъ за тѣмъ онъ направился къ выходу. На шляпѣ его образовались двѣ большія ямки, придававшія ему потѣшный видъ.

Тогда хозяинъ выступилъ впередъ и потребовалъ объясненій. Онъ обратился къ Нагелю, схвативъ его за руку:

— Что здѣсь такое происходитъ? Что все это значитъ?

Нагель отвѣтилъ:

— Не угодно ли вамъ тотчасъ оставить мою руку? Я отъ васъ не убѣгу. Впрочемъ, здѣсь ничего не происходитъ; я оскорбилъ человѣка, который только-что вышелъ, и онъ хотѣлъ было защищаться; объ этомъ нечего больше говоритъ, все въ совершенномъ порядкѣ!

Но хозяинъ былъ золъ и топнулъ ногою.

— Прошу не затѣвать дракъ! — крикнулъ онъ. — Я не допущу, чтобы тутъ происходили драки! Если вы хотите задавать представленія, ступайте на улицу, а въ моемъ заведеніи имъ нѣтъ мѣста. Что вы всѣ тутъ, съ ума сошли?

— Да, все это прекрасно, — вмѣшались тутъ два, три другіе гостя, — но вѣдь мы все это видѣли. — И, по склонности большинства людей придерживаться того, кто въ данное мгновеніе является побѣдителемъ, они безусловно приняли сторону Нагеля. Они выяснили хозяину все происшествіе.

Самъ Нагель пожалъ плечами и отошелъ къ Минуттѣ. Безъ всякихъ предисловій онъ спросилъ маленькаго дурачка съ сѣдыми волосами:

— Въ какихъ же это вы отношеніяхъ состоите съ этимъ судьей, что онъ смѣетъ такимъ образомъ обращаться съ вами?

— Не говорите нелѣпостей! — отвѣчалъ Минутта. — Ни въ какихъ отношеніяхъ я съ нимъ не состою, онъ мнѣ чужой. Я только разъ на рыночной площади что-то сплясалъ ему за десять оръ. Изъ-за этого онъ и придирается ко мнѣ со своими шутками.

— Такъ вы танцуете что-нибудь передъ публикой и берете за это деньги?

— Да, иногда. Только это случается не часто: когда я нуждаюсь въ десяти орахъ и мнѣ больше негдѣ достать ихъ.

— А зачѣмъ вамъ бываютъ нужны деньги?

— Для многаго. Во-первыхъ, я глупъ, неспособенъ ни къ чему и это мнѣ грустно. Когда я былъ морякомъ и могъ самъ прокормиться, мнѣ было во всѣхъ отношеніяхъ лучше; но я получилъ поврежденіе: я упалъ съ мачты и получилъ переломъ, и съ тѣхъ поръ ужъ не могу такъ хорошо перебиваться. Я получаю пропитаніе и все необходимое отъ дяди; я и живу у него и живу въ довольствѣ; да даже больше того, потому что мой дядя торгуетъ углемъ и этимъ живетъ. Но я самъ тоже приношу немножко въ хозяйство, особенно теперь, лѣтомъ, когда уголь совсѣмъ плохо продается. Это все такъ же вѣрно, какъ то, это я сижу передъ вами и разъясняю вамъ дѣло. Вотъ въ эти-то дни десять оръ и бываютъ кстати, я покупаю тогда что-нибудь на эти деньги и приношу съ собою домой. Что же до судьи, такъ его забавляетъ, когда я танцую, именно потому и забавляетъ, что я изуродованъ и не могу танцовать, какъ слѣдуетъ.

— А это случается съ вѣдома и согласія вашего дяди, когда вы пляшете на площади за деньги?

— Нѣтъ, нѣтъ, это нѣтъ. Этого вы не думайте. Онъ часто говоритъ: «Убирайся со своимъ фиглярствомъ!» Да, онъ это называетъ фиглярствомъ, когда я прихожу со своими десятью орами, и мнѣ здорово влетаетъ, ругаетъ онъ меня, а люди ничего… похваливаютъ.

— Ну, такъ это было во-первыхъ. А во-вторыхъ?

— То-есть какъ?

— Во-вторыхъ?

— Я не пойму что-то.

— Вы сказали: во-первыхъ, вы глуповаты; ну, а во-вторыхъ?

— Если я такъ сказалъ, такъ простите.

— Такъ вы только глупы и больше ничего?

— Извините ужъ, пожалуйста.

— Вашъ отецъ былъ пасторомъ?

— Да, мой отецъ былъ пасторъ.

Пауза.

— Слушайте, — сказалъ Нагель, — если вамъ не къ спѣху, такъ пойдемте со мной въ мою комнату. Хотите? ладно! Вы курите? ладно! Такъ пожалуйста! Я живу наверху. Если вы подыметесь со мною, я буду вамъ очень благодаренъ.

Ко всеобщему удивленію, Нагель съ Минуттой поднялись во второй этажъ, гдѣ и оставались весь вечеръ вмѣстѣ.

III

Минутта усѣлся и закурилъ сигару.

— Вы ничего не пьете? — спросилъ Нагель.

— Нѣтъ, я пью очень мало; у меня отъ хмельного очень въ головѣ мѣшается, а черезъ нѣсколько времени я начинаю все видѣть вдвойнѣ, - отвѣчалъ его гость.

— А пивали вы когда-нибудь шампанское? Навѣрно, пивали?

— Да, много, много лѣтъ тому назадъ, на серебряной свадьбѣ моихъ родителей я пилъ шампанское.

— Вамъ оно нравилось?

— Да, мнѣ помнится, очень вкусно было.

Нагель позвонилъ и велѣлъ подать шампанскаго. Пока они прихлебывали и курили, Нагель неожиданно сказалъ, пристально глядя на Минутту:

— Скажите, пожалуйста, — это вѣдь только вопросъ, который, можетъ быть, покажется вамъ очень смѣшнымъ, — но все-таки скажите, не можете ли вы за извѣстную сумму выдать себя за отца одного ребенка, чужого ребенка? Это мнѣ такъ, случайно пришло въ голову.