Дамочка с фантазией - Елена Арсеньева

Валентина растерянно моргнула. Эта девонька ей, условно говоря, в дочери годится, а отстегала словесно взрослую тетеньку-докторшу, будто малявку-неразумницу. С другой стороны, тетенька-докторша сама виновата: куда спешила с этими бланками? Надо было сначала поговорить с пациенткой. Нет, решила дать ей время прийти в себя. Но до чего же быстро она очухалась, эта Люда Головина! Крепкая барышня. Умеет держать себя в руках, и, надо полагать, не только себя. Видимо, ее мальчик (мужчина, конечно же, мужчина!) тоже пикнуть не смеет против ее решения. Ишь, как это прозвучало: «Теперь они меня пропишут, никуда не денутся! Теперь они со мной по-другому будут говорить!» Так и видишь за этим словечком «они» мальчика-мужчину и его мамочку, которой совершенно не по нраву вот такая сношенька – с угрюминкой, очень даже себе на уме.

И эту маму можно понять, ей-богу!

Валентина попыталась одернуть себя – дескать, твоя-то какая печаль? – но мысли не послушались.

Неужели Люда решила сохранить ребенка только ради прописки? Ой, да чего только не бывает в жизни! А потом, закрепив свои права, она примчится за направлением на аборт… Что ж, время у нее еще есть, аж два месяца. И можно спорить, что придет она «по месту жительства и прописки», уже готовая сделать аборт. У этой барышни, похоже, все наперед рассчитано. Довольно бесстыжая девка, если хорошенько подумать.

Ну и что? Вам-то какое дело до отсутствия или наличия у нее стыда, доктор Залесская? Клятву Гиппократа давали? Давали. «В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного…» Ну так и молчите в тряпочку.

Валентина невольно бросила взгляд на противоположную стену. Вот она висит! В смысле, клятва, а не тряпочка. Роскошно изданный постер занимает изрядную часть стены и внушает глубокое уважение как самим своим видом, так и этим словосочетанием – «Клятва Гиппократа», да и общей витиеватостью текста. В принципе, наверное, это неплохо смотрелось бы в кабинете любого другого врача, только не гинеколога. Потому что там, в этой самой клятве, есть такие слова: «Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не укажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария».

Пессарий – это расширитель для матки. Он применяется именно при абортах. И, строго говоря, в этом кабинете, как и вообще во всех гинекологических кабинетах мира, непрестанно нарушается клятва Гиппократа. Ведь десятки женщин получают здесь хоть и не пессарий конкретно, а все же направление на аборт. Получают просимое «смертельное средство» для уничтожения плода.

А между прочим, Люда Головина, которая так не нравится доктору Залесской, не просит у нее «абортивного пессария». И, может статься, никакой аферы она не затеет, ребенка все же оставит и будет ему самой что ни на есть заботливой мамой!

Люда зыркнула своими темными глазками, и Валентина сообразила, что молчание несколько затянулось.

– Ну что ж, договорились, встретимся через недельку. Тогда на сегодня все? Можешь идти. До свидания, желаю тебе удачи – и твоему ребеночку.

Люда и бровью не повела, не то чтобы спасибо сказать.

– Тут откуда-нибудь позвонить можно? – спросила безразлично. – Из регистратуры или еще откуда-то?

Ага, так тебя кто-то и пустит звонить из регистратуры!

– Возле гардеробной автомат на стене. Бесплатный, – сухо сообщила Валентина. – Кстати, там кто-то еще есть, в коридоре? Или кончилась очередь?

– Нет, – брезгливо поджала Люда и без того крохотные губки. – Чурки какие-то сидят.

И, не прощаясь, выплыла из кабинета.

На пороге немедленно возникли две женщины. Черноволосые, черноглазые, смуглые, крепенькие такие. Азербайджанки, понятно. Чурки, это ж надо! Видали националистку? А сама она кто, эта Люда Головина? Если уж рассуждать с точки зрения великорусского шовинизма?

Валентина покачала головой. Надо же так завестись из-за какой-то дуры?! А впрочем, уже без десяти семь, прием кончается. Устала до предела, вот и реагирует на все так болезненно. Сегодня тетки валом валили, даже чайку глотнуть было некогда.

– Дамы, а вы почто вдвоем? – спросила уныло. – Приму я вас, приму обеих, только давайте не сразу, а в порядке очереди.

– Да она не понимает по-русски, – усмехнулась одна из женщин, бывшая повыше ростом. – Недавно тут живет, всего месяц какой-то.

– А вы кто? Родственница?

– Нет, я у ее мужа работаю. Фрукты-овощи, понятно?

– Понятно, – вздохнула Валентина. – Значит, будете переводчицей?

– Ой, ну какая из меня переводчица? – всплеснула руками продавщица. – Я сама молдаванка, по-ихнему два слова знаю. Объясняемся с ней на пальцах.

– Тогда зачем пришла? Иди, в коридоре подожди. На пальцах я и сама сумею – хоть по-азербайджански, хоть по-молдавски, – зевнула Валентина и сделала вид, что задирает халат: – Давай раздевайся, подруга, поняла?

Азербайджанка испуганно на нее покосилась и начала расстегивать платье на груди.

– Да не надо! – досадливо сморщилась Валентина. – Только снизу!

Она опять потрясла полами халата. Лицо женщины прояснилось, она задрала длинную юбку и принялась стаскивать толстые колготки.

– Ну вот, видишь? – победоносно глянула Валентина на переводчицу. – Нашли общий язык. Так что топай, посиди за дверью.

– Не могу, – вздохнула та. – Меня муж ее попросил в кабинете побыть. У них нельзя женщине одной ходить к врачу.

– Убиться! – удивилась Валентина. – Так ведь я тоже женщина!

– Ну и что? Ты не мусульманка.

– Это правда, чего нет, того нет, – хохотнула Валентина. – Кстати, а с каких пор молдаване стали мусульманами?! Или ты сменила веру?

– Да я отродясь некрещеная! – захохотала смуглянка-молдаванка.

– Никакой логики у этих исламистов, – покачала головой Валентина. – Ладно, сиди, раз такие дела. Вон там, на кушетке, присядь. А ты, моя красавица… как ее зовут, кстати?

– Гуля.

Женщина, которая стояла, неловко прижимая к себе цветастый подол длинного платья, встрепенулась.

– Пошли, Гуля! – ласково похлопала ее по плечу Валентина. – Вон туда забирайся – и ноги врозь. Поняла? Ну, какая умница! Тихо, тихо, сейчас мазок возьму. У тебя месячные когда были?

Азербайджанка смотрела испуганно.

– А как нам такие тонкости узнать? – обернулась Валентина к переводчице. – Явно беременность, по-моему, три недели, но насчет месячных как уточним?

– Да я сейчас у ее мужа спрошу, – подскочила та с кушетки. – У них всегда все знают мужья. – И выметнулась за дверь.

– Везет бабам! – вздохнула Валентина. – Мужья все знают, думать не надо, знай по сигналу падай в койку, а потом рожай… У тебя дети есть? Сколько детей?