Брак по любви - Хиби Элсна

В любви она и в самом деле была несчастлива. Остаток ночи она провела под впечатлением этой мысли и металась в своей огромной постели под прохладными шелковыми простынями, пока наконец сквозь задернутые шторы в комнату не проникло яркое утреннее солнце.

Их с герцогом покои располагались в противоположных концах дома, и супруги виделись настолько редко, насколько это вообще было возможно — естественно, за исключением тех случаев, когда присутствие обоих требовалось по соображениям этикета.

Герцог по-прежнему был снисходителен к ней, хотя давно уже перестал приходить в ее спальню. Последнее обстоятельство не слишком огорчало Джорджиану — она никогда не испытывала недостатка в любовниках, но все ее романы обычно заканчивались скандальным разрывом и безутешными рыданиями.

Дело было не только в непостоянстве самой Джорджианы. Хотя она была настоящей красавицей, ее любовники почему-то всегда слишком уж поспешно старались освободиться от расставленных ею сетей; но — и здесь следует отдать им должное — однажды избавившись от нее, никто из них ни разу не осмелился публично порицать герцогиню Девонширскую.

Но на данный момент она не была вовлечена ни в одну из восхитительно трепетных любовных интрижек, и это обстоятельство навевало на нее некоторую меланхолию.

«Молодость уходит, — думала Джорджиана, — не успеешь опомниться, как ее сменит одинокая старость. Прожитые годы лишь опустошают душу».

Она еще больше впадала в уныние при мысли, что вдова того самого молодого француза, который буквально очаровал ее несколько лет назад, сейчас была здесь, в Лондоне; более того, она привезла с собой девочку — плод их запретной связи, слишком безрассудной даже для Джорджианы.

— О, Риетта! Когда ты любишь, все вокруг кажется таким прекрасным… но, ослепленная счастьем, ты не видишь тьмы, которая ждет тебя впереди… Она кажется такой далекой и нереальной. Никто не думает о том, что любовь — это грех, потому что противиться ей невозможно, и в момент страсти никто не хочет задумываться о ее возможных последствиях… Это дитя… Подумать только, если бы не я, она бы никогда не появилась на свет, чтобы испытать все горести и невзгоды этого жестокого мира…

Генриетта была такой же романтической и эмоциональной натурой, как и сестра, но, в отличие от нее, редко имела свое собственное мнение по какому-либо вопросу, обычно во всем соглашаясь с Джорджианой.

— Ты что-нибудь ела, Джорджи?

— Нет. Я отослала назад поднос, который мне принесли.

— Ты очень неблагоразумна; я ничего не стану тебе рассказывать о нашем разговоре с мадам Валери до тех пор, пока ты хоть немного не поешь. Ты забыла — сегодня вечером состоится бал в Карлтон-Хаус! Надень то новое светлое шелковое платье; Флоризель будет просто очарован!

Джорджиана капризно отмахнулась:

— Я не выношу, когда принца так называют! Когда-то он был прекрасным юношей, но сейчас… Правда, ему нет еще и сорока, но эта тучность, эти ужасные складки…

Генриетта позвонила в серебряный колокольчик, стоявший на прикроватном столике, и приказала явившемуся слуге принести чашку бульона, вина и фруктов.

— Мужчины, — сказала она, — слишком много едят и пьют, а вот женщины, как правило, склонны впадать в другую крайность.

— Тем не менее, — огорченно заметила Джорджиана, — моя фигура уже не та, что была прежде. Беременность почти так же губительна для женского тела, как и обжорство.

— Если наденешь свой новый корсет, будешь выглядеть не хуже, чем десять лет назад, — уверенно заявила Генриетта. В ее словах не было ни капли лжи или лести, но про себя она с печалью подумала, что сестра конечно же, как всегда, права.

Одолев несколько ложек бульона, персик и бокал вина, Джорджиана несколько воспряла духом:

— Дорогая, ты даже не представляешь, как я тебе благодарна! Должно быть, разговор с мадам был для тебя нелегким испытанием. Я полагаю, она оставила девочку? Скажи, она похожа на меня?

— Ни малейшего сходства. Эта женщина, ее мачеха, — наводящий ужас образчик провинциальной добродетели — завтра уезжает из Лондона, и, по всей вероятности, мы больше никогда ее не увидим. В таких семьях, как наша, всегда предостаточно дальних родственников с какими-нибудь претензиями, так что еще один подобный экземпляр едва ли достоин того, чтобы обращать на него внимание.

— Франсуа был одним из самых очаровательных созданий, которое мне когда-либо доводилось видеть, — мечтательно проговорила Джорджиана. — Поверь мне, Риетта: устоять перед ним было просто невозможно!

— Не сомневаюсь, иначе вряд ли твое увлечение зашло бы так далеко.

— Не иронизируй. Ты оказалась бы столь же беспомощна, если бы повстречалась с ним при тех же обстоятельствах, что и я. Мне тогда пришлось уехать из-за этого ужасного карточного долга, и вдали от дома я испытывала такую невыносимую тоску и скуку! И тут я знакомлюсь с Франсуа, который моложе меня на несколько лет, и, представь себе, становлюсь предметом его обожания, его первой любви! И знаешь, разница в социальном положении ничуть не помешала мне влюбиться. Сомневаюсь, что Венеру, плененную красотой Адониса, тоже хоть капельку заботило его происхождение. Бедный Франсуа! Он был болен и уехал из Парижа в маленькую деревушку на берегу моря в надежде, что свежий морской воздух пойдет ему на пользу…

Генриетте довольно часто приходилось выслушивать историю этого короткого, но бурного романа. Для Джорджианы, находящейся тогда в опале, эта встреча с молодым французом была подобна манне небесной, ниспосланной ей самим Господом Богом. Нежданная любовь, возможно, превратила вынужденное изгнание в самые счастливые дни ее жизни.

Но все изменилось, как только об их романе узнали родители Франсуа. Почтенные буржуа, они еще более оскорбились, узнав, что пассия их сына носит столь известную фамилию. Тем не менее они повели себя весьма достойно и не стали устраивать скандал.

Тот год стал для Джорджианы поистине ужасным. Ее отозвали из ссылки лишь затем, чтобы спустя всего несколько месяцев снова отправить в еще более отдаленное поместье. Она уже знала, что носит под сердцем ребенка, отцом которого никак не может быть ее собственный муж.

Франсуа Валери — неисправимый романтик! — оказавшись вдали от объекта своей страсти, умолял отдать ему ребенка, когда тот родится, и в конце концов благодаря своей настойчивости получил согласие своей возлюбленной.

Гнев герцога, замешанный на отвращении, страшил Джорджиану. Они уже давно перестали притворяться, что верны друг другу, но этот случай был особым: муж ясно дал ей понять, что она сама выступила в роли совратительницы, и уж никак не совращенной; кроме всего прочего, отцом ее будущего отпрыска был француз!