Золото Колчака - Михаил Родионов

– Ну, понятно… Так, ладно, я вот по какому поводу хотел с вами переговорить. Мне тут по секрету сказали, что вы у нас настоящий мастер по клинкам…

– Нет, гражданин начальник. Это обманывают вас. Я никогда ножи не делал и не умею даже.

– Да я не про это. Сказали, что вы заточить можете любой клинок. Правда это?

– Ну, любой не любой, но могу, если необходимый инструмент будет.

– У меня еще с гражданской войны остался немецкий трофейный нож. Он для меня очень важен. Мне его подарил на память мой командир, который погиб. Понимаете, я очень дорожу этим подарком, и хотелось бы привести его в надлежащий вид.

– Неплохо было бы взглянуть на этот нож, гражданин начальник.

– Сейчас покажу, – начальник открыл ящик стола и вытащил немецкий кинжал.

– Золинген, – сразу же определил Михайлов, еще даже не взяв в руки нож. – Хороший трофей, редкий…

– Да, правильно. А вы, я вижу, действительно, знаток. Что ж, это радует. Так как, возьметесь привести его в порядок?

– Отчего ж не взяться-то? Только время нужно для этого. Металл хрупкий, требует нежного обращения. Немчура не умеет хорошо закаливать сталь, поэтому с ним повозиться придется, но через два дня будет как новенький.

– Ну, вот и отлично. Все, что нужно для работы, вам будет предоставлено. У меня убедительная просьба к вам: будьте повнимательнее к этому ножу.

– Все сделаю в лучшем виде, гражданин начальник. А сейчас можно я еще одну печеньку возьму?

– Да, конечно. Забирайте с собой все. Ну, значит, через два дня я жду вас со своим ножом.

Михайлов засунул за пазуху несколько конфет с печеньем и осторожно положил нож. Этот нож сейчас стоил намного дороже, чем его жизнь. Он прекрасно понимал, что если сделает все как нужно, то перед ним откроются просторы невиданной доселе свободы и благополучия внутри лагеря.

Вечером, после отбоя, он осторожно достал клинок и тщательно его осмотрел. На лезвии были небольшие царапины и ржавчина, но это все легко можно было убрать обычным шлифованием, и Михайлов принялся за работу. В бараке все уже давно привыкли, что он работает по ночам, и ему никто не мешал, так как все знали, что он выполняет заказы больших, по меркам лагеря, людей. В первую ночь он убрал с ножа все царапины и выбоинки, а вторая ночь ушла на заточку и полировку клинка. Уже под утро он оглядел свою работу и остался доволен. Зеркальное лезвие и отшлифованная рукоятка – все по высшему разряду. Неожиданно за спиной раздался хриплый голос:

– Ну-ка, дай взглянуть. Чей это такой красавец?

– Хозяина.

– Так ты что, падла, на красноперых начал шестерить уже и по ночам?

Сильный удар сломал Михайлову нос, и он потерял сознание. Когда пришел в себя, то первым делом стал искать вокруг себя нож, но ножа не было. Блатной, судя по всему, забрал его себе. Михайлов вдруг понял всю тяжесть ситуации, в которую попал. Он надеялся, что с помощью этого ножа ему будет намного легче жить в лагере, но получалось, что он сам вырыл себе яму и сам же себя в нее и закопал своими руками. Нужно было что-то срочно предпринимать. Лучше было поссориться с блатными, чем с руководством лагеря. Михайлов уверенно пошел на половину уголовников. Там уже не спали: заваривали чай, неторопливо вели беседы.

– Чего надо? – голос блатного не предвещал ничего хорошего.

– Нож верните. Это хозяина. Если я его не отдам сегодня, то всем будет плохо.

– Ты нас пугать вздумал, что ли, морда политическая?

– А может, ты нас хочешь сдать мусорам?

– Вали отсюда, пока жив. Еще раз появишься здесь, я тебе лично все кишки выпущу.

Михайлов понял, что именно сейчас закончилась его счастливая жизнь. Все, что будет теперь после сегодняшнего утра, – это сплошной нескончаемый кошмар, который он, вряд ли, сможет вытерпеть.

После утреннего построения бригадир сообщил ему, что его ждет хозяин у себя в кабинете. Михайлов, сколько мог, оттягивал свой визит к начальству, но идти все же пришлось. На улице стояли тридцатиградусные морозы, но он не чувствовал холода. Ему было жарко и душно. Он снял шапку и растер голову снегом. Стало немного легче. Ноги еле передвигались, а здание начальства неумолимо приближалось к нему. Как медленно он ни шел, а пришел все равно. Он встал у двери все еще не в силах постучать и стоял так с поднятой рукой больше минуты. Проходящий мимо офицер удивленно остановился рядом с ним:

– Вас вызывали?

– Да, гражданин начальник.

– Ну, так заходите, чего же вы стоите-то?

– Да, гражданин начальник.

Михайлов осторожно постучал и вошел в дверь. Начальник оторвал взгляд от каких-то бумаг и вновь погрузился в свои графики:

– Ну, как там у нас дела?

– Все хорошо, гражданин начальник.

– Сделали?

– Да, гражданин начальник.

– Давайте посмотрим.

– У меня его нет.

Начальник поднял глаза и отложил карандаш:

– Как нет? А где же он?

– Потерял.

– Где потерял?

– Не знаю, гражданин начальник.

Начальник пристально вглядывался в лицо Михайлова:

– А что у вас с лицом?

– Упал, гражданин начальник.

– Ясно. Вы хотя бы понимаете, что вам это просто так не сойдет? Я все равно верну свою вещь, но вы пострадаете более чем серьезно.

– Понимаю, гражданин начальник.

– Ну, вот и поговорили. Дежурный! – Как из-под земли вырос солдат. – Значит, так, месяц карцера, а потом напомните мне, когда срок выйдет у него, я еще добавлю…

– Слушаюсь. А за какое нарушение карцер ему оформить?

– Я что, думать за вас уже должен? Сами определите и доложите о выполнении.

– Слушаюсь.

На улице солдат неожиданно громко произнес:

– Заключенный, почему курим в неположенном месте?

– Я вообще не курю, гражданин начальник.

– Что, значит, не смог вытерпеть и поэтому закурил? Месяц карцера за нарушение режима…

Михайлову даже не дали зайти в барак и предупредить своих друзей о случившемся. Его сразу же повели в отдельное помещение, которое и выполняло роль карцера. Это был бетонный ящик размером десять на десять метров, врытый в землю. На небольших окнах стояли толстые чугунные решетки, а стекла были выбиты уже много лет назад. Карцер не отапливался, и температура в нем была точно такой же, как и на улице, если не ниже. Света здесь не было изначально, как, впрочем, и остальных благ цивилизации. Летом еще можно было как-то пережить это наказание, а вот зимой из него возвращались уже далеко не все.

Михайлова втолкнули в открытую дверь, и он буквально вылетел на середину комнаты. Он мог бы пролететь и дальше, но карцер был забит людьми, и они-то и послужили для него непроизвольным тормозом. Он огляделся. Бетонные стены, пол и потолок не предвещали ничего хорошего. Люди сидели вдоль стен, накрывшись с головами теплыми вещами. Некоторые ходили взад и вперед в тщетных попытках хоть как-то согреться. Судя по всему, месяц обещал быть очень длинным и тяжелым. К Михайлову подошел какой-то человек и негромко спросил:

– Папиросы есть?

– Нет.

– Первый раз здесь?

– Первый.

– Тогда слушай сюда… Кормежку ты уже пропустил. Здесь кормят один раз в день – дают похлебку на обед. Блатных сюда не сажают, только политических, поэтому еду поровну делят на всех. В нужник выводят тоже один раз в день. Если захочешь, то у дальней стены стоят корыта, туда и будешь ходить. Чистят нужник все по очереди. Утром подъем в пять утра, а отбой в одиннадцать. На отбой дается одна минута. За это время нужно успеть выскочить на улицу и схватить хотя бы одну доску Они лежат вдоль стены карцера. С этой доской нужно забежать назад, бросить на пол и лечь на нее. Если все успеют за одну минуту, то считается, что отбой прошел удачно, и охранники закроют дверь. Если за минуту кто-то не успел, то все повторяется сначала, и так до тех пор, пока все не уложатся в установленное время. Поэтому если не хочешь бегать всю ночь, то шевели ногами как можно быстрее. Спать будешь ложиться с краю до тех пор, пока не освободятся места в середине. Но не переживай, места освобождаются каждый день. Кто-то не просыпается утром, а кому-то повезло, и он сумел досидеть до конца срока. Так что, если повезет, отсидишь свою неделю и выйдешь на свежий воздух…

– Меня на месяц посадили…

– На месяц?? Ну, тогда, брат, прости, но ты не жилец. Было бы лето, так еще можно было бы хоть как-то выжить, а зимой шансов нет никаких.

Михайлов отошел от своего слишком уж говорливого соседа и, присев на корточки, накинул телогрейку себе на голову. Так он согревал себя дыханием, и казалось, что становится чуточку теплее. Ужасно хотелось есть. Руки, ноги совершенно окоченели от холода.

Ближе к одиннадцати ночи люди стали заметно оживленнее. Все старались занять место поближе к двери и были готовы к старту. Ровно без одной минуты одиннадцать открылась дверь, и громкий голос скомандовал: