Прощай, зеленая Пряжка - Михаил Чулаки

Виталий взял у Галочки журнал.

В колдоговоре про кочегара не записано, так что ничего не бойся. Про это пусть у а-хэ-че голова болит.

Ой, всегда ты все хорошо объяснишь. Ну, счастливого дежурства!

Виталий занес журнал в приемный покой, поздоровался с сестрой Ольгой Михайловной, с которой ему дежурить, и пошел к себе в отделение — когда нужно, его вызовут.

В ординаторской все еще толпились сестры и санитарки, Капитолина все еще громыхала. Виталий протиснулся к своему столу, Маргарита Львовна поспешно уступила ему его место, он сел и попытался читать журнал наблюдений за больными — сплошная журналистика кругом! — куда дежурные сестры записывают все, что они заметили примечательного. Воспитательных пассажей своей заведующей Виталий старался не слушать, потому что заранее знал, чем кончится: Капитолина отбушует и побежит по начальству заминать дело — не потому, что ей жалко провинившихся, а чтобы не отобрали у отделения знамени, которое после долгих волнений и происков Капитолины Харитоновны, наконец, присудили в прошлом году. Виталию было все равно, есть у них знамя или нет: даже меньше чем все равно, потому что на знамени было написано: «Бригаде отличного обслуживания», — что вполне уместно в магазине или в столовой, но как- то не звучит в больнице, так что многие из посетителей, те кто поинтеллигентнее, читали и улыбались. А выговоры дать надо было бы, особенно Доре: и ленива, и лжива, и с больными груба, но Капитолина ради знамени с этой неуместной надписью будет Дору покрывать, поэтому Виталий и злился заранее.

Наконец, Капитолина отпустила персонал, вытерла взмокший лоб и велела принести чаю. Люда, тоже врач отделения, по обыкновению опоздавшая и довольная, что по случаю затянувшейся пятиминутки ее опоздание осталось незамеченным, поправляла в комнате Анжеллы Степановны прическу.

— Нет, все-таки какая дура, эта Маргарита Львовна! И ведь старая сестра, опытная, должна понимать, — Капитолина постепенно остывала и говорила уже по инерции: сразу не могла остановиться, как тяжелогруженый поезд. — «Ничего не случилось»! И таким тоном это сказала. Совсем обнаглели! Скоро мы здесь будем не нужны! Маргарита Львовна будет сама лечение назначать.

Капитолина Харитоновна, да как все вышло-то? — Люда вошла, наконец, причесанная и вся в азарте любопытства. — Расскажите, не томите!

Просто чистая случайность, что мы их застали! Вчера на восьмом затяжная кома, Елена Николаевна, конечно, осталась, ну и я с ней. В общем, только в третьем часу ночи больной стал в себя приходить. Ну, я тогда и решила пойти поспать здесь, на диване. Прошла через третье — там на надзорке сестра спит, через наше — Антонина Васильевна храпит, а Дора до того обнаглела, что здесь, в ординаторской, разлеглась на диване! Ну уж тогда я решила по всей больнице пройти. Еще па пятом застала. А в первое когда стала дверь открывать, слышу, переполох в коридоре, вошла, а Нина Павловна, сестра есть такая, босиком от меня бежит.

Капитолина Харитоновна еще посетовала и ушла.

К начальству побежала, — решила Люда. — Вот человек: хлебом не корми, дай около начальства повертеться. Сама устроила переполох — а теперь замазывать. Кто ее просил ночью по больнице шастать?

Дверь приоткрылась, осторожно заглянула Маргарита Львовна.

Капитолины Харитоновны нет? Я уж боюсь на глаза показываться. Нет, правда, что я такого сказала? Ведь действительно ничего не случилось.

Не то что лицо — вся толстая фигура Маргариты Львовны выражала печальное недоумение. Но Виталия наивность престарелой Маргариты Львовны только раздражала.

Капитолина Харитоновна покричала, а сейчас пошла к главному просить, чтобы не давал выговоров. И совершенно напрасно. Я бы на ее месте говорил вполголоса, но настаивал бы, чтобы вынесли строгие выговоры, а при повторении кого-нибудь уволили, наконец.

Извините, Виталий Сергеевич, я не знала, что вы так непримиримы.

Совершенно непримирим, учтите это, пожалуйста.

Маргарита Львовна обиженно исчезла.

Чего ты на нее напустился? — удивилась Люда. — Все равно ночью спали и будут спать.

Виталий не стал спорить.

С утра как всегда ждала масса раздражающих мелких дел: написать две доверенности, заполнить карточку на выписавшуюся больную, дать сведения в справочное. На многих отделениях это делали старшие сестры, но Анжелла Степановна так себя поставила, что к ней за этим и не решались обращаться.

Капитолина Харитоновна вернулась торжествующая:

Ну вот, отстояла я наших, решили и ограничиться разбором в отделении. А мы уже разобрали, правда? Правда! А зачем нам выговоры — только показатели портить!.. Ой, ребята, что делается!

При последнем возгласе Люда встрепенулась: возглас этот означал, что Капитолина узнала новость!

А что такое?

Да нет, ничего.

Я же по лицу вашему вижу, Капитолина Харитоновна! Не томите!

Нет-нет, ничего. И нельзя разглашгать.

Ну вот: и ничего, и разглашать нельзя. А уж, небось, вся больница гудит.

Ничего. Просто мы говорили в месткоме. Я зашла по пути.

Спохватились: разглашать нельзя! Раз говорили в месткоме — значит, уж точно по Всей больнице звон. Расскажите, Капитолина Харитоновна, мы дальше не понесем!

Нет, действительно, раз в месткоме говорили — значит, секрета быть не может, правда? Правда! — Капитолина Харитоновна имела свойство необыкновенно быстро усваивать чужую мысль, делать ее как бы своей собственной, — В общем, говорят, что Олимпиада уходит.

Все задумались: уход начмеда — то бишь заместителя главного врача по медицинской части — касался каждого: как поведет себя новый? кого будут выдвигать?

А кого вместо?

Капитолина Харитоновна помолчала, наконец, сказала, поджав губы:

Говорят, Элеонору.

Люда возмутилась:

Дожили, называется! До чего больница докатилась: Элеонору начмедом! Да она же совершенно неграмотная — только вид важный! Да и климакс у нее: сегодня — сахарная, а завтра — на людей бросается. С Элеонорой точно жизни не будет!

Виталия кандидатура Элеоноры не волновала: он с нею никогда не ссорился, да и вообще знал только издали. А Люда всегда воспринимала события слишком драматически: завтра Олимпиада чем- нибудь не угодит, так начнет говорить: скорей бы назначили Элеонору!

Капитолина посмотрела на часы:

Ой, девочки-мальчики, что же делается: уже скоро одиннадцать! Пошли скорее в обход. — И громче в соседнюю комнату:

Анжелла Степановна, идемте в обход!

Люда неохотно встала. Зазвонил телефон, она

взяла трубку, послушала, передала:

Дежурного врача в приемный.

И вовремя: Виталий предпочитал обходить своих больных самостоятельно, а не в обществе Капитолины.

Когда зовут в приемный покой к новому больному — всегда ожидание: кого привезли, какая симптоматика? И хочется, чтобы интересные симптомы, чтобы свежий больной, а не повторный, много раз леченный. А то самое досадное, когда возвращается больной или больная только что выписанные.

В кресле перед столом дежурного врача сидела девушка. Очень красивая девушка с лицом Венеры Боттичелли. Пожалуй, Виталий никогда еще не видел такой — не то что здесь в больнице, а вообще. И взгляд живой — напряженный, испуганный, но живой, а не туповатый, сонный, какой обычно бывает у дефектных больных.

Но, конечно, это и особенно грустно: такая молодая, такая красивая — и вот здесь, в приемном покое.

Виталий сел, взял историю, в которую Ольга Михайловна уже вписала анкетные данные: Вера Сахарова, 19 лет, студентка. В направлении «скорой»: бред, возбуждение, агрессия, первичная больная. Странно: «скорая» обычно везет первичных в четвертую больницу, там считается психоприемник, а уж оттуда распределяют по районам… Сколько рутинных мыслей сами собой лезут в голову! Привезли сюда — и очень хорошо, что привезли!

Виталий спросил как можно мягче:

Вы знаете, где находитесь?

Вера смотрела с ужасом и на него, и вокруг — на все сразу!

В тюрьме!

Да-да, что ж ей еще отвечать: и так ей страшно, а тут еще эти решетки! А как без решеток? Вон в третьей больнице новые корпуса без решеток: чтобы не травмировать больных — так уже один выскочил и разбился, хоть и говорили, что корабельные стекла, небьющиеся. Вот и вопрос, что гуманнее? Ну, правда, приемный-то на первом этаже, так что здесь можно было бы и без решеток.

Виталий попытался убедить Веру, хотя знал, что толку не будет: в таких случаях логика отказывает.

Подумайте хорошенько. Посмотрите, белые халаты на персонале. Разве в тюрьме ходят в белых халатах?

В тюрьме.

Конечно, ей сейчас не до логики.

На следующие вопросы она и вовсе перестала отвечать — обычное дело. Да уже и не имели значения ее ответы. Было совершенно ясно главное: девятнадцатилетняя Вера Сахарова больна, психически больна, нужно ее лечить. А уточнять содержание бреда, выявлять возможные галлюцинации, ставить диагноз — это все предстоит в отделении, в приемном покое это сейчас невозможно, да и не нужно. Виталий раздумывал сейчас не над диагнозом, а над решением, которое ему предстояло принять немедленно: куда положить Веру Сахарову, в какое отделение?