Солнце на стене - Вильям Козлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я видел, как Валька засунул руки в карманы. Брюки на его бедрах вздулись, будто в карманы положили два кирпича. Я понял, что будет драка. Вернее, не драка, а избиение младенцев. Матроса не смогли бы свалить с ног и восемь таких юнцов. Я бросился к пивному ларьку.
Чернявый парнишка схватил Вальку за свитер и потянул. Матрос сгреб его в охапку, приподнял и швырнул в сквер, туда, к девчонкам. Трое остальных бросились на Вальку. И тут же один за другим закувыркались по земле. У Валькиных ног остался красно-голубой шарф.
— Воюешь? — спросил я.
Матрос посмотрел на меня злыми прищуренными глазами.
— А… это ты, — сказал он.
Пивной ларек стоял в стороне от тротуара, и поэтому вокруг еще не успела собраться толпа, но кое-кто уже заинтересовался. Буфетчица высунула из ларька круглое равнодушное лицо и громко спросила:
— А за пиво будет платить дядя?
Парни у дерева о чем-то совещались. Они поглядывали на нас, на шарф и на девчонок, которые все еще стояли в сквере и хлопали глазами, не понимая, что произошло. Чернявый ползал на коленях возле садовой скамейки.
— За пиво заплатил? — спросил я.
— Ваши дружки не заплатили, — сказала продавщица.
— Дружки! — хмыкнул Матрос.
Военный совет под деревом закончился. Один из парней, опасливо поглядывая на Вальку, поднял шарф и подошел к ларьку. За пиво платить. Матрос опустился на корточки и стал носовым платком счищать грязь с нового желтого ботинка. В это время на него кинулся чернявый. В руке зажат камень. Я перехватил чернявого и, спросив, куда это он разбежался, ударил. Чернявый, выронив камень, полетел на землю. И тут ко мне подлетела одна из девчонок и, привстав на цыпочки, два раза хлестнула по щекам.
— Легкая кавалерия, — сказал я, отступая.
В этой сумятице я толком не рассмотрел девчонок. И вот одна передо мной. Девчонка очень рассержена. Глаза блестят, щеки порозовели. Она хорошенькая, и ее лицо мне кажется знакомым… Девчонка привстала на цыпочки и снова замахнулась.
— Я могу нагнуться, — сказал я.
Девчонка опустила руку. Лицо у нее было уже не сердитое, а удивленное.
— Андрей Ястребов… — сказала она. — Здравствуйте.
Теперь и я ее узнал. Оля Мороз. Та самая девчонка, которой ногу в автобусе прищемило. Она сегодня совсем другая: в коричневом пальто, с роскошной копной каштановых волос, остроносые сапожки.
— Две встречи — две пощечины, — усмехнулся я.
— Не будьте мелочны, — сказала она.
Я покосился на ее приятелей. Они что-то оживленно обсуждали. Чернявый тоже присоединился к ним. Верхняя губа у него вздулась и наползла на нижнюю. Он стал похож на тапира. Эта смешная зверюшка, кажется, в Южной Америке водится.
— Это чудовище ваш друг? — спросила Оля, кивнув на Матроса, который стоял у ларька и курил.
— Тапир первый привязался к нему, — сказал я.
— Тапир? — удивилась она.
— Вон тот, черненький… Вылитый тапир, — с удовольствием повторил я. Это из-за него она налетела на меня.
И тут появился старшина милиции. Рядом с ним невысокий гражданин в кепке и черных валенках с галошами.
Старшина подошел к компании чернявого. О чем он говорил, я не слышал, но зато видел, как старшина повернулся и посмотрел на Матроса, потом на меня.
— Теперь нас арестуют, — сказал я.
— Их тоже? — спросила она.
— Тапира обязательно, — сказал я. — Он зачинщик.
Когда старшина стал выяснять суть дела, поднялся шум, гам. Компания чернявого не дала нам слова сказать, а тут еще гражданин в светлой кепке так и налетал на нас, выкрикивая, что все видел собственными глазами.
Мне надоел этот гражданин. Он заглядывал старшине в рот и тараторил:
— Я все видел, товарищ старшина… Сначала он подошел к тому, а тот как стукнет его, а потом подскочил этот… (Это я.) Ясное дело, хулиганы… Всех их нужно за решетку!
Старшина молчал. Ему было неинтересно.
В этот момент Тапир попытался смыться, но Матрос поймал его за воротник.
— Без тебя, приятель, нам будет скучно, — сказал он добродушно. У Вальки вся злость прошла. И хмель тоже. Матрос был парень не злой.
Прохожий в светлой кепке вывел из терпения даже задумчивого старшину.
— Помолчите минуточку, — сказал он. — У вас есть друг к другу претензии? — Это он обратился к нам.
— Нет, — сказали мы с Валькой.
То же самое ответил и Тапир со своей компанией.
— Товарищ старшина, вы посмотрите на этого… — сказал прохожий и вцепился в рукав Тапира.
— Где это вас, гражданин, так угораздило? — спросил старшина.
Тапир сверкнул на меня злыми черными глазами и буркнул:
— Поскользнулся…
— Под ноги, гражданин, надо смотреть, — сказал старшина.
— Ладно, — ответил Тапир.
— Я вас больше не задерживаю, — сказал старшина.
— Бандитов отпускают! — ахнул прохожий.
— Свитер у вас… — сказал старшина.
— А что? — спросил Матрос.
— Красивый, говорю, свитер.
Вся компания направилась прочь от пивного ларька. Тапир жестикулировал и оглядывался. Остальные не слушали его. Рады, что дешево отделались.
Я смотрел им вслед. У Оли красивая фигура: длинные ноги в светлых чулках, узкая талия. И приятельница ничего, только очень высокая и худая. Оля взяла Тапирчика за руку и что-то сказала, тот вырвал руку. Мне стало грустно. Я вспомнил, как однажды сказал мой приятель Глеб Кащеев: «Когда я вижу хорошенькую девчонку с другим, у меня такое чувство, будто меня обокрали…» Нечто подобное и я сейчас испытывал.
И тут меня словно кто-то подтолкнул: я сорвался с места, догнал их и взял Олю за руку. Все уставились на меня. Чернявый так и сверлил злыми глазами.
— Я вас догоню, — сказала Оля.
Мы остались вдвоем на тротуаре. Я смотрел в ее темно-серые глаза и молчал.
— Я вас не больно ударила? — спросила она.
— Ударьте еще раз и назовите ваш телефон.
— Старая песня, — сказала она. — Вы забываете, что мы с вами две враждующие стороны… И я не хочу быть изменницей…
— Оля, кончай! — услышали мы.
— Вы испытываете терпение моих друзей, — сказала она.
— Я узнаю телефон в справочном.
— Гениальная догадка! — засмеялась она. — Теперь я могу идти?
— Я позвоню…
— Отпустите мою руку!
— Завтра же, — сказал я.
Матрос хмуро тянул пиво и смотрел на меня.
— Щемит тут, Андрюха… — сказал он и потыкал пальцем в полосатую грудь. — Никак прошла она…
— Кто?
— Понимаешь, раньше была, я чувствовал, а теперь вот нет… Не чувствую, хоть тресни!
Я ничего не понимал. Но по Валькиному лицу видел, что говорит он всерьез.
— А как без этого жить-то?
— Без чего?
— Этой… любви нету. Чужая она стала мне, понимаешь?
— Поругался?
— В том-то и дело, что нет! Когда поругаешься, понятно, а тут другое.
— С чего ты взял, что нет ее… любви?
— Рябая какая-то стала… На лице пятна. Пузо горой. Сидит у окна и смотрит, а ничего не видит. Со мной почти не разговаривает, как будто я виноват…
— А кто же еще?
— Вот дела, — сказал Валька.
Я не особенно разбирался в этих вопросах. Почему женщины перед родами не любят своих мужей?
— Говорит, рожу и уйду от тебя, изверга, — продолжал Валька. — Почему так говорит?
— Не уйдет, — сказал я.
— Нет, ты скажи: почему так говорит?
— Вот родит тебе сына или дочку…
— Сына, — сказал Матрос.
— …и все пройдет. И эта… любовь вернется.
— Не подпускает она меня…
— Побойся бога! — сказал я. — Ведь ей скоро…
Мы стояли у ларька и разговаривали. К прилавку подходили люди, пили пиво и уходили. И лишь один чернобородый карапузик застрял у прилавка. Он стоял рядом с Валькой, и на них без смеха нельзя было смотреть: гигант Матрос и кроха — Черная борода. Борода медленно тянул пиво из толстой кружки и, задирая голову, в упор разглядывал Матроса.
— Где вы свитер достали? — спросил он.
Валька с высоты своего роста посмотрел на него и угрожающе засвистел носом.
— Английская королева подарила, — сказал он.
— У вас насморк? — вежливо спросил парень. Он был без шапки, и черные короткие волосы опускались на лоб.
— Послушай, приятель… — начал Матрос.
— Мы не познакомились, — перебил чернобородый. — Аркадий Уткин. — Он протянул руку. Глаза у парня чистые, и он вполне дружелюбно смотрел на нас. Я пожал ему руку. И вдруг почувствовал, что парень сжимает мои пальцы. Я тоже напряг мышцы. Хватка у него железная.
Аркадий Уткин попробовал таким же манером поздороваться и с Матросом. Я видел, как Валькины брови удивленно полезли вверх. Потом он усмехнулся и стиснул чернобородому руку.
— Сдаюсь, — сказал Уткин.
Мы выпили еще по кружке. Парень оказался скульптором. Вот почему у него пальцы такие сильные.