Бремя удачи - Оксана Демченко

– Вся эта страна… – Шарль обличающе обвел рукой горизонт, утыканный однообразными пихтами, словно мелкими гвоздями, на каких растягивают тончайшие пуховые платки во время просушки. – Вся страна есть одно болото, набитое тайнами! Оно затягивает, оно душит и переделывает нас, чужаков. Скоро я вынырну и не узнаю себя! Террибль… и даже это уже не пугает.

Франконец прищурился, подмигнул горизонту и зашагал к поезду. «Даже железнодорожные пути в Ликре пьющие», – с легким раздражением думал он на ходу. Каждое лето люди ремпоезда наводят порядок: подсыпают и трамбуют щебень, проверяют и меняют рельсы. И каждую зиму полотно и насыпь досыта пьют, мерзнут, снова пьют – и к весне делаются непригодными к работе… Их опять восстанавливают, не считая ежегодный труд бесполезным или бессмысленным. Это, видимо, традиция – жаловаться на беды, но не впадать в отчаяние. Впереди еще девять лет жизни в ошейнике-блокираторе, без магии, которая иногда навязчиво снится и болезненно манит. Только Ликра уже впитала прежнего маркиза и переделывает все сильнее. Он понимает, что отсюда не вырваться, что так жить – тяжело. Но отчаяться не в состоянии. Люди кругом пусть и чужие, но душевные. Приняли как родного, и он тоже постепенно принял и их, и себя самого, нынешнего.

Нюша сидела на косогоре у хвостовых вагонов. Ждала упрямо, как умеют люди ее склада. Вздыхала, оглядывалась, снова подпирала подбородок белой пухлой рукой. Углядела, заулыбалась. Шарль подошел и сел рядом.

– Что тебе?

– Шарлик, а меня Лексей замуж зовет, – низким красивым голосом вывела Нюша. Толкнула плечом и захихикала, прикрывая рот ладонью. – Ты его от беспросветного-то пьянства отвадил, дык я и гляжу – справный мужик-то, ась? Ты мне толком поясни: он уже наемный, денежка в доме будет?

– Свои пять лет отбыл, – согласился Шарль. – В следующем месяце ему причитается первая выплата. Грозился на юг податься, к родне. Хороший кочегар, жаль…

– Да куды он от меня денется? – прищурилась Нюша, воинственно поправляя косу. Глянула внимательнее и жалостливо покачала головой: – Рубаху-то сымай. Простирну. И штаны сымай. Вона – смена в мешке, держи.

– Откуда ты…

– С Корнеевой бабой мы кости твои перемыли, – тяжело, со стоном вздохнула Нюша. – Не наш ты, и нашим-то снутри не станешь. Так уж надежнее Лексей, вот… А стирать я тебе все одно буду, чтобы ты не пропал. И на борщ заходи.

– Дядь Шура! – запищал издали семилетний Федька, новая большая любовь Корнея: тот отправил родного внука в столичный колледж и страдал без малышни. – Дядь Шура, телеграмма!

Шарль давно смирился с многообразием вариантов искажения своего имени. Торопливо подтянув пояс, выбрался из зарослей, отдал грязные вещи Нюше, чувствуя себя отчего-то виноватым перед ней, пожал плечами и зашагал навстречу Федьке.

Дед Корней, пожилой начпоезда, любил подключаться к линии и подолгу сидеть на ключе, сплетничая с приятелями на станциях. Эта привычка была известна всем. И содержание телеграммы, великого события для всей малышни Федькиного возраста, Шарль знал наперед. Но принял у пацана вежливо, похвалил за расторопность и угостил пирожком, полученным у Степаниды. Развернул лист, прочел, хмурясь и важно кивая. Почерк у Корнея строгий, спины у всех букв прямые, верхушки колючие, точно как сам дед, тот еще упрямец.

«Предписываю завершении ремонта следовать главный северный путь тчк Поступить распоряжение узлового депо Боровичи целью формирования ремзвена первого класса тчк»

– Нюша, – окликнул Шарль женщину, – а ведь праздник у нас, пожалуй. Корней большим человеком становится. Раз ремзвено, значит, нам путеукладчик новый выделят и механизации прибавится. Да и людей…

– Зазря ты самогон-то извел, начальничек, – хихикнула Нюша.

Подхватила вещи да и пошла прочь, качая широкими бедрами. Шарль потер затылок. Это что же получается? Лексей опилки переводил в пойло, а эта его новоявленная невеста гоняла впечатлительного инженера, помогая сберечь продукт?

– Дикая страна. То ей непьющий нужен, то самогон подавай… – снова вздохнул Шарль и зашагал к «трешке», вагону, занятому Корнеевой семьей.

Там же, в ближнем к паровозу купе, обитал и инженер де Лотьэр. Человек нездешний и даже Нюше, как теперь ясно стало, только для забавы интересный. Дохода-то у него постоянного нет: не наемный он, а поднадзорный… Спасибо хоть Корнею хватает ума и порядочности каждый месяц выписывать своему помощнику пусть малую, но премию.

Глава 2

Ликра, Белогорск, 8 августа

Баронесса Елена Корнеевна фон Гесс тяжело вздохнула, взглянув на замершую в дверях кухни Екатерину Федоровну. При пожилой певице ругаться было решительно невозможно. Та не умела грубо выражаться и не понимала, как баронесса может себе позволить упоминать зеленых чертей и тем более уточнять сочно и подробно, кому и какой именно родней они доводятся.

– Леночка, как можно, – всплеснула руками певица. – Полюшка разобрала каждое слово! У вашей милой крохи музыкальный слух, поверьте слову Алмазовой, именно так. Разве допустимо отравлять его столь преизрядно?

– Вдруг пригодится, – виновато и упрямо прищурилась баронесса. – Тетя Катя, в наше время обмороки немодны и бесполезны. Пусть лучше учится стоять за себя.

– Помилуй бог, да она еще и не ходит, а вы о баталиях помышляете! – строго поджала губы певица. – Между тем, душечка, вам пора. Я сама прослежу за борщом, именно так. Мой милый Семочка познакомил вас с исключительными людьми! Вам партитура подарена, у вас приглашение в императорскую ложу. Надобно прибыть за час до открытия занавеса, это самое малое, уж вы мне поверьте. Но вы отнюдь не одеты, это весьма, весьма дурно.

Лена дернула плечом, нехотя развязала передник, бросила на спинку стула. Временами ей совершенно не нравилось, что баронессы должны быть вежливыми, дорого одетыми, к тому же обременены обязанностями. Но если твой муж барон, да еще декан вновь созданного инженерного факультета в высшем магическом колледже, если у тебя в гостях бывает начальник тайной полиции, а первый министр тебе почти родня, поскольку женат на сестре мужа…

– Теть Катя, и почему вы с нами не едете? – в очередной раз упрекнула Лена.

– Я была на вчерашней генеральной репетиции, – гордо сообщила бывшая оперная дива. – Это куда интереснее. К тому же никак невозможно бросить Полюшку без присмотра. Иди, душечка, тебе понравится.

– В эдаком платье, – поморщилась Лена и пожаловалась: – Да я в нем себя голой чувствую.

Она тяжело вздохнула и, не найдя новых поводов задержаться на кухне, привычной и понятной, пошла одеваться. В последнее время столичная жизнь угнетала баронессу, привыкшую к дикой вольнице ремпоезда, родной, веселой и, увы, невозможной с тех пор, как окончательно выяснилось происхождение мужа. Она смиренно приняла титул, но богатство, рухнувшее на плечи после того, как весной пересмотрели старые дела и отменили приговор Карлу фон Гессу…