В ловушке - Улья Нова

Спустя час, в машине, на Воробьевых горах. Перед нами остров и церквушка на фоне желтых листьев и серого неба.

– Мы разные, нам лучше расстаться.

– Наверное, ты прав, – шепчу, мастерски сдерживаю слезы, от неожиданности происходящего сердце бьется так сильно и громко, кажется, там, на острове, и то слышен его стук.

Что может сказать женщина, которую бросают? Обвить руками за шею, повиснуть, разреветься: «не могу без тебя, думаю только о тебе, думаю твоими словами, живу в ловушке, стены которой – твои вкусы и представления о том, как должна жить, выглядеть, думать и чувствовать я».

Разные – значит, попросту не любишь. Эта кукла тебе не нужна больше. Наигрался. Ты уходишь, и мне только сказать: «Наверное, ты прав». И оставаться в пустоте, потому что я не знаю, куда дальше идти, вот уже совсем скоро, после нашего разговора».

Споткнувшись, выхожу из машины, теряюсь в серо-черной, источающей усталость, толпе людей метро. Иду, пошатываясь, по переходу, на другую улицу, не знаю, как она называется, продвигаюсь куда-то под дождем с развевающимися от быстрой ходьбы полами пальто. Три грузчика в серой спецодежде суетящиеся возле пикапа с какими-то свертками, вдруг, прерывают работу, выпрямляются, смотрят, один из них нерешительно окрикивает:

– Девушка, вы что-то потеряли?

Молча, чуть ускорив шаг, прохожу мимо. Мне стыдно за себя, за тебя, за весь этот город.

Глава 5

Фарфоровые куклы

«Кукла проворно чай подает.

У ворот усевшись,

Наслаждаюсь прохладой».

Подруга живет в сталинском доме возле метро «Динамо». В ее трехкомнатной квартире полумрак, множество вещей и необыкновенная пустота. Это настоящий музей, точнее, несколько музеев, собранных под одной крышей, на небольшой площади трехкомнатной квартиры. Здесь начинаешь ощущать неудержимую страсть заполнения пустоты. Два велотренажера, шкаф-купе, множество мягких игрушек – кошек, собак, зайцев, которые постоянно исчезают без следа, сменяясь новыми. Накладные желеобразные груди в пластиковой коробке, накладные ногти и ресницы. Косметика, разбросанная по узкой длинной комнатке-спальне, почему-то напоминающей футляр или внутреннее помещение пирамиды, куда сложили все, некогда принадлежащее мумии. Лаки, губные помады, надоевшие пузырьки от духов, коричневая циновка на полу, красные бархатные шторы, раскрытая шкатулка с потерянной крышкой, в которой бижутерия, бусы, отдельные бусины, пластмассовые посеребренные заколки и резинки с бабочками. На стене сомбреро, привезенное из Мексики, бумажные елочные игрушки из Таиланда. Циновки с драконами, видеокассеты и журналы просунуты во все пустующие щелочки.

Но центр этой спаленки-футляра – навесная полка, на ней восседают фарфоровые куклы, которых подруга любит и с детства коллекционирует. Дамы в кружевных платьях, арлекины, пупсы. Слишком похожие на живых. Не такие, как прочие куклы – их нельзя раздеть, нельзя ими играть, их легко разбить. Фарфоровые куклы, сделанные в натуральную величину ребенка, несут в себе нечто зловещее. Представляешь семью, где не получилось детей. У них, наверняка, в гостиной сидит такой вот фарфоровый ребенок. Заполнить пустое кресло, украсить интерьер, потратить деньги (фарфоровая кукла – дорогое удовольствие), отдать частичку неистраченной нежности, ласковый взгляд.

Но если не предаваться грустным фантазиям, то не так уж и плохи фарфоровые куклы: у них живые глаза, лица и ладно, по-настоящему сшитая одежда. Это ведь целое искусство – фарфоровые куклы. Никогда не знаешь, что у них внутри. Там может оказаться механизм, с помощью которого она говорит, пустота или вата. Но это все не главное. А главное, чтобы были большие глаза и красивая одежда.

Розовая и большая. Неимоверно высокая девушка с белыми волосами, собранными в тугой хвост. В ярко-розовом костюмчике. В руке у нее маленький серебряный чемоданчик, она плавно, в ритме походки покачивает им туда-сюда. Ее длинные крепкие ноги в белых туфлях на высоком каблуке. И вся аж светится чистотой. Я шла и поглядывала на нее с восхищением и опаской, как, должно быть, поглядывают кошки на тигриц и пантер. Пусть она будет подобна чуду – появилась из другого мира и идет бесцельно, просто так, в никуда.

Кому нужна сломанная, некрасивая кукла? Ее обычно мучают, делают служанкой принцессы – новенькой куклы в нарядном платье. Ее стригут наголо, ее туфельки дарят другим, отрывают у нее руки и ногу, откручивают ей голову, вынимают глаза и делают из них бусины.

Кому нужна больная кукла?

Она сидела, слегка сутулясь, девочка лет пятнадцати с огромными голубыми глазами. Тонкие русые волосы убраны в два торчащих в разные стороны коротеньких хвостика. На ней короткое черное платье, к груди она прижимала черный кожаный рюкзачок. Она сидела и смотрела по сторонам удивленными глазами. Когда доктор вызвал, она скромно положила рюкзачок на кушетку, села, открыла рот, яркий луч света осветил ее нижнюю губу и глубокую, покрытую серым налетом, сифилитическую язву, похожую на клок выдранного мяса. Два молодых ассистента тяжело молчали, потом одновременно бормотали что-то, а она встала, сутулясь, пошла прочь, почему-то сразу стали отчетливо различимы рытвины и прыщики на ее лице и большие, тяжелые, будто наполненные водой шары, груди.

Старые куклы вызывают совсем другие чувства. В них играло не одно поколение детей. Они потрепанные и блеклые, но это не уменьшает их прелести. Какое-то очарование остается, ладошки ребенка тянутся к ним. Вокруг них неуловимое пряное облачко, тихая ностальгия и грусть. Все куклы напряженно ждут и хотят понравиться, оттого их стеклянные глаза смотрят в одну точку. А старые куклы – особенно.

Старушка в красном берете с черным кожаным кантом, на коленях дерматиновая сумка, в ней – маленькая серая собачка. Соседнее место освободилось, я села, раскрыла книгу, читала о древней Греции, а старушка признавалась, что не может оставить собачку одну дома и возит ее везде с собой, даже в санаторий. Когда она говорит, вдруг, начинается судорога, губы выворачиваются наизнанку, брызжет слюна, слегка высунутый от заикания язык дрожит. В Древней Греции сельское хозяйство имело ряд обусловленных географическим положением особенностей, собачка любит картофель и старушка толчет его с мясом. Собачка очень добрая, она спит, положив на подушку голову и лапы. А в древней Греции культивировали оливы, делали из них масло, оказывается, перед обжигом на глину будущего кувшина накладывали палочкой рисунок, обжигали, обводили черной эмалью, а после накладывали тонкие линии белой краской – черты лица. Старушка вспоминает, что внуки, когда приезжают погостить, ругаются из-за того, кто будет спать с собачкой... А вдруг она всю жизнь так и ездит в метро, прячась от одиночества за сумкой с серой полусонной зверушкой. Собачка заскулила, старушка погладила ее по головке и прошептала «ведь все понимает». Потом была их остановка, старушка поспешно затолкала собачку в сумку, застегнула молнию, вышла, даже не попрощавшись, сразу же позабыв обо мне.

Куклы многое могут, особенно если в них имеется скрытый механизм и есть заводящий ключик. Кукла может жевать, ходить, петь, баюкать ребенка. Говорят, некоторые даже стирают белье, моют посуду, и, наверняка, могут строить глазки.

Шла впереди по тротуару. Ножки, затянутые в черные капроновые чулочки. Рыжие волосы кокетливо перетекают через правое плечо на грудь. Уверенные сбитые шажки. Тук-тук-тук. Короткий терракотовый плащик, придающий сходство с маленькой глиняной статуэткой. Мелькает серая подошва туфель на высоком каблучке. При соприкосновении с асфальтом они издают звуки, похожие на погремушку. Будто внутри каблуков – бисер.

Интересно проследить историю появления кукол. Может быть, это глиняные статуэтки богинь, в которых когда-то верили, а потом переставали. Став бессмысленными, они валялись в пыли, хранились в сараях и на чердаках, с ними играли дети. Может быть, именно так и появились куклы. Из забытых, утративших свою силу богинь.

Села напротив. Ничего особенного. Глазищи на полстраницы. И знает, что на полстраницы. Сидит вся в своих мыслях, то опускает глаза, то поднимает – даже у меня мурашки по коже забегали. Синий костюмчик в полоску, кружевная рубашка – миленькая юная леди. Пышечка. Сейчас приедет домой, переоденется. Что станет делать? Смотреть телевизор. Звонить подруге. Чистить картошку. А, вдруг, она очень одинока. Мне захотелось с ней познакомиться. Но она не вышла на моей станции. Я представляю ее реакцию «девушка, а можно с вами познакомиться». Наверняка, измерила бы меня глазищами, подумала бы обо мне Бог знает чего, а я ведь только хотела узнать, какая она, кто она и как живет.

Лица их всегда приятны, непроницаемы, невозмутимы. Фарфор не дает свободы мимике. Даже если в помещении холодно, пусто, за окном дождь и слякоть, а в доме напротив – взрыв, кукла спокойно смотрит в одну точку стеклянными глазами.