Орлица Кавказа (Книга 2) - Сулейман Рагимов

- И все-таки нам лучше помолчать,-обронил Аллахверди. - Я думаю, по горам уже рыскают казачьи разъезды.

Путники шли от утренней до вечерней зари, делая небольшие привалы у хрустальных, ледяных родников, подкреплялись нехитрой снедью: тандырными лепешками и козьим сыром. Стрелять дичь Аллахверди запретил, чтобы не привлекать внимания, хотя Томас и уверял, что сюда, в глухие ,горы, солдат даже чачей не заманишь. Они шли дальше, преодолевая кручи, пробираясь над обрывами, продираясь сквозь густые лесные заросли. Аллахверди знал эти места лучше всех, но иногда отряд вел Томас, который хорошо ориентировался в незнакомой обстановке, находил неожиданно невесть откуда взявшиеся тропиночки, лесные прогалины, облегчавшие путь.

Иногда они забирались так высоко, что, казалось, можно достать руками быстро бегущие в небе облака, и замирали на время от захватывающей дух величественной красоты гор. Сизая дымка окутывала бесконечную гряду вершин, увенчанных снежными шапками; синели леса, утопали в них долины, и в бездонном небе поодиночке и попарно мощно и плавно очерчивали круги могучие орлы, то снижаясь, то поднимаясь выше, к самому солнцу; они кружились, изредка перекликаясь, и, казалось, нет им преград и границ.

- Вот она какая сладкая, свобода! - вздыхал Томас.

- Красиво, как красиво, - шептала Тамара, сжимая руку Гогия. - Горы, как в Грузии... Я обязательно напишу это, я найду такие краски, чтобы люди плакали от счастья... Вы помните, как у Пушкина: "Кавказ подо мною, один в вышине..."

- Ну вот, сразу плакать, - усмехнулся Томас, тряхнув кудрями. - Мы так приучились к слезам, что без них даже радоваться не можем. Вперед, друзья, вперед! Я чувствую,здесь, слева, дорога не так крута.

В свои тридцать лет Томас исходил почти все Закавказье, побывал почти во всех городах; он прекрасно владел русским, азербайджанским, грузинским, не говоря уж о своем родном, армянском языке. Он знал десятки профессий, работал кузнецом, плотником, был егерем, садовником и даже целый год - фельдшером, пока не умудрился выдернуть одному жандарму сразу два здоровых зуба вместо больного, за что поплатился своим. Когда он об этом вспоминал, то непременно вздыхал и говорил: "Кулак у этого дубины оказался с голову лошади. И весь рыжий. Ничего, я еще его встречу".

Если в трудном пути Аллахверди был командиром маленького отряда, то Томас был его душой. Когда устраивались на ночлег возле костра, Томас рассказывал о своих несчетных приключениях, и даже Аллахверди, не сдержавшись, беззвучно смеялся.

- Пришел я однажды в Кутаис, - рассказывал Томас. - Конечно, в кармане ни гроша, есть хочется. В работу меня никак не берут из-за лохмотьев. Ни в кузницу, ни в лавку. Кое-как разузнал, что в одном небольшом домике с красивым садом живет вдова, богатая вдова не то какого-то полковника, не то купца, так и не понял... Стал проситься в дом, два раза вышвырнули, вернулся. Хотели вышвырнуть в третий, появилась сама госпожа. "Что тебе нужно, бродяга? -спросила она. - Или полицейского кликнуть?"

- "Это нужно не мне, отвечаю, а вам, сударыня". - "То есть как _ мне?" "Вам, а только я не люблю, когда меня обижают, прощайте!"- "Подожди! Что ты сказал, почему это нужно мне?"

- "Потому, говорю, что в Тифлисе один гусарский офицер, узнав от своего слуги, что я двигаюсь в Кутаис, велел мне передать вам письмо. Он сказал, что есть такой домик с садом, с голубыми резными ставнями, отдашь хозяйке письмо." Смотрю, она вся розовеет! В точку попал! "Давай, говорит, письмо". - "Я еле держусь на ногах, говорю, а письмо я спрятал неподалеку отсюда, чтобы, не дай бог, не отнял кто". В третий раз из этого дома меня вышвырнули уже как следует. Пролетел я метров тридцать, как птица. Но уже был в кое-какой одежде и сытый. Устроился сразу же в кузницу. А в кузнице в то время... '

- Сочиняешь ты все, - ворчал Агамирза.

- Не все, - смеялся Томас. - Но в Кутаисе я действительно был, только очень давно, когда мне лет двенадцать было, и всего на час там задержался. Вышла история...

Так они шли, перемежая серьезные разговоры о своей цели с шутками, короткие передышки с трудными переходами, и, казалось, горы расступаются перед ними, раскрывая до поры до времени скрытые тропинки, и орлы сопровождают их, приветствуя мужество и жажду свободы путников гортанными криками. И если бы можно было подняться еще выше них, так высоко, чтобы разглядеть просторы на тысячи километров вокруг, то странной показалась бы эта маленькая горстка свободных людей, затерянных в горах, в просторах огромной империи, закованной в кандалы.

Могла показаться безумной мысль, что не только несколько человек, но и несколько тысяч, даже несколько десятков тысяч могут поколебать могущество империи и верят в то, что они могут выиграть это неравное сражение. И все-таки они шли, повинуясь вековечному зову, повелительному зову свободы.

Чем ближе путники были к цели, тем скорее они двигались, несмотря на налившиеся усталостью ноги, нехватку еды и сырые ночи, в которые невозможно было заснуть. Особенно устала Тамара, хотя и не подавала вида. Томас предложил вдвое сократить путь, спустившись в долину, и перейти вброд неглубокую, но стремительную горную речку; дальше через редколесье выйти к южному склону невысокой горной гряды, откуда до цели было подать рукой. Подумав немного, Аллахверди согласился. Ему не нравилось настроение людей, которые конца-краю не видели этому блужданию в горах...

Они собирались выйти уже из-за укрытия и двинуться к речке, как увидели двух конников.

- Быстрее, - тихо приказал Аллахверди, - вон за тот валун!

Всадники, это были казаки, держа поперек седел ружья, озирались по сторонам. Видно было, что они долго стоят на одном месте, потому что кони нетерпеливо переминались с ноги на ногу.

- Все здесь? - спросил Аллахверди. - А где Аслан?

- Только что был здесь, - шепотом отозвался Томас. - Не пойму, куда делся!

Всадники стали разворачивать лошадей в сторону речки, но тут, как пастуший кнут, неожиданно щёлкнул выстрел, и один из казаков, тот, что был правее, всплеснул руками и свалился наземь. Другой пустил лошадь в галоп, но Аллахверди быстро вскинул ружье, и лошадь понесла волочившегося головой по земле всадника к противоположной стороне ложбины и скрылась в редколесье.

- Черт знает что! - сказал Томас почему-то по-русски. - Этого только нам и не хватало.

Вернувшись почти ползком в лес, друзья увидели появившегося перед ними Аслана с восторженной улыбкой на лице. Все отвернулись.

- Отдай свое ружье Агамирзе, - сказал жестко Аллахверди. - Агамирза, возьми ружье у этого мальчика.

- Он шевелится, - сказал Томас.

- Кто шевелится? - спросил Аллахверди.

- Раненый казак шевелится. Нужно подобрать его.

- Пожалуй, - быстро догадавшись, что хочет Томас, сказал Аллахверди. Хоть и опасно появляться возле него, но выхода нет. Во-первых, можно узнать, много ли их тут, где и с какой стороны они могут появиться. А потом, если легко ранен и просто затаился, то может попасть к своим прежде, чем мы сумеем спрятаться в горах.

Немолодой уже казак был ранен в грудь. Он открывал мутные, слезящиеся глаза и громко стонал.

- Теперь его и бросить нельзя, - сказал Гогия.- Грех бросать умирающего.

- Он бы тебя не пожалел,- сказал Агамирза.

- Все равно нельзя,- признесла побледневшая Тамара.

- Хватит разговаривать,- оборвал всех Аллахверди.- Томас, сможешь носилки какие-нибудь соорудить? Побыстрее! А ты поди сюда,- сказал он Аслану.

Томас быстро разорвал на казаке гимнастерку, промыл рану чачей, смазал ее какой-то зеленой жидкостью, которую хранил в пузатой бутыли и, отодрав от края своей рубахи полоску ткани, сделал перевязку.

- Агамирза, верни этому мальчишке ружье,- сказал Аллахверди, вернувшись.Там, на месте, посмотрим, что с ним делать.

Через час они двинулись снова в горы. Идти стало втрое труднее. Раненый почти не приходил в сознание, только изредка одними губами просил пить, это на всех действовало угнетающе. Мрачнее всех выглядел Аслан, и Томас не спускал с него глаз, чтобы не вышло снова какой глупости. На привалах Аслан садился возле раненого, смачивал его потрескавшиеся губы водой, поправлял носилки или смотрел мимо него, не двигаясь.

Оставался всего один переход, когда ночью русскому солдату стало совсем плохо. Он скрежетал зубами, бился на носилках, что-то быстро бормотал, вскрикивал. Под утро затих и вдруг тихо позвал:"Сынок! Сынок! Поди сюда!"

- Тебя, наверное,- сказал Томас Аслану, отворачиваясь. Солдат нащупал своей ладонью руку Аслана, сжал ее.

- Сынок,- внятно сказал он,- ты меня слышишь?

- Ты хочешь пить? - ответил по-азербайджански Аслан, его бил озноб.

- Кто это? Кто рядом с тобой? - говорил русский солдат.- Вот, значит, бог дал - свиделись... Плетень... Плетень, говорю, поднимем... Нетоплено у вас, холодно... Ничего, бог милостив... Вот и свиделись, сынок...

Раздался вздох, словно легкий ветер прошел по верхушкам деревьев и стих.