Неразрезанные страницы - Татьяна Устинова

– Ты так сердишься, потому что знаешь, что она права.

Маня заглотнула кусок бутерброда, как удав, и уставилась на Марину.

– Ну, конечно, – и та кивнула, чтоб Маня точно поняла, что не ослышалась. – Издательство – это такое же производство, как любое другое. Что я тебе объясняю, ты же не первый год работаешь! У них свои интересы, и они должны их соблюдать. Пишется тебе или не пишется – это, по большому счету, не их вопрос.

– Мурзик, – жалобно сказала Поливанова. Только ей разрешалось называть могущественную Марину Леденеву этим дурацким, глупейшим, идиотским именем! – Мурзик, и ты туда же?!

– Я не туда же! – с досадой возразила Леденева. – Я всегда говорю то, что думаю, ты прекрасно это знаешь!.. И я тебе говорю – ты не права и зря обижаешься. Собственно, ты и обижаешься именно потому, что не права. Ты должна сказать Анне: романа нет и не будет, а не кормить ее обещаниями, что завтра его напишешь! Ты же завтра ничего не напишешь?..

Маня Поливанова покачала головой. Глаза у нее налились слезами.

– Я теперь вообще не знаю, как писать. Я разучилась. Не могу.

– А ты… почему разучилась? Ты же раньше умела вроде!..

– Тебе смешно, а мне…

– Из-за Алекса?

С Мариной Леденевой имело смысл говорить только честно. Или уж не говорить вообще.

– Ну да, – призналась Маня Поливанова. – Он же на самом деле… писатель. А я кустарь и ремесленник!.. И я его люблю, Мурзик!.. Я с ним живу. И он пишет, и я пишу, понимаешь?! Только у него получаются шедевры, а у меня все больше какая-то ахинея. У него результат, и у меня результат!.. А я так не могу. Лучше совсем не писать, чем так позориться.

– А он тебе что говорит?

Маня шмыгнула носом, и Марина протянула ей коробку с салфетками. Маня выхватила одну и утерлась.

– Ничего он не говорит. Его моя писанина не интересует. Он и не читал никогда!

– Ты тоже его не читай. Чего зря расстраиваться!

Писательница Поливанова затихла, поморгала красными от слез кроличьими глазами, а потом осведомилась осторожно:

– Ты шутишь? Ты же шутишь, да?..

Марина пожала плечами. Голубые глазищи смотрели серьезно и, пожалуй, с сочувствием.

– Я не шучу. Если тебе мешает то, что он пишет лучше тебя, хотя я не знаю, как можно сравнивать такую… разную литературу, тогда не читай его. Ты делай свое дело, как делала его последние десять лет, или сколько ты там пишешь?.. И все встанет на свои места.

– Но ему нужно, чтоб я читала! – закричала Поливанова. – Ему важно мое мнение и важно, чтоб я знала его текст, он даже иногда советуется со мной!

– Ты решила стать Софьей Андреевной? Женой великого писателя, надеждой, опорой, переписчицей и матерью его детей?

И обе замолчали.

Маня, ссутулив плечи, смотрела в пустую кофейную чашку, а Марина в компьютерный монитор, на экране которого болталась какая-то таблица.

– Пойдем, по магазину пройдемся, – предложила вдруг Марина. – Книжки посмотрим. Ты что-то правда не в себе.

Поливанова пожала плечами. Ей было все равно.

Узкими коридорами они выбрались в торговый зал, полный народу, шумный, залитый ярким электрическим светом. Здесь толпились, проталкивались к полкам, читали, составив на пол сумки и пакеты, выкликали продавцов, когда не могли найти нужную книгу, повторяли в телефон: «Скажи еще раз, как называется? Как?! «Огнедышащая бездна»?! А, «Бездонный огонь»!

Маня брела следом за Мариной сквозь толпу, то и дело без надобности поправляя на носу очки.

…Не хочет она быть Софьей Андреевной, что за чепуха! Какая из нее Софья Андреевна, жена величайшего гения всех времен и народов Льва Николаевича Толстого, мастера изображать «картины народной жизни»?! И Алекс вовсе не Толстой, хотя, конечно, знаменитый писатель, и, по большому счету, его ничего не интересует, кроме работы, и Маня как-то незаметно для себя стала как будто частью его работы, «первым читателем», «восторженным почитателем», слава богу, переписчицей еще не стала – выходит, права Марина?! Да нет, этого быть не может! Алекс ни в чем не виноват. Она одна во всем виновата. Таланта у нее никакого нет, была работоспособность, да и та вся вышла, и Алекс тут ни при чем, – выходит, не права Марина!.. Но только раньше, до Алекса, у нее была собственная жизнь и собственная работа, которая с его появлением потеряла всякий смысл – разве можно писать плохо, когда рядом человек, который умеет писать хорошо, так хорошо, что захватывает дух?! И в том, что она, Маня Поливанова, живет нынче жизнью Александра Шан-Гирея, нет и не может быть ничего плохого и разрушительного для нее!

…Или может?..

– Чего тебе хочется? – озабоченно спросила рядом Леденева. – Детективчиков? Или, может, любовных историй? Или новых философских течений? Течения не советую. Там все больше про то, что жизнь дерьмо, человек по сути своей насекомое, и скорей бы наступил конец света.

Маня пожала плечами и наугад вытащила с полки какую-то толстую книгу.

– Марина Николаевна, – к ним протолкнулся охранник с витым шнуром передатчика, заправленным за ухо. Вид у него был озабоченный. – Мы его взяли. Милицию, тьфу, полицию вызывать?..

Маня бросила листать книгу и насторожилась. Все же до последнего времени, еще до того, как заделаться Софьей Андреевной, она была неплохим детективным автором, и всякие такие штучки – шнуры передатчиков, пистолетная кобура и выражения типа «мы его взяли» – приводили ее в восторг.

– Где взяли? – совершенно хладнокровно спросила Леденева.

– В антикварном отделе. С поличным.

– А кого взяли-то? – сунулась Поливанова.

– Ведите его ко мне в кабинет. Полицию вызывайте.

– Нет, а кого взяли-то?!

– Может, ты пока книжки посмотришь? – предложила Леденева ласково. Голубые глаза под стать фамилии были совершенно ледяными.

Алекс, промелькнуло в голове у Мани, никогда не написал бы такой глупости, как «ледяные глаза», придумал бы что-нибудь поумнее!..

– Нет, ты скажи мне, что случилось!

Марина ловко и очень быстро пробиралась сквозь толпу, время от времени оглядываясь на Маню, которая тащилась за ней, как приклеенная.

– У нас в последнее время много воруют, – говорила она тихо, и Маня подставляла ухо, чтоб расслышать. – И только дорогие книги. У нас же открытая выкладка!.. Мы все никак не могли поймать, а убытки уже за сто тысяч перевалили.

– Ничего себе!

– Его долго выслеживали и сегодня, видимо, выследили.

– А можно мне… посмотреть? Мне для работы очень нужно!

Марина усмехнулась.

– Смотри, конечно, только это все не слишком интересно, я тебе точно говорю! Но если для работы…

Какие-то люди поднимались из цокольного этажа, где – Маня знала! – был антикварный отдел. Довольно плотная группа, все мужчины. Посередине невразумительный дяденька в лыжной шапочке и толстом шарфе, несмотря на то что в магазине по весеннему времени было жарко, а по бокам равнодушные парни в пиджаках.

Должно быть, это он и есть, догадалась авторша детективных романов про шапочку с шарфом. Это у него такая маскировка, чтобы не привлекать внимания! Ничего себе, на сто тысяч наворовал!.. Сколько же нужно украсть книг?! Впрочем, в антикварном отделе были книги и по десять, и по пятнадцать тысяч и даже…

Додумать Маня Поливанова не успела.

Человек в лыжной шапочке поднял голову и посмотрел на нее, как будто оценивая. Маня моргнула.

Марина придержала ее за рукав, чтобы пропустить процессию к служебному входу, и дальше случилось непонятное.

Очень быстрым, незаметным, каким-то вихляющим движением человек нагнулся, толкнул охранника, в электрическом свете блеснуло что-то длинное и узкое, как будто полоска, охранник закашлялся и с грохотом повалился на ближайший стеллаж. Маня Поливанова тоже почему-то не устояла на ногах, должно быть, охранник ее задел. Она стала валиться, замахала руками, но что-то сильно дернуло ее за воротник, так что затрещало даже в ушах.

Люди, обернувшиеся на шум, замерли, как на стоп-кадре.

– В сторону! В сторону все! Порежу! Порежу ее!

Очки слетели у нее с носа, картинка поехала и расплылась, и бок проткнула боль. Такая сильная, что мгновенно затошнило и стало нечем дышать. Маня попыталась вдохнуть, открыла рот, но горло сузилось, закрылось, воздух не проходил.

Ее тянуло куда-то, и приходилось переставлять ноги, чтобы успевать за тем, что ее так тянуло, и горлу было все больнее, и она захлебывалась болью и очень хотела вдохнуть воздух.

И тут все кончилось.

Оказалось, что она стоит на коленях на асфальте прямо посреди улицы Тверской у витрины книжного магазина «Москва», и высыпавшие из магазина люди обступают ее со всех сторон, и она никого не узнает.

– Ты жива? Маня, ты жива?!

Ну, слава богу. Это Марина Леденева, значит, все в порядке.

– Я жива, – неуверенно сказала Маня и встала на четвереньки. Тошнило ее ужасно. – Все хорошо. А что случилось-то?..

Екатерина Митрофанова в десятый раз нажала на кнопку вызова, и телефон в десятый раз вежливо объяснил ей, что «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».