Набла квадрат - Петр Воробьев

Вероятнее всего, что современное движение за коротвитен в случае успеха приведет к предотвращению даннного гцо, к временной его отсрочке.

Это, конечно, хорошо. Даже очень хорошо. Но этого все же недостаточно для того, чтобы уничтожить неизбежность гцо. Недостаточно, так как при всех этих успехах движения в защиту коротвитена кваи-кваи-кваи все же сохраняется, остается в силе, следовательно остается в силе также неизбежность гцо.

Чтобы устранить неизбежность гцо, нужно уничтожить кваи-кваи-кваи.

Литеры сплавились и оплыли, но отдельные столбики крючковатых букв еще можно было бы разобрать. Железный каркас типографии сгорел в огненном смерче, и матрица из сверхтвердой керамики для печати массовых тиражей лежала полузасыпанная мелким серым шлаком в прямоугольной яме над обвалившимся сводом подземного ангара.

Ураганный ветер непрерывно гнал через стратосферу спутанные волокна облаков, но плотные слои воздуха пребывали в покое. Солнце, бросавшее косой луч на холмы спекшегося щебня с заметной кое-где щетиной арматуры, ползло к горизонту. Близилась ночь.

Фенрир и Горм летели к четвертой планете. Чтобы создать в жилом отсеке подобие гравитации, полпути Фенрир прошел ускоренно, засоряя пространство веществом звезды, через дюзы вырывавшимся из реактора. Горм помогал Фенриру оптимизировать траекторию, возился с роботами и составлял опись оказавшегося в наличии имущества. Помимо уместного в полевом лагере и на рыбалке снаряжения, отсеки захламляла прорва случайных вещей, скапливавшихся с первого появления Горма в брюхе Фенрира. Основная часть напластований представляла собой книги, свитки и отдельные листы с записями, кое-где прослоенные оптическими и магнитными дисками. Реже попадались оружие, инструменты, детали, куски механизмов, предметы забытого назначения, шкуры, кости, топоры, сапоги, тряпки и другие предметы обихода.

Еды было мало — в обрез на четыре дюжины дней.

Бездействие в течение неизвестного времени оставило на утвари странные следы. Некоторые пластмассы, похоже, не выдержали переохлаждения и покрылись мелкими трещинами, страницы книг потемнели и стали ломкими, магнитные диски с аналоговой записью не читались. Некоторые цифровые диски пришлось восстанавливать на одном из вспомогательных мозгов Фенрира, подтирая паразитные сигналы. Найденные предметы одежды, особенно кожаные, приобрели непредусмотренный запах. Роботы, частью ползавшие по отсекам, частью лежавшие в ящиках и болтавшиеся в шахте, требовали профилактики механизмов и перезагрузки программ. Горм угробил уйму времени на то, чтобы привести хоть некоторых из них в сносное состояние.

Из музыкальной и видеоколлекции, скопившейся на борту, лучше всего выдержали превратности судьбы разовые оптические диски и шнурки. Фенрир пару раз проецировал на стены наиболее страшные исторические видеошнурки.

После просмотров на Горма снисходило мрачное одушевление, в котором он попеременно переклеивал манипуляторы, гонял тестовые программы, проверяя процессоры роботов, точил топоры и вел нравоучительные разговоры о былом величии Метрополии.

Когда раскопки в отсеках близились к концу, Горм нашел в торце шахты, рядом с реактором, термостат с двумя своими лучшими собаками — Мидиром и Фуамнах. Как ни старался, он никак не мог вспомнить, зачем потащил собак с собой. Фенрир тоже не прояснил вопрос, поскольку во время погрузки был отключен от своей периферии и проверялся на пресловутом тестере замка Коннахт. Откуда взялись собаки? Горм надеялся понять это из записей в своей записной книжке, но книжка лежала на штатном месте — в прозрачном кармане на стене шахты, и поэтому не нашлась. Так или иначе, Горм в очередной раз мог хвалить себя за запасливость, чем и занимался с трогательным усердием.

Помню, раз у паршивой какой-то звездыЯ дежурил, а прочие спали.Вдруг они завозились, поразинули рты,Завопили, забились, запросили водыИ изрядно меня напугали.

Поглядел я наружу — висит впереди!Дрянь планетка, ни речки, ни грядки.Ну а тут как скрутило, как заныло в груди —Думал, лучше могилу приведется найти,Но прикинул программу посадки.

Я бы, может, и сел, да, гляжу, ерунда —Настоящее гиблое место!Там, однако, пылились такие суда,Просто как сговорились нападать туда —Я и плюнул, из чувства протеста.

Ну, понятно, что я не терял головы,И размазал гадюшник лучами.Обернулся к своим: посмотрели бы, вы!А они, как один, абсолютно мертвы,А ведь были моими друзьями!

Четвертая планета была меньше Альдейгьи или Драйгена на треть. Ее окружала атмосфера, в которой, кроме азота и небольшой доли свободного кислорода, зачем-то водились фенолы, угарный газ и углекислота.

— Маразм крепчал, — сказал Горм, цинично ковыряя в носу гарпуном. — Кислородная, можно сказать, атмосфера, а не продохнешь. И хавать внизу небось нечего.

— Насчет хавать. Когда кончатся консервы, можно будет выращивать культуру собачьих клеток.

— А если захочется турьей ноги, печенной на угольях, с диким луком?

— Пусть хочется. Если под покровом этих презренных газов кто-то и зовется турами… — Фенрир показал маленький мультфильм, визуализировавший его догадки.

— Слизь смыть, волос сбрить, рога отодрать, чешую сорвать — и на пирожки, в каждый — по девять штук, — Горм метнул гарпуном в принайтованного к стеллажу у входа в шахту полусобранного охранного робота. Робот поймал гарпун и снова замер. Ладно, что это мы все о жратве. Выходи на низкую полярную орбиту — будем искать посадочную площадку. Озера здесь есть?

— Не вижу. Можно садиться на внутреннее море — тем более оно дохленькое.

— И с дохлой рыбой, похоже.

За время беседы планета выросла так, что ее диск занимал всю ширину полосы смотровых окон. Горм поставил на место заранее смазанную клеем крышку трансмиссии ходового механизма охранника, сгреб в мешок с затягивавшейся ремнем горловиной кучку лишних деталей и плюхнулся в кресло.

Его туловище и ноги обхватили колбасы захватов, цилиндры подвески, зашипев, развернули кресло в осевой плоскости Фенрира. Одновременно начало меняться направление ускорения. Наконец, коррекция закончилась. Наступила невесомость. Избавившись от захватов, Горм поплыл во вторую каюту жилого отсека смотреть, как отмерзают собаки. Фенрир без особого энтузиазма прикинул параметры орбиты и принялся разглядывать планету.

«Море, дюны. Что блестит? Соль. В море не впадает ни одной реки, и оно пересыхает. Климат скверный. Похоже, всего две конвекционных ячейки в атмосфере. Плато. Песок. Много углерода в чистом виде, поэтому плато так плохо отражает свет. Получается, что песок выпачкан сажей. Канава. Русло.

Опять сажа. Органика. Не лес, скорее заросшая пустошь. Дюны. Океан. Мелкий, но грязный. Хлорофилл. Водоросли. Остров. Это что?»

— Горм, смотри-ка!

В воздухе перед Гормом возник обрывистый берег с полоской пляжа. Картинка была довольно отчетливой, просматривались даже гребни отдельных волн и скрюченные кустики у подножия скал, чуть поодаль от воды. На фоне светло-серой осыпи какой-то осадочной породы выделялся кое-где еще прикрытый лохмотьями обшивки скелет огромного сооружения или аппарата.

Присмотревшись, Горм разглядел, что ближайшие к осыпи утесы опутаны сплетением покореженных и порванных трубок и профилей. И над обрывом, и внизу, у воды, валялись куски механизмов и листы с неровными краями.

Горм сразу вспомнил легенду о планете — кладбище звездолетов. Некогда злая воля Тилле из Раталара и Иорра из Вендилло, пережившая и их самих, и их усобицу, приманивала корабли к Кровавому Могильному Холму и сводила экипажи с ума, перехватывая контроль над мыслительными процессами и разыгрывая в мозгах бьющихся в беспамятстве путешествеников сражения за господство над некогда изобильной планетой. Горму эта рассказка всегда казалась чересчур красивой, чтобы походить на правду, но отчеты Турира Собаки, полулегендарного космопроходца с Драйгeна, хранили цветные фотографии сотен кораблей, медленно превращавшихся в труху среди галечных гряд на дне выгоревших морей. И потом — что заставило Турира расколоть планету на части ударом пакета протиометеориитных торпед и почему трое из его экипажа умерли по пути на Драйген?

— Паршивое место, — сказал Фенрир. — Я бы не стал здесь садиться.

— Почему?

— Один уже садился — вона как накрылся, — Фенрир обвел развалину в окне жирной багровой линией.