Журнал «Если» 2004, №12 - «Если» Журнал

— Моя жизнь принадлежит Горному Старцу, господин мой. Я выполню любое его повеление, каким бы невозможным оно ни казалось. Старец поручил мне охранять твою жизнь, — а значит, пока я рядом, ты в безопасности. Если понадобится, я умру за тебя, хотя от живого Джафара ал-Мансора проку тебе будет больше. И все же я хотел бы, чтобы ты знал: если Горный Старец прикажет мне вернуться в Аламут, я покину тебя в то же мгновение, не колеблясь.

Повисла тишина. Потом человек за занавеской снова тихонько рассмеялся — перья перед его лицом заколыхались чуть сильнее.

— Ты умеешь быть честным, ассасин. Что ж, это именно тот ответ, которого я ждал. Служи мне верно, человек из Аламута, и моя награда будет щедрее королевской.

— Я не жду наград, мой господин. Я получил приказ и буду его выполнять. Человек по имени Гвидо сказал мне, что магистр Бальдур не позволяет никому из франков покидать Коимбру. Сколько надежных слуг ты сможешь взять с собой?

Пророк промолчал.

— Есть ли среди них те, кто владеет искусством врачевания? — продолжал допытываться Джафар. — Полагаю, что нет. А между тем в путешествии тебе понадобится доктор…

— Ты изучал медицину? — в голосе Пророка впервые послышалось что-то похожее на интерес. — Ну конечно, ведь человек, избравший твое ремесло, должен хорошо разбираться в тайнах человеческого тела… Да, магистр Бальдур далеко не глуп. Асассин-телохранитель, убийца-врач — пожалуй, с тобой я и впрямь буду чувствовать себя спокойно.

Он снова рассмеялся, на этот раз чуть-чуть натянуто.

— Мы отплываем через два дня, Джафар. За это время Гвидо расскажет тебе обо всем, что знает сам. Моя плоть слаба, ал-Мансор, прискорбно слаба для того великого духа, что избрал ее своим вместилищем… Я — шестнадцатый Кецалькоатль, родившийся в изгнании. За пятьсот длинных лет кровь Топильцина выдохлась, и теперь я лишь бледная тень того Великого Змея, что сошел когда-то на каменистые берега Лузитании. Но вернуться на родину предстоит именно мне…

— Я буду с тобой, господин мой, — спокойно сказал ал-Мансор. — Если ты захочешь поведать мне историю своих предков, я выслушаю ее с почтением и благоговением. Однако прежде скажи мне, куда ты так стремишься вернуться. Лежит ли наша дорога к берегам Драконьих островов, в ал-Тин?

— То, что ты зовешь Драконьими островами, на языке моей страны носит имя Тлаллан-Тлапаллан, Далекой Белой Земли. Пять веков назад там нашел прибежище мой великий предок, Се Акатль Топиль-цин, изгнанный из своей столицы, великого города Толлана. Но мне там нечего делать. Мы пойдем дальше, на запад, в страну, называемую аль-Ануак.

— Я слышал, это страна великих демонов, — заметил Джафар. — Говорят, жители той земли столь кровожадны, что вымазывают кровью пленников стены своих домов.

— Ты боишься? Ассасин пожал плечами.

— Нет, господин мой. Просто недоумеваю, что делать святому человеку в проклятом Аллахом месте…

Пророк ответил не сразу, но ал-Мансор уже привык к его долгим паузам.

— Попытаться все изменить, Джафар, — сказал он наконец. — Завершить то, в чем некогда почти преуспел Первый Змей в Драгоценных Перьях. Свергнуть ложных богов. Принести свет тем, кто рождается, живет и умирает в царстве кровавой тьмы. Теперь подумай хорошенько и скажи, не ослабла ли твоя решимость отправиться за море…

Джафар поднял голову и, посмотрев туда, где за занавеской загадочно мерцали глаза невидимого Пророка, молча улыбнулся ему.

2. Наемник и эмир

Теночтитлан.

Год 2-й Тростник, день 1-й Точтли

Лицо его пересекал шрам — длинный и узкий, похожий на затаившуюся под кожей белую змейку. Если бы не эта змейка, Эрнандо Кортеса можно было бы назвать красивым.

Когда-то давным-давно, еще в университете Кордовы, один не в меру ретивый рыцарь-футувва, оскорбленный шутливым мадригалом в свой адрес, вызвал Кортеса на сабельный поединок. Молодой Эрнандо уже тогда одинаково хорошо обращался и с пером, и с саблей, в чем и поспешил убедить задиру. Однако, перед тем как покинуть мир живых, футувва успел сделать удачный выпад, рассекший противнику лицо от правой брови до подбородка. Зашить рану смогли не сразу, поскольку на место поединка примчались, пылая жаждой мести, родственники убитого, и Кортесу пришлось спасаться бегством. Несколько дней он скрывался в семье друга своего отца, старого бакши Сулеймана, дочь которого славилась своими вышивками по шелку. Она-то и стянула края раны тонкими крепкими нитками, ловко орудуя стальной иглой. Кортес до сих пор помнил прикосновения ее прохладных пальцев. Девушка была и впрямь хороша, в других обстоятельствах Эрнандо, возможно, даже попросил бы у Сулеймана ее руки, но родичи футуввы шли по его следу, и ему пришлось бежать из ал-Андалус. В порту Кадиса он завербовался в бандейру, отплывавшую куда-то за Западное море. О землях, лежащих далеко на закате, рассказывали всякое, но у Кортеса не оставалось времени на раздумья. Так он попал на Драконьи острова.

С тех пор прошло много лет, и никто не узнал бы теперь в крепком, как гранитная глыба, обожженном жестоким тропическим солнцем воине того юношу, который сошел когда-то с борта дангии[3] на пристань ал-Сипана, захлебываясь ароматным воздухом страны чудес. Во всяком случае, Кортес не сомневался в этом до того момента, когда человек в черном плаще перегнулся к нему через залитый вином стол и назвал имя Кемаля ибн-Валида.

Вокруг стоял ужасный шум — как обычно в питейных заведениях Теночтитлана в дни великих праздников. Мешики, весь год строго ограничивающие себя в употреблении спиртного, в эти дни превращались в самых отчаянных пьяниц на свете. В центре полутемного зала гулко бухал барабан, звенели медные тарелки, дребезжали кастаньеты из собачьих черепов. В дальнем углу кого-то били, визгливо смеялись девки, выкрашеный зеленой краской тотонак стоял на четвереньках посреди длинного, уставленного кувшинами с октли стола и громко рычал, изображая ягуара. Расслышать что-нибудь в таком грохоте и гуле казалось невозможным, но человек в черном плаще говорил почти беззвучно, одними губами, и Кортес его понял. Кемаль ибн-Валид — так звали молодого задиристого футувву, которого он прикончил на Площади Цветов пятнадцать лет назад. "Неужели все эти годы его родня искала меня, — подумал Кортес, незаметно нашаривая на поясе рукоять меча, — искала даже здесь, в стране, где правосудие халифа почти бессильно?" Он приготовился резко вскочить, опрокинув тяжелый стол на человека в черном, но тот выставил вперед пустые ладони и едва заметно мотнул головой, давая понять, что не ищет ссоры.