Грех, который не будет прощен. О самоубийстве с христианской точки зрения - Ф. Орнатский

Таков же Иуда. Он ли не был взыскан милостями Господа нашего Иисуса Христа? Он сподобился быть ближайшим учеником Господа, слышать любвеобильное Его учение, участвовать в Его трудах и путешествиях, разделять Его трапезу. Но сколь велика была к нему любовь Господа, столь великую неблагодарность обнаружил к Нему Иуда. Его предательство столь поразительно, столь низко, столь невероятно, что, без сомнения, до конца времен будет предметом обсуждения со стороны глубокомысленнейших богословов. "Сатана вошел в сердце Иуды, один из вас (учеников Господа) диавол", - так говорится в Евангелии об Иуде. И без сомнения, в деле гнусного предательства Иуда был орудием того исконного врага человеческого, главу которого стереть и пришел на землю Господь Иисус Христос.

Но как во всяком грехе и преступлении нельзя всю вину относить на долю искусителя, а значительную часть ее принимать на свою долю, так и в деле предательства Иуда был сам виновен в громадной степени. Что же сделало его предателем? Евангелие отвечает нам, и в этом отношении дает основание (согласно с ветхозаветным Писанием) объяснять причину самоубийства, - что предателем сделало Иуду его корыстолюбие. Он был вор, - замечает Святой Иоанн (Ин. 12, 6), - и имел ящик или кошелек с деньгами, куда опускались все принадлежавшие обществу учеников Иисусовых деньги. Часть из них утаивая в свою пользу, Иуда злобно протестовал на пиру у Симона прокаженного против благородного поступка Марии, излившей сосуд драгоценного мира на главу и ноги Спасителя. Иуда сетовал, что лучше бы продать это миро за большую сумму денег и раздать их нищим, на самом же деле жалея, что не пришлось ему воспользоваться значительною частью этих денег в свою личную пользу. А потом Иуда продал Иисуса Христа за тридцать сребренников. Ничтожность этой суммы показывает его ужасное корыстолюбие, не гнушавшееся и малым. Итак, Господь был предан Иудой по побуждению корыстолюбия, но для нас важно другое. Когда увидел он, к чему привело его предательство - к осуждению его Учителя на смерть, он до того отчаялся, что пошел к первосвященникам, швырнул им деньги (30 сребренников) и с раскаянием до отчаяния в своем гнусном поступке, сопровождаемый злорадными насмешками первосвященников и книжников иудейских, пошел и удавился. И упало с древа тело его и расселось чрево его, и выпали все внутренности его (Деян. 1, 18). А в другом месте тот же апостол леденяще-сурово замечает об Иуде, которому - по словам Спасителя - лучше бы не родиться в мир: так отпал от Апостольства Иуда, чтобы идти в свое место (Деян. 1, 25).

После всего сказанного не остается никакого сомнения в том, что самоубийство бывает плодом отчаяния, заслоняющего самосознание существования Бога, Его правды и возмездия в загробной жизни. Такое заблуждение в свою очередь бывает плодом своеволия человеческого, пристрастия к земле с ее тленными благами, пресыщения этими благами или ожесточения по поводу неимения их. Этот вывод прямо вытекает из предыдущей характеристики, сделанной на основании Священного Писания, - двух библейских самоубийц.

Но если и этого мало для того, чтобы видеть в самоубийцах людей обыкновенно неверующих, эгоистичных, пресыщенных материальными благами или ожесточенных до отчаяния, - то для большей доказательности обратимся к истории. Недаром говорят, что история учит. И она свидетельствует, что всегда и везде, где царило неверие в Бога и загробную жизнь, где отдавалось предпочтение материальному над духовным, везде и всегда было сильно распространено самоубийство. Таков восемнадцатый век с его ложным просвещением, таково наше время просвещения и упадка нравственности, таково в особенности время язычества перед пришествием Христовым. К этому-то времени теперь обращусь и я.

Что представляло из себя язычество времен пришествия на землю Христа Спасителя? Нельзя без содрогания читать того, что пишут о нем люди, посвятившие свои исследования этому безотрадному времени. Так как упадок всякого общества людского в нравственном отношении стоит в прямой зависимости от упадка того же общества в отношении религиозных верований, то посмотрим, какими были они у римлян-язычников времен перед пришествием Христа Спасителя. Священное Писание свидетельствует, что мысль о единстве Божием люди потеряли с тех пор, как они рассеяны были по разным сторонам земли. С тех пор они осуетились и, как говорит Премудрый, от видимых и рассеянных в мире благ не могли уразуметь Сущего, ни чрез изучение творений Божиих познать Творца, но стали почитать богами и строителями мира или огонь, или воздух, или воду, или светила небесные - словом, стали боготворить бездушную природу, с ее подавляющими слабого человека силами. В самом деле, все древние восточные религии представляли собой именно обожествление природы и, как вечно однообразна она, столь же однообразны были эти религии, в самом зародыше уже обреченные на застой и неподвижность. Естественно, что и люди мало-помалу охладели к таким религиям.

Когда Александр Македонский покорил народы востока, то вместе с владычеством своим распространил и греческий культ. Как человек в ряду сотворенных существ есть венец творения, так и религия греков, с обожествлением в ней идеального человека, есть венец языческих религий. Но идеальный человек, обожествленный в религии греков, конечно должен был иметь и действительно имел все человеческие недостатки и пороки, так что и Олимп - обиталище богов - в конце концов, является только отображением естественного бытия и греческой народной жизни. По замечанию блаженного Августина, греческие боги были олицетворенные человеческие страсти, которые почитались тем более, чем более боги старались превзойти друг друга в пороках. Отличаясь злодеяниями сами, боги естественно тому же самому научили и своих поклонников.

Вместе с греческой образованностью, перешло к римлянам и многобожие греков; но у римлян боги имели особенный характер. Главным предметом внимания римлян, из особенных забот и благоговения было государство и гражданская жизнь. Этой же цели служила и их религия. Капитолийский Юпитер был собственно олицетворением государства. Верховными богами были Марс - бог войны и Виктория - богиня победы, как главные виновники торжества римлян над всеми современными им народами. Когда, поэтому, римляне достигли полного могущества, их боги, как сослужившие свою службу, были так сказать уволены за штат. Место Юпитера занял римский император, он же милостиво даровал римлянам и других богов, производя в божеское достоинство своих родственников. Религия греческая выродилась, таким образом, в обожествление человека уже не идеального, задрапированного большей или меньшей неизвестностью олимпийской жизни, а простого, обыкновенного, иногда даже негоднейшего. На вершине своего могущества римляне, частью по недовольству своими богами, частью из политических видов приняли в свой культ богов всех входящих в состав римской империи народов. Это окончательно подорвало всякую религию. В среде простого народа она выродилась в суеверие, в классах же образованных стала предметом насмешек. Цицерон рассказывает, что сами гадальщики по внутренностям животных в его время не могли без смеха смотреть друг на друга. В театрах и зрелищах нередко выводились на сцену сами боги со всеми их недостатками и непристойностями, и народ с удовольствием осмеивал тех, которым в храмах приносил жертвы.

Можно себе представить заранее, каковы были, при таких религиозных убеждениях, нравственные идеалы римского общества. Язычеству чуждо было даже представление о загробной жизни, о бытии по ту сторону гроба. Цель, к которой оно стремилось, для него всегда заключалась только в этом мире. Жизнь древних язычников всегда ограничивалась лишь интересами о земном счастье, о земном благополучии. Как же определялась эта цель?

Более благородные души искали себе утешения и мира в стоической философии. Нравственный идеал стоицизма состоял в том, что мудрец, которого одного он признает царем, жрецом и судьей мира, с холодным равнодушием подчиняется железной необходимости немилосердной судьбы. На первый взгляд мужество стоика вызывает удивление, но удивление исчезает, если вспомнить, что это мужество, в сущности, есть ничто иное, как непомерное высокомерие. Мужество стоика холодно, как лед, и мрачно, как могила, оно - голый эгоизм, лишенный всякой любви и потому неспособный врачевать и утешать. И в преддверии могилы он проявляет то же самое равнодушие по отношению к железной необходимости. Бессмертие для него мечта, прекрасный сон. Оттого-то стоик так равнодушно расстается с жизнью и так радостно глядит в глаза смерти, как верному исходу из безысходного положения. Эти безотрадные воззрения все-таки были лучшими пред пришествием Христовым.

Большинство же людей, в том числе и некоторые образованные люди, оставались преданы эпикурейской философии, девизом которой было: "будем есть, пить и веселиться, потому что завтра умрем". Какую вели жизнь представители этого взгляда, предававшиеся самой грубой чувственности, самому пошлому разврату, можно видеть из описания их святым апостолом Павлом в Послании к Римлянам. За то, что славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся, - то и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте, так, что они сквернили сами свои тела... они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства... злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы (Рим. 1, 23-24, 29-30). Не было порока, которым бы не запятнало себя римское общество. Описания нравов того времени, вышедшие из-под пера самих язычников, представляют нам печальную и ужасную картину. Римский философ Сенека говорит о нравственном состоянии своего времени: "Все полно преступлениями и пороками; преступлений совершается более, нежели, сколько могло бы быть прекращено силой. Происходит ужасное соревнование в распущенности. Ежедневно возрастает страсть ко греху, ежедневно теряется стыд. Страсть, отвергающая уважение ко всему лучшему и святому, не знает себе никаких границ. Порок уже не скрывается более, а явно выступает напоказ. Распущенность стала столь явной и до того овладела всеми, что невинность уже не только просто редкость, но и совсем исчезла". И вот, в это-то время упадка веры или, лучше, время совершенного неверия, а за ним и упадка нравов и торжества распущенности, когда жизнь казалась несчастием, - раздаются частые и красноречивые голоса в пользу самоубийства, как необходимости. Не стоит жить, - заявляет человечество, - исход из этой жизни есть, и именно - смерть. "Видишь ли ты, - восклицает не кто-либо, а философ, человек высокопоставленный, - видишь ли ты те крутые высоты? Оттуда вниз идет дорога к свободе. Видишь ли то море, ту реку, тот колодезь? Там, в их глубине живет свобода. Видишь ли ты то низкое сухое дерево? Там, на нем висит свобода. У тебя есть горло, сердце? Перережь его, пронзи его - в этом для тебя спасение против рабства". Можно ли красноречивее рекомендовать людям, в качестве исхода из безвыходного положения, - самоубийство, чем как оно рекомендуется в этих словах? И надо сказать правду, самоубийство в то время было так распространено, как никогда впоследствии. По словам апостола Павла, за то, что люди уклонились от Бога истинного к почтению твари, Господь Бог предал их в нечистоту и другие пороки. Поистине, за то же Он попустил людей и на самоубийство. Человечество ввергло себя в пучину порока и, не избежав чрез то борьбы со злом жизни, наконец, нашло для себя исход из этой жизни чрез самоумерщвление.