Одинокая в толпе - Фрэнсин Паскаль

Линн практически не помнила отца. Он умер, когда ей было три года. Иногда, если она закрывала глаза и очень, очень сильно напрягалась, ей удавалось вспомнить, как она повисала на нем, обхватив за шею маленькими ручками, а он в это время пел для нее. Но она не могла по-настоящему вспомнить его лица. Хотя, конечно, она видела фотографии. Отрицать было бесполезно: она похожа на отца. Непослушные волосы, крупный подбородок, бледный цвет лица – все на месте!

Линн, однако, знала, что получила от отца и еще кое-что. Хотя мать много о нем не рассказывала, Линн как-то подслушала, как она говорила кому-то из друзей, что до свадьбы отец мечтал стать музыкантом. Вынужденный содержать семью и ребенка, он бросил музыку и устроился на работу в страховой компании.

«Но он продолжал играть на своем саксофоне, – услышала Линн слова матери. – Он любил музыку».

Может быть, поэтому Линн стеснялась перед матерью за свою любовь к музыке. Конечно, она всегда просилась ею заниматься. Но чем старше она становилась, тем труднее ей было играть для матери. Как будто, как только кто-то появлялся, чудо исчезало. Линн даже не сказала матери о том, что получила работу преподавателя игры на гитаре в Музыкальном центре по утрам в субботу. Это было ее секретом, им и останется!

Неожиданно Линн поняла, что автобус подходит к ее остановке. Она пожурила себя за то, что так отвлеклась, и неловко поднялась на ноги за минуту до того, как водитель открыл дверь.

– Извините, – сказала она Кэролайн, неуклюже протискиваясь мимо нее.

Автобусная остановка находилась в пяти минутах ходьбы от дома Линн, и, поправив рюкзак, она с чувством облегчения отправилась в путь. Испытание закончилось: она была почти дома. Она только начала напевать несколько аккордов песни, которую в это время сочиняла, как вдруг увидела нечто такое, от чего у нее перехватило дыхание. Это был он: Гай Чесни, который играл на клавишных в «Друидах». Линн покраснела до корней волос.

Две недели назад Линн смотрела выступление Гая и всей группы «Друиды» на школьном пикнике, посвященном столетнему юбилею Ласковой Долины. Что-то сделало ее необъяснимо счастливой в этот день. Возможно, это была прекрасная солнечная погода или же радостное настроение, которое овладело людьми, празднующими столетнюю годовщину основания города. Как бы то ни было, Линн впервые стала ощущать свою принадлежность к чему-либо. Но затем «Друиды» запели песню о любви. В этот момент Линн оглянулась вокруг себя на улыбающиеся лица, и волна одиночества окутала ее. Как ни старалась Линн оттолкнуть от себя это отчаяние, она не могла его одолеть. Она чувствовала себя не частью празднеств, а сторонним наблюдателем, не принимающим в них участия. Слезы закапали у нее из глаз, и она отвернулась от сцены – прочь от этого пикника, прочь от этих счастливых людей, делавших ее такой одинокой.

– Привет, – сказал поравнявшийся с ней Гай, глядя на нее с немного лукавым выражением на лице.

Линн не могла поверить, каким симпатичным он оказался вблизи. Ее сердце бешено забилось. Линн знала, что Гай несколько месяцев назад переехал с ними по соседству, и порой она замечала из окна автобуса, как он шел в школу или обратно.

Судя по тому, как далеко он успел дойти сегодня, он ушел из школы раньше обычного.

– Тебя зовут Линн, не правда ли? – спросил он с улыбкой. – Я встречал тебя в школе, но, кажется, мы не знакомы.

– Ах да, меня зовут Линн Генри, – ответила она в полном замешательстве.

Он виновато улыбнулся:

– Последнее время я мало с кем общаюсь. Наша группа «Друиды» да родители – практически это все.

– Должно быть, это прекрасно – играть в такой группе, как «Друиды»! – воскликнула Линн.

На лице Гая появилось удивление.

– Не многие так думают. Во всяком случае, не многие из девушек. Большинство из тех, кого я знаю, считают, что музыка – это нормально, пока она остается фоном. Но играть в группе…

– Я думаю, что это потрясающе, – страстно сказала Линн. – А какую музыку ты слушаешь, когда не репетируешь?

Она не могла поверить, насколько легко с ним было говорить. Он был таким непринужденным, таким раскованным. Он перечислил свои любимые группы, – многие из которых она тоже любила, – и совсем незаметно они оказались перед ее домом.

– А что ты думаешь о женщинах-вокалистках? – робко спросила Линн, не желая обрывать беседу.

Гай задумчиво посмотрел на нее:

– Знаешь, мне нравится кое-что из «мягких» вещей. Все годы, пока я рос, моей любимицей была Линда Ронстадт.

– Я тоже считаю, что она великолепна, – с энтузиазмом поддержала Линн.

– Правда? – просиял Гай.

В следующее мгновение он начал перечислять все, что ему нравилось в этой певице: глубина и диапазон ее голоса, слова ее песен.

Завороженная, Линн только слушала. Она подумала, что Гаю, похоже, действительно интересно говорить о музыке. Она практически не произнесла ни слова, однако, когда через несколько минут он сказал, что ему было интересно с ней разговаривать, он говорил вполне искренне.

Глядя ему вслед, Линн надеялась повстречать его снова – и скоро.

Напевая про себя, она открыла ключом дверь и вошла в дом. Аккуратная передняя была заставлена амариллисами – любимыми цветами матери. Линн даже не заметила их, бросив куртку на перила лестницы и прошагав на кухню, чтобы приготовить себе что-нибудь перекусить. Она любила это время. Матери не будет еще часа полтора, и весь дом принадлежал Линн. Он был таким мирным. Весь день она мечтала об этих моментах. Наконец-то она дома.

Но сегодня Линн, в отличие от обычного, не обрадовалась тишине и покою, которых так ждала. Взяв сандвич и поднявшись к себе наверх, она задумалась над тем, что же сегодня произошло необычного. Их маленький дом выглядел так же, как всегда, с красивой гладкой мебелью, пушистыми восточными коврами, с подобранными со вкусом картинами и скульптурами, создающими приглушенный элегантный эффект.

Линн закрыла за собой дверь и откусила кусочек сандвича. Она окинула взглядом комнату. Все веши были на тех же местах, где она оставила их утром. Кровать с балдахином аккуратно заправлена, шторы на открытом окне слегка покачиваются от ветра. Поставив тарелку на письменный стол, Линн присела на край кровати, взяла гитару и обняла ее. Затем попробовала взять аккорд.

Но песня, которую она сочиняла, не приходила. Линн посидела минуту в тишине, стараясь сосредоточиться.

Она уже знала, что произошло. В доме ничего не изменилось, это она сама ощущала себя по-новому. Она все время думала о Гае Чесни и о том, как уголки его глаз поднимались кверху, когда он улыбался. Линн попробовала взять другой аккорд, ожидая, что музыка вернет ее обратно в знакомый мир одиночества. Однако каждый аккорд, каждый такт, каждая нота напоминали о нем.