Игла смерти - Шарапов Валерий

– Есть такое дело, – прогудел подполковник Лоскутов – грамотный, но невыносимо ворчливый ветеран угрозыска. – Третьего дня только выезжал с группой в заброшенный дом с тремя покойниками.

– На Чаплыгина?

– Так точно.

– Это последний случай – мне о нем докладывали. А всего за летние месяцы погибло более двадцати человек. Есть такое подозрение, что люди погибают от передозировки в неизвестном нам притоне. После чего содержатели этого притона попросту избавляются по ночам от тел, вывозя их на пустыри, в заброшенные дома или в ближайшие к городу лесополосы…

Далее Александр Михайлович рассказал об обеспокоенности Московской партийной организации и руководства НКВД появлением нового наркотика. Следовало срочно принимать меры.

– Пока мы ничего не знаем о новом наркотике. Ни каналов его поставок в страну, ни химического состава, ни способа воздействия на человеческий организм, – сказал он в заключение. – Те, кого удавалось задержать, – несчастные люди, наркоманы. Никто из них ни сном ни духом не ведает о происхождении препарата и о том, как он попадает в Москву.

– А лаборатория, Александр Михайлович? – снова подал голос Лоскутов. – Медики из нашей лаборатории что говорят?

– К сожалению, взять препарат в чистом виде еще никому из наших сотрудников не удавалось, поэтому медики работают с анализами крови и мочи: исследуют, пытаются выделить вещества, установить исходные формулы, но… – развел Урусов руками, – пока ничего. По той же причине, вероятно, происходят смертельные случаи. Покупатели этой гадости не знают состава и портачат с дозировкой. Вот и натыкаемся на трупы в самых неожиданных местах…

Помимо обеспокоенности высокого начальства появлением нового наркотика имелась еще одна причина созыва внепланового совещания. Вчера Александр Михайлович лично присутствовал на похоронах сына старинного друга семьи. Друга – здоровяка-красавца, участника войны, полковника запаса – смерть сына буквально подкосила. Он был не похож на себя и на похоронах едва стоял на ногах, женщина-врач совала ему в руки какие-то таблетки. Еще полгода назад сын числился лучшим учеником выпускного класса средней школы. Хорошо сдал экзамены, поступил в МГУ. И вдруг появились какие-то сомнительные знакомые, секреты от родителей, нездоровый интерес к деньгам, нервозность, раздражительность.

Родители отнесли эти изменения в поведении на счет переходного возраста. И напрасно. Потому что когда прояснилось, в чем дело, было уже поздно.

Глава третья

Москва, Химкинское водохранилище, водная станция «Динамо»

19 августа 1945 года

Легкий ветерок трепал огромный плакат, растянутый на деревянном каркасе над высокой бетонной трибуной. По обе стороны от трибуны висели репродукторы, оглашавшие округу песней «Марш авиаторов». Плакат был самый обычный для военного и послевоенного времени. На фоне красного знамени стоял советский солдат в шинели и с винтовкой. Левой ладонью он поглаживал золотистые волосы маленькой улыбающейся девочки, сложившей из кубиков фразу «За мир». Внизу большими красными буквами было написано: «Расти спокойно!».

Прямоугольный каркас плаката загораживал часть трибуны от утреннего солнца, и под ним комфортно устроились два парня. Одеты они были по блатной моде, родившейся задолго до войны: кепки-малокозырки, под вызывающе расстегнутыми воротниками рубах – тельняшки; широченные темные брюки. Помимо одежды имелись и другие кричащие атрибуты блатных: татуировки, газетные кульки с калеными семечками и, конечно же, фиксы из золотых червонцев товарища Сокольникова[5]. От уголовников двадцатых или тридцатых годов парней отличала обувь. Вместо скомканных «в гармошку» хромовых сапог на ногах у них были кожаные ботинки. Парни лузгали семечки, плюя шелуху на нижние ступени трибуны, и внимательно наблюдали за происходящим действом в районе вышек для прыжков в воду.

– Вон, зырь, шкет с левой сигать собирается, – гоготнул темноволосый с узким смуглым лицом. Ему было лет двадцать, внешностью он напоминал болезненного ребенка, выросшего у одинокой, сильно пьющей мамаши.

– Да на кой он сдался! – лениво отозвался другой – рыжий белокожий крепыш пониже ростом. – Малой он еще…

В этот солнечный и жаркий воскресный день на Химкинское водохранилище приехало отдохнуть множество москвичей. Расположенная здесь водная станция «Динамо» была построена в 1935 году и до войны пользовалась у населения огромной популярностью. В выходные дни летних месяцев сюда приезжали тысячи горожан – отдохнуть или посмотреть на соревнования, на организованные водно-спортивные праздники. Во время войны станция не пострадала, но поизносившиеся конструкции требовали хотя бы косметического ремонта. Кое-где потрескался бетон, со стен зданий и трибун осыпалась штукатурка, на металлических перилах и деревянных сиденьях выгорела и облупилась краска. На внутренней штукатурке левого парапета, ближе к которому сидели блатные, было крупно нацарапано ножом: «Нинка – кудрявая шлюха».

На фоне начинавшегося увядания только плакат с солдатом и ребенком выделялся свежестью, новизной.

– Малой – слабак, – согласился темноволосый. – Прыгнул солдатиком и сразу вынырнул.

– А я что говорил? Ты лучше на правую глянь, – указал рыжий на правое крыло высокой вышки. Рыжий был посолиднее и постарше лет на пять-шесть. И в свои двадцать пять он уже напоминал сварливого и много повидавшего старичка. Он вырос либо в большой рабочей семье, либо в одной из деревенек дальнего Подмосковья. И в том и в другом случае обстоятельства заставляли его вертеться в этой жизни как угорь на сковородке и усиленно работать локтями, чтобы заработать себе место под солнцем. По-другому выжить и встать на ноги не получалось.

Перед высокими двухъярусными трибунами играла солнечной рябью поверхность прямоугольной акватории для водного поло. Иногда на акватории проводились состязания по плаванию, и тогда вместо ворот на ее поверхности появлялись водные дорожки, обозначенные натянутыми канатами с красно-белыми поплавками.

За акваторией распростерла крылья огромная чайка, крепко стоящая на бетонном основании в виде квадратного островка. Изогнутые крылья чайки служили вышками для прыжков в воду. Внизу, на высоте трех метров, имелись первые площадки для тренировочных прыжков. Следующая отметка находилась на высоте пяти метров. И венчали конструкцию две площадки на оконечности крыльев. С высоты десяти метров отваживались прыгать немногие. Да и те в большинстве своем летели вниз «солдатиком».

– Фуфлыга[6] и пентюх, – коротко охарактеризовал прыгуна темноволосый.

– Нам какое дело до его задницы и пуза?! – возразил рыжий крепыш. – Лишь бы умел нырять.

– Ладно, поглядим…

Оба замолчали, наблюдая за приготовлениями мужчины.

Взобравшись по ступеням до самого верха, тот опасливо подошел к краю вышки и, смешно вытянув шею, глянул вниз. Снизу вышка не казалась слишком уж высокой, зато находясь на ее краю, расстояние до воды вселяло ужас. Всякий новичок невольно представлял, что, сделав шаг с площадки, он уже ничего не сможет изменить в своем движении вниз. Будет только захватывающий дух полет с неизменным финишем – сильным ударом о поверхность воды.

Ухватившись левой ладонью за ограждение, правой пятерней мужик размашисто почесал волосатое пузо, помедлил… Он отлично понимал, что в эти томительные секунды к его нескладной фигуре приклеилось не меньше сотни любопытных взглядов. Прыгать было страшно, но еще страшнее и позорнее стало бы отступление. И он решился. Прижав руки к телу, разбежался в два шага и прыгнул.

– Вот боров! Нагнал волну! – громким смехом оценили блатные суматошный полет и неудачный вход мужчины в воду, сопровождавшийся оглушительным шлепком с феерическим фонтаном брызг.

Мужик меж тем сразу вынырнул, мотнул головой и, довольный своим героическим поступком, неспешно поплыл к трапу бетонного основания.