Избранные работы по теории культуры - Андрей Флиер

Огромное число сложившихся на заре человечества локальных культур так и не смогли выйти за пределы первого типа, исчезнув или законсервировавшись на эколого-генетической стадии культурного развития [9]. Вместе с тем, известны сотни народов, которые, начав формироваться на эколого-генетическом этапе культурной эволюции, пересекли этот стадиальный «порог» и продолжили свое становление и развитие уже в рамках политико-идеологического этапа. Сравнительно немного этносов или суперэтнических образований (цивилизаций) возникло уже в пределах историко-идеологической стадии культурного развития за счет перекомпоновки этносоциальных субстратов существовавших сообществ и выработки новых социальных целей все того же политико-идеологического типа, и среди них лишь два суперцивилизационных комплекса – атлантический и азиатско-тихоокеанский – развились до третьей стадии эволюции – культуры экономико-социального типа. Но только отдельные страны атлантической и азиатско-тихоокеанской зон находятся в стадии перехода от индустриальной к постиндустриальной/информационной стадии развития, т. е. к информационно-либералистской.

Разумеется, ни одно историческое сообщество не представляет собой эмпирически «чистой» модели того или иного типа культуры; в каждом из них сосуществуют архаические компоненты, постепенно понижающие свою значимость, и новационные, преобладание которых и определяет стадиальный тип. Изменчивость в том или ином направлении имела место постоянно во всех культурах, далеко не всегда ее локальная направленность была связана с тенденцией к «повышению» стадиального уровня. Вместе с тем, мы имеем фактическое подтверждение правомерности выделения эволюционного процесса как наиболее очевидного варианта исторической динамики культурных систем.

Еще эволюционистами XIX века было выявлено, что основным стимулом для эволюционной динамики является необходимость в адаптации сообществ к меняющимся условиям их существования [812]. В нижнем палеолите, по мнению палеоантропологов, это было связано с переменой частью приматов экологической ниши своего обитания [566; 7]. В эпохи неолита и раннего металла – с периодическими «демографическими взрывами» в разных регионах ойкумены и соответствующим повышением плотности и конфликтности межобщинных контактов, а также, конечно, с разделением труда и превращением его продуктов в товар. В европейском позднем средневековье это было обусловлено исчерпанностью многих сырьевых и энергетических источников, доступных при существовавших в ту пору экстенсивных технологиях, равно как и с кризисом регулятивной эффективности традиционных норм жизнедеятельности [558]. Адаптационные по своей сути поиски выходов из сложившихся ситуаций и приводили к порождению новых социокультурных парадигм существования, создававших культурные системы с новыми экзистенциальными ориентациями. Суть этого явления может быть охарактеризована как обретение людьми новых совокупных способов осуществления своей жизнедеятельности в новых исторических условиях их Бытия.

Разумеется, потребность в адаптации к вешним обстоятельствам Бытия и их переменам была не единственной причиной социокультурного развития и стимулом его динамики. В существенной мере социокультурный прогресс стимулировался и внутренними социальными, экономическими и культурными процессами, связанными с саморазвитием сообществ в режиме тех или иных их внутренних противоречий, неравномерностью развития разных сегментов общественной практики и пр. [см.: 210]. И чем острее были эти противоречия, тем активней была динамика развития.

Вместе с тем, необходимо постоянно помнить, что все моделируемые здесь процессы реально происходили в истории конкретных локальных сообществ, т. е. на практике сводились к процессам исторического генезиса и динамики изменчивости их специфических культур. Поэтому все то, что фигурирует здесь в качестве стадиальной эволюции культуры, есть не более чем умозрительное обобщение некоторых схожих черт, усматриваемых во множестве совершенно автономных историй культуры различных сообществ. Встраиваемая в рамках настоящего исследования историко-культурная модель преследует сугубо объяснительные, но никоим образом не описательные цели.

Системы деятельности в эпоху первобытности (эколого-генетическая стадия развития культуры)

Источниками эмпирических знаний о культуре эпохи первобытности для нас в основном являются археология и этнография. Однако археологические данные, рассказывающие о древнейшем прошлом человечества, фрагментарны, часто построены на единичных находках (что не гарантирует их типичности, столь необходимой для культурологического анализа), порой являются лишь гипотетическими реконструкциями каких-то явлений, производимых на основании прямых, а то и косвенных следов тех или иных феноменов и т. п. Это, конечно, не умаляет ценности труда археологов, но и не дает уверенности в должной достоверности (или, по крайней мере, типичности) тех фактов, на которые приходится опираться исследователю [см. об этом: 103; 194].

В отличие от археологов этнографы в своих исследованиях архаических форм жизни имеют дело с непосредственно наблюдаемым «живым материалом» – сообществами, чьи технологии жизнедеятельности схожи в теми, что определяются как доклассовые, а также с архаическими компонентами, поныне сохраняющимися в культурах сообществ более высокой стадии развития. Разумеется, этнографические данные гораздо более полны, комплексны, доказательны, чем археологические. Однако до сих пор еще не доказано, что традиционные культуры современных архаических народов тождественны первобытным культурам, имевшим место десятки тысяч лет назад, и могут служить их корректными репрезентантами.

Так или иначе, все эти соображения не дают нам права сомневаться в научной добросовестности как археологов, так и этнографов, в том, что даже фрагментарная информация о прошлом отражает несомненные исторические реалии (пусть даже и не типичные), что фактологические совпадения данных археологической и этнографической наук не случайны и т. п. Поэтому экстраполяции современных этнографических описаний в глубокую архаику представляются мне вполне допустимыми, хотя и репрезентирующими лишь некоторые возможные случаи древних реалий, разброс вариаций которых, безусловно, не исчерпывался только теми примерами, что дает нам этнография. Т. е., реконструируя глубокое прошлое человечества по аналогии с тем, что мы наблюдаем у сохранившихся архаических сообществ наших дней, мы постоянно должны помнить о том, что жизнь первобытных коллективов, очевидно, была в том числе и такой, но, наверняка, и не только такой.

Следует отметить, что этнокультурные черты архаических сообществ нашего времени отличаются довольно высоким уровнем локального своеобразия, связанного в первую очередь с различием экологических ниш их обитания. Но такого рода локализм, по данным археологии, в гораздо меньшей степени наблюдается в культурах верхнепалеолитических сообществ сорокатысячелетней давности [437]. Впрочем, с точки зрения целей и задач настоящего исследования, это и не столь существенно. Ведь, как уже отмечалось, различные сообщества проходят разные стадии своей социокультурной истории отнюдь не синхронно. И в данном случае не принципиально, на каком эмпирическом материале проводится анализ эколого-генетического типа культуры: сорокатысячелетней давности или современном. При всем возможном отличии тех или иных конкретных черт, базовые сущностные универсалии культуры сообществ этой стадии исторического развития остаются в целом неизменными, поскольку эти сообщества решают примерно один и тот же круг социальных задач.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Монография подготовлена при поддержке гранта РГНФ12-03004408а «Очерки теории исторической динамики культуры».

2

Мой подход к периодизации истории является обобщением различных вариантов такой периодизации, принятых в теориях постиндустриального общества [см.: 509; 828; 830; 177].

3

Эта эпоха специфична тем, что основная экономическая деятельность того времени была сосредоточена в деревне и носила аграрный характер, а города были центрами управления, политической жизни и художественной культуры. Парадокс заключается в том, что наши знания об этом периоде истории в основном ограничены его городским культурным сегментом, и мы очень мало знаем о сельской – собственно аграрной культуре этой эпохи.