Замри и прыгни - Наталья Нечаева

— Ректор? Друг? — в один голос выдохнули женщины и недоуменно переглянулись. Подумали они об одном и том же: если б Карел назвал Царя или Леву Черного, это было б логично. Один мир, одни интересы. Но когда тот назвал ректора, человека не просто милейшего, но — интеллигентнейшего…

— Ну да, — совершенно верно истолковал их реакцию хозяин, — конечно, вы правы! Доктор наук, академик просто не может дружить с такой темной личностью, как я. — Он весело расхохотался. — А между тем мы росли в одном дворе, он учился в одном классе с моим старшим братом, с тех пор и дружим. Кандидатскую у него защищал. Но! — Карел поднял указательный палец вверх. — Я всегда помню, кто он и кто я!

— Кандидатскую? — Зоя смутилась до откровенного горячего румянца, Рита сделала вид, что не может найти в сумочке номерок.

— Может быть, не станете торопиться? — Мужчина снова улыбнулся, не сводя глаз с Зои. — Шеф-повар готовит специально для вас свое фирменное блюдо, мне бы так хотелось вас угостить.

— Что за блюдо? — для порядка поинтересовалась Рита.

— Сюрприз, — по-прежнему сверля глазами Зою, сообщил хозяин. — Неужели вам неинтересно? Обещаю, это нечто особенное! И потом, вы еще не слышали нашу гордость — Петю Величко. Побывать в «Ладушках» и не послушать Петю… А его первый выход через семь минут.

Конечно, и Зоя, и Рита слышали об этом самородке, как называли юношу журналисты, с голосом Орфея и внешностью Леля. Люди, вкусившие его пения, говорили, что это — ангел. Ему предрекали мировую славу и все время пытались сманить то в Москву, то в Питер. Однако певец никуда не хотел уезжать, потому что его возлюбленная еще училась в школе. В общем, история была столь же романтической, сколь и невероятной. Тем более хотелось увидеть и услышать уникального юношу.

Женщины переглянулись.

— Может, задержимся на часок? — как бы между прочим спросила Рита.

Карелин застыл, ожидая ответа Зои. Та лишь пожала плечами, типа: как хочешь, мне все равно.

— Ну и славно! — расцвел мужчина. — Пойду, потороплю шефа.

Дамы вернулись к столу, чем вызвали бурное ликование громкоголосых немцев.

— Зоя, Грэтхен, — завопил Отто, — мы решили, что вы нас кинули!

— Бросили, — смеясь, поправила Рита. — «Кинуть» — на жаргоне наших бизнесменов означает обмануть, навредить.

— Правильно, — кивнул Иоганн. — Вы нас обманывали, когда в переписке сообщали, что будете рады нас видеть и готовы с пониманием отнестись ко всем нашим предложениям.

— Да-да, — страдальчески поддержал Отто, — а сами только вредите нашему здоровью. Мы не можем спать и есть. Я уже похудел на целый килограмм.

— Очень заметно, — согласилась Рита, кивнув на почти пустые тарелки из-под разнообразных блюд, которыми был уставлен стол.

— Вы нас извините, — смущенно улыбнулась Зоя. — Просто у нас некоторые проблемы по работе, был очень сложный день.

— Петр Величко, — объявили в микрофон.

— Грэтхен, — схватил Ритину руку Иоганн, — так давайте поможем друг другу и не будем расставаться до самого нашего отъезда!

— Тсс! — отобрала пальцы Рита и приложила один к губам. — Сейчас вы услышите русского соловья. Потом внукам будете рассказывать, что видели его живьем.

Запела скрипка. Нежно и вкрадчиво, словно пыталась рассказать о чем-то волнующе-тайном, неведомом и непостижимом. Ее голос ветерком пронесся по залу и, сконцентрировавшись в самом центре, поднялся вверх, к сверкающему огнями куполу, вонзился в него пронзительно и мощно, словно стремился, преодолев преграду, вырваться наружу, к небу и звездам. И вдруг, не сумев разорвать крепкие путы потолка и кровли, сорвался, обиженно и горько взрыднул и стал падать вниз, рассыпаясь на ломкие стеклянные осколки. На долю секунды, казалось, воцарилась светлая и прозрачная тишина, и тут же, словно подхватывая последнюю соскользнувшую с вершины ноту, не давая ей упасть и разбиться, возник голос.

Невероятно высокий и в то же время абсолютно мужской, полный, звучный, страстный, он заполонил большое помещение целиком, не оставив ни единой мало-мальски пустой щели. Сильным вольным ветром метался он меж стен, отражаясь от бревенчатых перегородок, столов, посуды, голов, платьев, еды. Не касаясь ничего и сам становясь всем.

Голос пел о счастье, надежде, мечте. О том, чего хочется мучительнее всего на свете и чему никогда не суждено сбыться.

Зоя почувствовала, как откуда-то из самых глубин, из неосознаваемого, потаенного, спрятанного даже от себя, повседневной и привычной, поднялась жгучая горячая волна то ли безумного счастья, то ли, напротив, такой же безумной тоски. В глазах стало колко и жгуче, в носу больно защипало, кожа на голове засвербила, яростно выталкивая из себя короткие волоски стильной прически и взметывая их дыбом.

Женщина подняла полные слез глаза, чтобы не дать соленому крику вырваться наружу, и тут же уткнулась взглядом в чье-то близкое лицо, встревоженное и сопереживающее. В нем как в зеркале отражались ее собственные чувства: смятение и терзание, боль и радость. И еще в нем был немой острый вопрос и немедленная готовность кинуться на помощь…

Карелин, а это был он, поймав Зоин взгляд, смутился и спешно задвинулся за стенку кабины.

Орфей пел недолго, всего три или четыре композиции, Зоя не считала. Да больше и не требовалось. Того накала и буйства чувств, что создавал его неземной голос, больше было просто не выдержать.

Стихли звуки, словно их втянули в себя бревенчатые живые стены, снова воцарилась тишина, еще более светлая и прозрачная. Будто только что прошел теплый очищающий дождь. В центре зала остался юноша. Высокий, тонкий, в белом концертном костюме, с копной длинных льняных кудрей.

Действительно Лель, — подумала Зоя.

И в этот момент откуда-то сзади, может, из соседней кабины, может, с какого-то из столиков, расположенных в затемненной нише, раздался истерично-визгливый женский голос:

— Пой еще! Я плачу!

— Давай! — поддержал женщину солидный грубый бас. — Ой, мороз, мороз!

— Цыганочку! — вклинился другой бас, тоньше и истеричнее.

Зоя не успела даже возмутиться этой бесцеремонности, так грубо и некстати разметавшей хрустальность чудесного голоса, еще звучащего в голове, как послышался грохот падающей мебели, зычный гогот, неровный тяжелый топот, и на площадку, где все еще стоял певец, вывалилась пьяная троица — квадратная в блестящем красном платье тетка и двое дородных пузатых мужиков.

Тетка, подняв почти до колен длинный подол, чтоб не мешался, резво потопала к юноше, размахивая пачкой денег, зажатой во второй свободной руке. Мужики тяжело переваливались следом, покачиваясь и стукаясь друг о друга.

— Ох ты, какой сладенький! — Предводительница впечаталась мощным торсом в неподвижно стоящего юношу, сунула купюры ему за пазуху, жарко и крепко обняла и звучно, на весь зал чмокнула в губы.

Мужики одобрительно загоготали:

— Танька, а слабо тебе его снять?

— Мне слабо? — Тетка оторвалась от юноши, приподняла его подбородок. — Пойдешь со мной? Не пожалеешь!

Зоя обмерла от дикого ужаса, вдруг ее охватившего. Она видела, как побелел и напрягся певец, еще не до конца вернувшийся в реальный мир, каким беспомощным и детским стало его лицо. Неудержимый порыв — защитить, оградить, прикрыть этого мальчика — сорвал Зою с места. Не извинившись, она перескочила через вытянутые ноги Иоганна, запнулась, на секунду притормозила, уцепившись за столешницу, чтобы удержать равновесие, и, ничего не видя вокруг от страха за паренька, ринулась на площадку.

Она почти добежала, почти ухватила за рукав ближнего пузана, как вдруг сильные нежные руки перехватили ее, приподняв, и остановили стремительное движение.

— Что вы, куда? — ласково шепнул Карелин. — Посмотрите, все в порядке.

И Зоя сразу увидела, что вокруг певца роится дюжая охрана, двое оттаскивают упирающуюся и все еще что-то орущую тетку, остальные молча и умело теснят зажатых мощными тисками плеч мужиков.

Певца на площадке уже не было.

— Ох, — смутилась Зоя, осознав полную нелепицу своих действий, — простите. Просто я за мальчика перепугалась.

— Это я виноват, — опустил голову хозяин «Ладушек». — Конечно, не надо было его уговаривать здесь петь. Первый раз — и такая пакость… А вы, оказывается, храбрая, — улыбнулся он Зое, по-прежнему не выпуская ее из объятий. — Единственная из всего зала!

— Да нет, я вообще — жуткая трусиха, — стала оправдываться Зоя, — сама не знаю, что на меня нашло.

Подскочила встревоженная Рита, подтянулись решившие проявить солидарность и мужественность немцы. Теперь гости со всех столиков с любопытством наблюдали за их группой, ожидая нового поворота развлекательного сюжета. Карелин сделал какой-то незаметный жест администратору, и тут же полилась музыка, нежная, обволакивающая. Вместе с первыми аккордами стал медленно тускнеть яркий верхний свет.