Десять кругов ада - Леонид Костомаров

- Из-за тебя же все могли погибнуть! Хоть это до тебя доходит? - кричал на него капитан Барсуков. - А если бы они очередью дали по колонне? Кто бы отвечал? Мы опять? Нажрался, и море по колено!

Воронцов окаменел. Мне стало страшно: что он сейчас может выкинуть, эти козлы еще не знают... Я побежал в кабинет, набрал номер зама по режиму Овчарова. Объясняю - под мою ответственность разреши не делать промывок этих, осужденный в таком состоянии... в общем, все здесь может произойти.

- Что произойти? - Овчаров не понимает. - Чего ты, Иваныч? Связать его, и все. Что значит - произойти? Ничего у нас не может произойти, если на них наручники вовремя надевать.

- Есть на нем наручники. Да водка там, - говорю, - чего там промывать?

- Ты что, пил с ним... водка? - спрашивает подозрительно.

- Ты спятил? - опешил я.

- Ну а чего защищаешь его?

- Да не защищаю! - взорвался тут я. - Просто какого хрена промывать ясно, водка да водка, если бы дрянь какая была, тогда понятно...

- Понял, - перебивает, - ты лучше налей ему и похмели, - бросил трубку.

Вышел я в дежурку. Объяснил, что промывать не надо, если там водка.

- Дыхни, ты! - толкнул Воронцова Шакалов. Тот дыхнул.

- Водка вроде, - кивнул прапорщик неуверенно. - Ну, с кем пил, рожа?

Ничего не дрогнуло в лице Воронцова, и все присутствующие по достоинству оценили глупость вопроса прапорщика - никто из зэков на такой вопрос обычно не отвечает.

Я решил прекратить быстрее эту дуристику, неприятный мне балаган. Пользуясь правом старшего по званию, приказал:

- Все, отведите в изолятор. Посадите там в одиночку. Быстро протрезвится...

- Я не пьян... - неожиданно трезвым и бесконечно грустным голосом вдруг сказал Квазимода.

Я не стал перечить, устало махнул рукой:

- Уведите!..

ЗОНА. ВОРОНЦОВ

Ну, что за жизнь!.. Встал я, отстегнули наконец браслеты, пошел за прапором, а на Медведева боюсь глаза поднять. Ведь точно... получается, покрывал он меня и сейчас вот отбрехал, а у меня тут ЧП. И не пьяный же, так, малость... и тут выстрел этот... и Ваську убили... Боже, пошли мне смерть уже, все... все... все...

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Мимо нарядной его проводили и там уже переодевали и обыскивали Гоги, Сынку, других, кого поймали с запахом и кого подозревали... Машина наказания заработала, закрутилась... пошли матюги, тычки дубинками... угрозы... смертная тоска сажаемых в изолятор...

Где-то остывал Васькин трупик с нелепо вытянутой блестящей лапой, на которую присел серый ворон, внимательно оглядывая павшего собрата и не понимая, почему в него вбит железный штырь...

ИЗОЛЯТОР. ВОРОНЦОВ

Стукнула по мозгам железная дверь, ключ поскребся, меня закрывая, и оглушила тишина. Как же давно я не был в изоляторе, месяца два, наверное...

Сел на всегдашний здесь маленький бетонный стульчик, который отбивает все желание сидеть на нем уже через пару часов. Голова нашла место - уперлась в деревянные нары. Она гудела, не от водки, какая уж в ней теперь водка... Дикая усталость сковала тело, и мысль о смерти стала реальной и спокойной...

Только передохнуть чуть-чуть, собраться с мыслями, с собой попрощаться...

ИЗОЛЯТОР. ТАРАКАН (блатной)

Вот еще один хавальщик привалил. И мне от пайки крошки обломятся.

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Что ж, Воронцова необходимо было наказать, и наказать строжайше. Это-то было понятно Медведеву. Как было и понятно, что именно сейчас Квазимоду надо было защитить от слишком жестоких, хотя и справедливых нападок.

Вот и Лебедушкин его подвел, сосунок. Обманут опять ими блаженный майор. Но Василий Иванович сдерживал себя, пытаясь погасить мелочную месть. Он знал, в этом его главная сила, что выделяют его среди офицеров заключенные. И оттого проникаются чаще к нему уважением, чем думают, как бы и этого погонника обмануть...

Понимал он, что для этого странного нелюдимого Квазимоды птица была всем настоящим, будущим, надеждой и единственным верным другом, заменила сейчас человеку и семью, и родственников. А вот Лебедушкин... Лебедушкин... Следует наказать, и если б не больная нога, посадил бы майор в ШИЗО Володьку в тот же день. Ладно, ларьком накажу, решил Медведев. А вот со страшным его наставником что ж делать?

Медведев испытывал сейчас к нему естественное чувство жалости, если мог вызывать жалость этот огромный, сильный человек. Всколыхнулась она помимо его воли...

ИЗОЛЯТОР. КВАЗИМОДА

Что ж за напасть... и зачем я родился на этот свет... Неужели, если есть Бог на свете, он все это спокойно видит? Тогда пусть знает, что не по силам мне нести этот крест... сердце устало... взорваться бы ему сейчас да кровью уставшей залить все нутро... и умереть... Все опостылело... Да не разрывается оно... гонит по чужому телу кровь... дух не остывает, живет... сознание работает, тупо ворочается... проклятие этому миру, что меня не отпускает...

НЕБО. ВОРОН

Казалось моему хозяину, что единственное живое, маленькое и дорогое существо погибло, и жизнь в этом лучшем из миров его перестала интересовать. Мне, конечно, льстит, что ради меня готовы на такие жертвы. Но гибель одного из существ, что живет рядом с вами, не причина для вашей гибели, поверьте. Жизнь гораздо больше смерти любого из нас. И ощущение пустоты после ухода одного из... это всего лишь обманчивое ощущение - оно пройдет, поверьте, и я сейчас попробую дать весточку моему хозяину, дабы вернуть ему силы... Это последнее испытание ему, чтобы глубоко задумался и сделал решительный шаг... к Свету... или к Тьме...

Я сделал все, я подготовил Путь ваш... Я бессмертен! Я Совесть ваша! И когда созреете для очищения и решитесь на прилюдную исповедь самых поганых своих грехов... Услышьте взмах моих крыльев и прощение свыше...

ИЗОЛЯТОР. ВОРОНЦОВ

Боже... я явственно почувствовал легкое щекотание его перьев...

Васькино... да, его... и ласковый, только он так умеет, удар о шею... Он здесь, мой друган, он ласкает меня из того мира... Я хочу к тебе, Васька! Хочу к тебе!

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Большой человек с горящими глазами приподнялся, дико оглядел свое убогое пристанище и стал тихонько отступать спиной к стене, опуская голову и прилаживаясь - как бы ударить ею, своей огромной и уродливой головой в стену. Чтобы разнести в клочья-осколки то, что давно пугает людей и немило им... Он ощутил спиной холодную стену, напрягся...

Теперь главное не смазать, вложить в страшный, смертельный удар всю силу своей шеи, грудных мышц... попасть самым темечком, чтобы брызнуло и брызнули искры... и все...

НЕБО. ВОРОН

Иван Воронцов! Иван... Остановись! Самоубийство - короткий путь в подземные войска к бесам... Это трусость! Таких даже на кладбищах не хоронили на Руси. Уймись и подумай о душе... к ней уже тянутся лапы звериные. Спасение - в борьбе за нее! Сломай гордыню, твой путь иной... Услышь молитву матери... В крови и муках дала она тебе жизнь... На радость и горе... Испей чашу до дна...

ВОЛЯ. ДОСТОЕВСКИЙ

...Поплыла лодочка бумажная белая по ручейку чистому, и добрая полнорукая женщина смотрела на нее да на дитя свое, что смеялось солнышку и лодочке, и мамочке, и свету белому... смеялось...

НЕБО. ВОРОН

Иван?

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Матерым волком взвыл Квазимода, тоскливо и жутко, ничего уже не боясь. И содрогнулась Зона, боль охватила спящие сердца...

Долгий звериный вопль его успокоил, и человек обессиленно сполз на бетонный пол. И подумал: может, в этом и есть последнее испытание - превозмочь страх потери смысла жизни? А потом дальше быть - это и есть очищение души? Нет... Но как? Когда же свалится с плеч поганая глыба судьбы... Когда будет хоть глоток свободы?

За ночным окном взрыдывала стерегущая Зону квакушка, а он обнимал холодные нары. Так и просидел всю ночь, пустой и легкий, кажется, понявший и смирившийся, и когда забылся, прислонив горящую голову к нарам, снов не снилось - душа стала странно покойна...

А утром, когда горячее солнце отбросило на стену огромный крест оконной решетки и он заискрился весь, ожил... Иван твердо стал перед ним и впервые неумело перекрестился... И промолвил Небу:

- Боже... спасибо за тяжкие испытания, за жизнь, Тобою дарованную... спаси и помилуй душу солдата, замочившего Ваську, прости грехи мои тяжкие, жестокость и зло, что чинил людям... Господи-и... Я верю Тебе... Я вынесу все страдания и муки... Помилуй меня, дурака...

И этим начал искупать свои грехи, оплакав жизнь свою непутевую и открыв душу.

Сквозь чистые слезы он вдруг увидел, как крест на стене стал золотым, осиял тесную камеру и словно огнем чистым ласково омыл его больное сердце...

ЗЕМЛЯ

Небо, и долго еще наше дитя будет мучиться? Мне жалко его. Возьми его у меня!

НЕБО

Рано! Душа его стала очищаться, остальное воздастся!

Часть вторая

ЛЕТОПИСЬ

Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле,

то будет связано на небе; и что разрешите на

земле, то будет разрешено на небе.

Евангелие от Матфея, 18:18