Не ломайся, девочка! (СИ) - Лакс Айрин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Черт побери. Какого черта, а? — смотрю на Тихона с ненавистью. — И без тебя прекрасно жилось. Более того, я хорошо начала жить, когда тебя в моей жизни не стало!
Он продолжает стоять, опершись затылком о стену. Салфетка промокла.
— Хочешь, бей. Я не буду сопротивляться.
— Не хочу пачкаться о…
— Да, я дерьмо. Дерьмово повел себя, и совершал еще более дрянные поступки, и я ушел в дерьмо по самую макушку, на дно, чтобы оттолкнуться и выплыть. Знаешь, ради чего? Ради… Тебя! Потому что любил тебя и продолжаю любить. И ради дочери. Она — твоя и моя — тоже! Не надо мне спектаклей дешевых! — повышает голос. — Я правду знаю.
— Ну, знаешь, и что дальше? Живи с этим знанием. Но приближаться не смей.
— Дочь должна знать своего отца.
— Отца у нее, как раз-таки нет и никогда не будет. Есть одна безумно любящая мама, есть бабушка-дедушка, есть куча любимых тетушек и дядюшек.
— Отец — это совсем другое.
— Не в нашей реальности. И ты не имеешь никакого права называть себя отцом… Ах, посмотрите на него! Что, курва твоя не родила? Соврала тогда мне, что ли?! Или она тебе наскучила, дура силиконовая? Наблядовался?! Решил в спокойную гавань. А вот хрен тебе! Хренушки без масла!
Показываю ему фак, и, подумав немного, добавляю еще один. Вот тебе! Дважды фак…
Неожиданно Тихон смеется и произносит с нежностью:
— Какая же ты все-таки девочка. Девчонка совсем еще… — с нежностью и грустью.
Моргает. Вытирает кровь.
— У тебя есть салфетки?
Молча бросаю в него пачкой. Он не ожидал, но поднимает.
— Спасибо.
— Не стоит благодарности. Я просто не люблю вид крови. Я сделала это ради себя. Не ради тебя, — упрямлюсь.
Проходит примерно час…
Тихон предпринимает попытки завязать разговор, я беру наушники и ставлю треки, которые сохраняла из Яндекс-музыки себе на телефон, можно слушать и без интернета.
Замечаю, что Тихон психует. Даже порывается подойти и выглядит так, словно собирается отобрать мои наушники, в ответ я адресую ему взгляд, полный ненависти и презрения.
— Не приближайся.
— Твою мать. Ты хотя бы попытайся! — пинает стол. — Хотя бы послушай, потом решишь, стоило это того или нет. Умоляю, послушай!
Глава 44
Глава 44
Аглая
— Я прекрасно живу без тебя. Тебе нет места в моей жизни.
— Хотя бы с дочерью познакомь, а?
— Еще чего! И что я ей скажу: «Детка, это твой папа блядун! Параллельно со мной он сношал еще кучу девиц, у него даже была невеста! О презервативах он даже не побеспокоился, а когда я дала ему понять, что знаю о всех его блядках, этот козел… даже не подумал извиниться. Просто проглотил ответ…»
— Не ври! Я пытался. Ты соврала, что ребенок от другого! Но я быстро выяснил, что к чему.
— Ну, выяснил и выяснил. Мне, что, легче от этого стало? Нет!
— Я… Я ввязался в очень опасную игру. Вернее, меня вынудили в ней участвовать. Не хотел подставлять тебя, — отвечает глухо. — Не имел права. Невесты у меня никогда не было. Да, была девка. Была, признаю! Я ее трахал, снял после отсидки и просто трахал. Да, я ее ебал! Потому что ты была недотрогой и морозилась от меня всеми правдами и неправдами. Я не был с ней с того момента, как мы переспали.
— Да там и прошло-то… Всего-ничего!
— Да! — взвыл. — Да, так и есть! Я тогда решил, что буду с тобой. Только с тобой и… не смог выполнить обещание даже перед собой. Меня втянули в опасное дело. Грязное и опасное… Я… старался изо всех, изо всех сил старался выбраться как можно быстрее. И еще долгое время… почти год… Почти год после, Глаша, по сторонам оглядывался. Ждал мести. Удара исподтишка… Опасности. Я должен был убедиться, что опасность миновала, что не принесу беды на порог твоего дома.
Не хочу его слушать! Не хочу…
Но у меня на телефоне всего пятнадцать процентов зарядки осталось. Тут уж не до прослушивания музыки.
— Долго еще твой приятель будет копаться? Он, может быть, не знает, как калькулятором пользоваться? Вид такой, будто о цифрах впервые в жизни услышал.
— Зря ты так. Рас очень умный, но… не умнее меня, — усмехается криво. — Что есть, то есть. Вероника тоже любит шахматы, верно? — интересуется невинно.
— Не смей трепать имя моей дочери своим гнусным языком.
— Вот только она и моя дочь — тоже! — орет.
Орет так, что вены на шее вздуваются и немного затянувшаяся ранка на голове снова трескается, резко начав кровить.
— Нравится тебе это или нет, Вероника — и моя дочь тоже! И я все эти годы, блять, жил только чтобы хотя бы однажды… Хотя бы однажды, блять, просто подойти к ней. К тебе. Чтобы вживую увидеть, а не через гребаный экран. Тупо мечтал хотя бы копеечное мороженое купить и за руку подержать! Ты знаешь, что это такое?! Знаешь, что такое не иметь надежды и постоянно жить с ощущением страха, что тебя вот-вот раскусят и выпустят кишки… И никто… никогда… не найдет!
От его крика стены будто вибрируют, глаза стеклянные, в них смотреть больно. Слушать тоже больно, как будто огромный бетонный шар ударил в грудную клетку, смяв ее.
Мне кажется, что сейчас он не врал.
— Не знаю, в какие неприятности ты вляпался в прошлом… — произношу едва слышно и добавляю торопливо. — Не знаю и не хочу знать! Позвони уже…
— Кому?! — огрызается. — Здесь связь не ловит!
— И долго нам здесь сидеть?! Постучи, покричи. Сделай хоть что-нибудь. Я не собираюсь сидеть здесь до закрытия. Меня, знаешь ли, ждут и любят. В отличие от тебя!
— Да, ты права.
Тихон медленно сползает по стене, садится, опершись затылком, прикрывает глаза.
— У меня есть до хрена всего, но нет самого важного.
На этом замолкаем.
Он ничего не говорит и, даже если бы говорил, я просто не хочу его слышать. Не хочу, и все тут. Он мне больно сделал, он мне лгал…
Я со всеми сложностями сама справлялась, мне помогали, да. Но другие, не он!
Не он встречал меня из роддома.
Не он сидел с моей дочкой, когда у нее температура под сорок, а я зашивалась над важным проектом, и просто не спала почти неделю!
Не он помог купить квартиру, выкупить бизнес…
Не он говорил мне слова поддержки.
Не он верил в меня…
Всюду, куда ни кинь взгляд, есть только одно: не-он.
Так чего он сейчас хочет от меня? Когда все благополучно… Легко быть рядом, когда все хорошо, а когда плохо?
Не хочу с ним говорить, но мысленно ему эти вопросы швыряю и сама же распаляюсь.
Нет, не говори, молчи.
Молчи, Аглая…
Пусть просто исчезнет из моей жизни. Просто… исчезнет!
***
Еще через два часа стало ясно, что нас просто закрыли. На крики, требования открыть никто не отзывался.
Судя по позднему часу, уже и заведение… закрылось! Боже…
А мы здесь. Заперты. Вдвоем!
— Твою мать! — стучу кулаком сердито по двери. — Я напишу заявление. На твоего приятеля. Слышишь? Это похищение. Это удержание против воли!
— Ну, напиши, — меланхолично пожимает плечами. — Заявление свернут.
— Да ну? Всесильные, что ли? Ах да, простите! У вас, мажоров, деньги куры не клюют! И вы считаете, что вам все можно. Лгать, драть телок налево и направо, лапшу о любви вешать! Лезть к невинным девочкам и совращать их, потому что мало… Мало! Вам всегда… мало! Ай… — дую на кулак, которому больно.
Тихон оказывается рядом и тянет руку на себя.
— Что ты творишь? Больно? Дай поцелую!
— Тьфу, это не работает! Это работает только, если тебя любят, а ты… Ты любить не способен, чертов эгоист, негодяй, подонок!
Все-таки меня срывает, колочу его кулачками по прессу, по плечам, по груди. Он и не закрывается, просто пытается обнять, принимает удары.
Еще и подначивает.
— Бей. Сильнее давай! Ну же… Я заслужил… Я заслужил столько, что тебе вечность меня бить придется!
— Отстань! — отзываюсь устало.
Волосы липнут к лицу.
— Отстань, кому сказала, руки убери!
