Вспять: Хроника перевернувшегося времени - Алексей Слаповский

Это Владя ударил его кастетом, раздробив челюсть — он услышал хруст.

Тут Владей охватило бешенство. Он начал делать то, что видел в кино и популярных интернетных роликах: бить лежащего ногами. Бил сильно, с наслаждением, чувствуя, как в теле лежащего что-то жирно екает и булькает. Обработав толстого, подскочил к сидящему на корточках Гусю, сшиб его ногой и начал топтать еще сильнее, чем толстого. Наконец устал, остановился, вытер поте лица.

Нина подошла, осмотрела Гуся.

— Откинулся, — сказал она.

— То есть? — спросил Владя.

— Сдох. Вот мы завтра с ним посмеемся в школе.

— А вы вместе учитесь?

— В одном классе. Ну, пойдем? Выпить охота.

У подъезда Владя увидел человека, который сидел на скамейке и встал при его появлении.

Многовато приключений для одного вечера, подумал Владя.

Но это был всего лишь Слава Посошок.

Владя обрадовался:

— Дружище! Пойдем выпьем. Вот, знакомься, Нина и…

— Кэт, — сказала черноволосая.

— Кэт? Ну, пусть Кэт. Нина и Кэт. Смотри, какие красавицы!

— Вижу, — сказал Слава. — Идите домой, — обратился он к девушкам.

— Ага, побежали! — отозвалась Кэт.

— Быстро, я сказал! Иначе завтра все расскажу — и в школе, и родителям.

— А чхать я хотела на школу и родителей, — ответила Кэт. — Я скажу, что ты врешь, и ничем не докажешь. Тем более что я девушка вообще. Нинка вот успела до поворота, — с завистью вздохнула Кэт, — трахается как нормальная, а я все нераспечатанный конвертик. Им-то приятно, а мне никакого удовольствия.

— Ну их, они скучные, — сказала Нина, которая догадалась, что этот странный человек не даст как следует повеселиться. — Пойдем отсюда. Жаль, Гуся замочили, он тупой, но с ним хоть прикольно.

— Эй, вы куда? — крикнул Владя.

Но девушки не оглянулись.

Владя обругал Посошка последними словами, но после этого как-то сник, увял: мог бы ведь догнать девушек, прогнать Славу, но уже не хотелось.

— Ладно, спать пойду, — сказал он.

— Успеешь, — ответил Слава, входя с ним в подъезд.

— Я тебе не приглашал.

— Не гордый, сам зайду.

В квартире Влади Посошок сварил кофе, налил себе и Владе и начал разговор.

С ним за последние недели произошли большие изменения. То, что он бросил пить, оказалось даже не главным. Главное — вдруг озаботился общественными проблемами, чего раньше за ним не замечалось.

— Потому что счастливым был, — объяснил Слава. — Счастливым людям до других дела нет.

— Миллионеры благотворительностью занимаются, — возразил Владя.

— А кто тебе сказал, что они счастливые? Но дело не в этом.

— А в чем?

Слава объяснил.

Он, как и тысячи людей по всему свету, продолжал вверить, что один из дней станет днем обратного поворота.

— А если нет?

— Эта возможность не рассматривается.

— Как это?

— Очень просто. К примеру, ты упал с обрыва. Вероятности две: либо останешься жив — ну, и покалечишься, но это детали, либо погибнешь. Если погибнешь, то уже не будет никаких «если». Поэтому, повторяю, эту возможность мы не рассматриваем.

— Кто это — мы?

Слава объяснил.

Через Интернет, которым Посошок не забыл как пользоваться за несколько лет беспробудного пьянства, он связался с единомышленниками. Лозунг, под которым они объединились: «Будущее — завтра!». Не «Завтра будет вчера» или «Вчера будет завтра», эти лозунги устарели, в них уклончивая обещательность, несмотря на императивное слово «будет». Императивное-то оно императивное, но его каждый политик — кандидат на какую-то должность в программной речи обязательно раз по сто употребит, люди давно в это слово не верят. «Будущее — завтра!» — и никаких вариантов.

— А если не завтра?

— Принимать как отсрочку.

— Что-то мне это напоминает.

— Возможно, притчу о десяти девах, — подсказал Посошок.

— Это что?

— Евангельское.

— Я что-то такое помню. Не в деталях.

— Десять дев зажгли светильники, чтобы встретить жениха. Он опаздывал, пять потушили светильники, вернее, масла не взяли, чтобы огонь поддерживать. А пять были наготове. И встретили.

— Христа, что ли?

— Да неважно. Дождались.

И Слава рассказывал дальше: в режиме от перехода до перехода люди обмениваются мнениями, как остановить то, что повсеместно происходит. Запоминают сказанное, на другой день продолжают разговор по памяти.

— А потом проповедовать пойдете?

— Может, и пойдем. Не знаю. Мне предлагают войти в состав координационного совета.

— Ого! Растешь!

Слава поморщился.

— Я, знаешь ли, материалист, — сказал Владя. — Верю в производственные силы и производственные отношения. В глобализацию. В экономику и финансы. Верю, короче говоря, что людьми движет личный интерес и личная энергия. А интереса нет, значит, и ничего нет. И все будет валиться, хоть вы хороводы водите или демонстрации устраивайте. Словами никого не проймешь.

— Не знаю. Мне кажется, что с каждым годом на земле все большее влияние будет иметь мировое сообщество умных и здравых людей. Сначала виртуально, потом всеми остальными способами.

— Мировое правительство?

— Можно это назвать консультационным мировым советом. Но я вижу, тебе неинтересно, — грустно сказал Слава.

— Извини, нет.

— Как ты не поймешь? Ты вот сейчас собирался двух несовершеннолетних…

— А ты меня обломал! — сердито оборвал Владя.

— Илья тоже накуролесил — Анатолия Столпцова убил.

— И даже два раза. И молодец.

— А если завтра будет завтра? И Анатолий будет убит, а на твоей совести будут две девушки?

— Уже не будут. И почему они на моей душе, они меня сами сняли. Я, кстати, по пути двух подростков замочил. Одного до смерти, второго тоже хорошо помял. Но если завтра будет завтра и они оба загнутся, то, поверь мне, страдать не буду. И так полно всякой швали вокруг.

— Это ты решил, что они шваль?

— Если ты мне и дальше собираешься морали читать, лучше не трудись.

— Развеселился ты, я смотрю. И не ты один. Это и плохо. Тогда иди до конца — убей меня, например.

— За что?

— Я тебе на нервы действую. Девушек прогнал. Это же просто.

Слава повернулся в тесной кухне, дотянулся рукой до ящика, выдвинул, погремел там, нашел топорик для рубки мяса, протянул Владе.

— На. Руби меня по темечку.

— Не сходи сума.

— Я серьезно.

— Перестань. Ты мне друг.

— Ну и что? Я ведь завтра оживу.

— А если нет?

— Ага! — разозлился Слава и ударил обухом топорика по столу. — Если нет? А этих парней ты замочил — без всяких «если нет»? А девушками полакомиться захотел — тоже без всяких «если нет»? Когда до вас дойдет, идиоты, что хватит уже?

Независимо ни от чего! Просто — хватит!

— Отстань! — огрызнулся Владя и махом выпил полный стакан.

Посидел, охмелел и сказал с сожалением:

— А какие ножки были у этой маленькой, какие ножечки! Нет, завтра опять ее отыщу. И знаешь, что я думаю? Никакого завтра уже никогда не будет.

— Тогда ударь меня топором.

— Значит, ты сам не веришь в то, что ты не веришь, что завтра может быть завтра.

— Кто из нас пьяный, ты или я? — удивился Владя.

3 июня, воскресенье. И далее

СПАД УБИЙСТВ И ГРАБЕЖЕЙ

Лето кончалось, повернуло на весну, стало заметно холодать. В наших краях июнь вообще стал холодным, зато май теплее, а в апреле, наоборот, часто еще лежит снег, март стал самым зимним месяцем — с морозцем, скрипучим снегом, с гладкой и быстрой лыжней, если кто любит это удовольствие, февраль — ни то ни сё, январь сопливый, мокрый, декабрь подразнит снежком, но тут же раскиснет — в общем, и без всяких поворотов времени давно уже все стало неправильно, хотя как правильно, никто на самом деле уже не помнит. Может, как раз оно и есть правильно — так, как оно есть?

Миром, как известно, правят голод, любовь и любопытство.

С голодом было так же, как и раньше: имевшиеся продукты автоматически появлялись с наступлением нового вчерашнего дня. А у кого не было, у того и не было.

Любовь у многих стала одноразовой, легкость контактов дошла до полной непринужденности, объясняющейся тем, что молодеющие старики торопились наверстать упущенное, а молодые успели натешиться ввиду неумолимо приближающегося детства, а потом, возможно, и «минус-рождения».

Казалось бы, наступил рай земной: ничего не делай, ешь, пей, веселись. Но выяснилось, что всё не так просто. Упомянутый нами третий движитель, любопытство, было в кризисе. Любопытство в данном случае мы понимаем широко — от простого желания узнать, что будет дальше, до жажды открытий в областях науки, культуры, искусства, техники — вечной жажды, вызванной инстинктом выплеска и применения человеческой энергии, таким же сильным и непреодолимым, как инстинкт продолжения рода. Помимо этого человеку всегда было интересно, что произойдет с ним лично. Достигну — не достигну?