Иван Грозный: «мучитель» или мученик? - Наталья Пронина

Весть о том, что, не желая терпеть «многих изменных дел» бояр, государь отрекся от престола, мгновенно облетела всю Москву. «Толпа на дворцовой площади прибывала час от часу... ее поведение становилось все более угрожающим», вот-вот мог вспыхнуть бунт[343]. Горожане со всех сторон окружили митрополичий двор в Кремле, где в это же время, объятая смятением и ужасом, собралась боярская Дума. Большинство ее членов могло, не мешкая и с великой радостью, утвердить отречение царя Ивана. Но... вслушиваясь, должно быть, в многотысячный гул за стенами дома, они не посмели это сделать. Более того, словно запертые в осаду, бояре вынуждены были допустить в митрополичьи покои представителей купечества и ремесленников. Допустить и выслушать их заявление, больше похожее на ультиматум. Посадские люди сказали, что остаются верными присяге государю и будут просить его, чтобы он «государство не оставлял и их на расхищение волкам не давал, наипаче же от рук сильных избавлял; а кто будет государьским лиходеем и изменником, они за тех не стоят и сами тех потребят»[344].

Эта прямая угроза расправиться с «волками» и «лиходеями», столь явственно прозвучавшая в челобитье посадских людей, немедленно возымела свое действие. В тот же день, 3 января 1565 г., митрополитом Афанасием и боярской Думой была отправлена к Ивану в Александровскую слободу целая делегация духовенства. Затем туда же поехали представители бояр. Наконец, пошли к царю и сами «купцы и многие черные люди... града Москвы»[345]. Так, констатирует историк, «под давлением обстоятельств», а точнее, под давлением народа, «боярская Дума не только не приняла отречение Грозного, но вынуждена была обратиться к нему с просьбой вернуться на трон и править царством, «как ему, государю, годно»[346].

Да, «Иван все рассчитал точно». Только вот действительно ли легко далось царю осуществление этого «жестокого спектакля», этой, по словам нашего уважаемого повествователя, коварной «игры царя-актера», любившего «представиться униженным, чтобы потом восстать страшным и грозным»?.. Эдвард Радзинский на сей раз не нашел возможности обойти свидетельства современников: за месяц после оставления Москвы Иван Васильевич из высокого, здорового 35-летнего мужчины превратился в старика, у него поседели и выпали почти все волосы. Пришедшие к нему с верноподданническими заявлениями бояре едва могли узнать государя... Лишь ядовито усмехнувшись, наш рассказчик признает: царь «будто нервное потрясение пережил - от тяжелого решения...». Игра?..

От выдумок беллетриста вернемся к реальным фактам. 2 февраля 1565 г. Иван Грозный торжественно возвратился в столицу. Сей же час был обнародован знаменитый царский указ, полностью соответствующий мнению московских посадских людей об истреблении «волков» и «лиходеев». Указ о том, «что ему своих изменников, которые измены ему, государю, делали и в чем ему, государю, были непослушны, на тех опала своя класти, а иных казнити и животы (имущество) их и статки имати; а учинити ему на своем государьстве себе опричнину»[347]. Таким образом, Иван объявлял, что отныне берет на себя неограниченное право казнить любого государственного изменника и отбирать у него вотчины без всякого совета с боярской Думой. Из указа также явствовало, что если одной частью страны - земщиной царь будет продолжать управлять вместе с Думой, то другая часть земель (выбранная им по собственному усмотрению) провозглашается уже как особый «государев двор», опричнина, над которой старая боярская Дума власти никакой не имеет. Одновременно с учреждением опричнины царь объявлял о создании для нее особой опричной Думы или Совета (Counsel of the Opressini, как сообщает английский источник), а также особого войска, набиравшегося, по преимуществу, из мелких, незнатных дворян (хотя и знать в опричной дружине присутствовала тоже). Князья же и бояре, почему-либо не включенные в число опричников, но фамильные вотчины которых располагались именно на территориях, отошедших под «государев двор», подлежали высылке оттуда, их владения - конфискации в пользу государства, а им самим предоставлялись поместья (правда, не столь уже обширные, как прежние «родовые гнезда», но все-таки!..) в других областях страны, например, в Поволжье[348].

Говоря современным языком, данным указом Иван Грозный впервые вводил чрезвычайное положение в некоторых, с его точки зрения, особо стратегически важных областях России. Вводил, как сказали бы теперь, «прямое правление» государя на этих землях, где «опричь» - то есть никто, кроме него самого при посредстве жестко централизованного аппарата власти, править уже не мог. Боярская вольница исключалась там полностью. Так старинное слово «опричнина», которым воспользовался царь и коим ранее часто обозначали лишь небольшой «вдовий удел»[349], приобретало теперь у Ивана существенно новый, более широкий смысл. Сказалась в нем и едкая политическая ирония, столь свойственная Грозному самодержцу. Как отмечает историк, «поскольку сами феодалы отстаивали именно удельный, вотчинный порядок, то «опричный удел» Ивана Грозного оказывался вне досягаемости их претензий».

Что же последовало за сим? Что дала опричнина России? Или что отняла? Какие имела последствия? Об этом, без преувеличения, самом загадочном и драматическом явлении нашего прошлого среди исследователей по сей день нет единого мнения. Одни историки видели в опричнине мудрую реформу, направленную на подрыв крупного княжеско-боярского землевладения, а следовательно, уничтожение и политического влияния наследников удельных владык. Другие же - совершенно бессмысленную, кровавую затею. Согласно их исследованиям, хотя опричнина действительно нанесла серьезный удар старинной аристократии, подорвала ее вотчинное землевладение, но полностью не уничтожила. Многие знатные роды благополучно пережили время репрессий... Возможно, именно эта вопиющая разноголосица среди профессионалов дала основания Эдварду Радзинскому выдвинуть свою версию. Страшную версию о том, что опричнина, это, как выражается автор, «избиение Иваном собственной страны», было задумано и осуществлено царем отнюдь не под давлением вполне известных обстоятельств и вовсе не ради их преодоления. По мысли автора, опричнину Иван ввел с единственной жуткой целью окончательного - при помощи небывалого террора и насилия - подавления своего народа. Чтобы, захлебываясь в крови, уже ни один подданный никогда не смел противиться его воле. Чтобы истерзанная страна навеки погрузилась в абсолютное Молчание и абсолютную покорность - ему, богочеловеку... Так думает Эдвард Радзинский. Как свидетельствует история? Сначала о землях, вошедших в состав «опричного удела». В полном соответствии с тяжелыми условиями военного времени, царь взял под личный контроль именно важнейшие в военно-стратегическом смысле области своего государства. Вероятно, Иван Васильевич не одну ночь просидел над его картой, обдумывая и просчитывая все до последней мелочи. Ошибка могла обернуться гибелью... Прежде всего, опричнине отошла большая часть Новгородско-Псковского края, непосредственно связанного с театром военных действий в Ливонии. На Севере это была полоса земли, расширявшаяся к Белому морю. Начиная же к востоку от Александровской слободы, под «государев двор» отходил Суздальский уезд, Плесская волость, Буйгород, Городец и Юрьевец на Волге, Галич, Вологда, Великий Устюг, Каргополь и Холмогоры, т.е. бассейн Северной Двины, Онеги, небольшая часть бассейна Волги. Тем самым опричные земли «делили бывшие новгородские владения на две части, отрезая новгородцам путь на север. Они перерезали и путь по Волге». Таким образом, «в опричнину переходили важнейшие торговые дороги на север и восток, значительная часть побережья Белого моря, где располагались центры русско-английской торговли». Беря эти земли в опричнину, «Грозный подрывал основы самостоятельной новгородской торговли. В его же руках оказывались и главные центры соледобычи в районе Галича и Соли Галицкой. Суздаль и Шуя принадлежали к районам поместного и вотчинного землевладения, как и большинство западных опричных земель (Вяземский уезд, окрестности Рузы и Можайска, Медынский уезд, Белев, Козельск, Перемышль). Это были важные форпосты - заслоны на западных и юго-западных границах государства от нападений крымского хана. Здесь предполагалось создать новую «засечную черту» - полосу укреплений против нашествий крымчаков, и здесь же наделить землей основную массу опричников, выселив отсюда прежних владельцев»[350].

Опричными стали также Балахна, Старая Руса, Тотьма, поставлявшие соль, Вселуки (что близ озера Селигер), поставлявшие рыбу, наконец, погост Ошта на одноименной реке, притоке Онежского озера, откуда везли в Москву столь необходимое железо. Уже из одного этого краткого, далеко не полного перечня видно: обо всем думал государь - и о том, как защищать и кормить людей, и чем вооружать войска. Кстати, Домодедовскую волость (Московского уезда) Иван тоже забрал в свой особый «двор». Там, на берегах Пахры, раскинулись отличные пастбища для его многочисленных табунов[351]. Мы, привыкшие к скорым поездам и сверхзвуковым лайнерам, не забудем: в XVI веке лошадь была главным средством и передвижения, и перевозки. А посему конский табун тоже имел свое стратегическое значение...