Ангел на мосту (рассказы) (-) - Джон Чивер

- Я никогда не учился играть на рояле, - сказал он, - я немного занимался на кларнете. Когда я учился в старших классах, я брал кларнет напрокат и...

- А теперь мы все это забудем, - прервала она и, ткнув пальцем в среднее "до", попросила его проиграть гамму... Время от времени она ударяла его карандашом по руке, а иногда своей рукой поправляла ему пальцы. Вся ее жизнь представилась Сэтону в виде кошмарной цепи чужих рук - чистых рук и грязных, волосатых и гладких, энергичных и вялых, и он подумал, что, верно, оттого у нее и не сходит с лица брезгливая гримаска. В середине урока он бросил обе свои руки на колени. Его малодушие только рассердило ее, и она снова поставила его руки на клавиатуру. Ему хотелось курить, но над фортепьяно висела табличка, на которой крупными буквами курить запрещалось. К концу урока у него взмокла рубашка.

- Потрудитесь в следующий раз разменять деньги заранее, - сказала мисс Деминг. - Положите их в вазочку на столе. Следующий!

Сэтон столкнулся в дверях со следующим учеником, но незнакомец отвернул свое лицо.

Как только кончилось истязание, Сэтон почувствовал прилив счастья, и, выходя в темноту Бельвью-авеню, он предался нелепым и блаженным грезам, в которых увидел себя в новом качестве - пианиста. Он подумал, что Джек, должно быть, именно эти простые радости и имел в виду, когда порекомендовал ему обратиться к мисс Деминг. Когда он вернулся домой, дети уже спали, и он тотчас сел за рояль. Мисс Деминг дала ему этюд для двух рук с незатейливой мелодией, которую он разыгрывал снова и снова в течение часа. Он разучивал свой этюд каждый день, не исключая воскресенья, и, отправляясь на второй урок, простодушно рассчитывал, что в награду за его успехи учительница даст ему новое, более сложное задание. Но она раскритиковала его аппликатуру и фразировку и велела продолжать работать над этюдом и следующую неделю. Он не сомневался, что на третьем уроке ему дадут новую пьесу. Однако он и на этот раз вернулся домой все с тем же упражнением.

Джессика не высказывала одобрения его новому занятию, но и не жаловалась. Она казалась озадаченной. Музыка, впрочем, заметно действовала ей на нервы, и Сэтон понимал, что иначе и быть не могло. Коротенькая мелодия запечатлелась даже в памяти его дочерей. Непрошеная и прилипчивая, как гриппозный вирус, она, казалось, вплелась, в канву их существования. Она звучала в голове у Сэтона все время, что он был на службе, а при всякой острой эмоции - боли или удивлении - внезапно выплывала на первый план. Сэтон не подозревал, что освоение фортепьяно потребует столько нудных усилий и такого вытягивания жил из души. Вечером, когда он садился за рояль, Джессика поспешно покидала комнату и поднималась к себе. Музыка то ли смущала ее, то ли пугала. У самого Сэтона этот этюд вызывал смутное, гнетущее чувство. Однажды, приехав из города позже обычного, он решил идти домой пешком; проходя мимо дома Томпсонов, он услышал, как оттуда доносится все та же назойливая мелодия. Должно быть, это занимался Джек. Здесь не было ничего странного, но когда Сэтон услышал ту же мелодию из окон Карминьолов, он подумал, что, быть может, звуки эти исходили не извне, а из глубин его сознания. Он стоял на ступеньках собственного дома, в темноте, потеряв ощущение реальности, и думал о том, что мир, то умирая, то возрождаясь заново, меняется быстрее, чем мы это сознаем, и что сам он всего лишь пловец, обреченный нагишом проплывать по событиям собственной жизни, так и не поняв ее сокровенного смысла.

В этот раз жаркое у Джессики не подгорело, в духовке его ожидал вполне съедобный ужин, и она подавала ему на стол с такой робкой предупредительностью, что он даже подумал: уж не намерена ли она вновь стать его любящей женой? После ужина Сэтон почитал детям, затем засучил рукава и сел за рояль. Выходя из комнаты, Джессика вдруг повернулась в дверях и заговорила с ним. Выражение лица у нее было умоляющее, и от этого ее глаза казались еще больше и темнее, а лицо длиннее и уже.

- Я, конечно, не хочу вмешиваться, - мягко начала она, - и в музыке ничего не понимаю, но только я подумала, нельзя ли ее попросить, твою учительницу, чтобы она дала тебе разучивать что-нибудь другое? Это упражнение не выходит у меня из головы целый день. Если бы она дала новую пьесу...

- Я тебя понимаю, - сказал он, - я поговорю с мисс Деминг.

* * *

К пятому уроку дни сделались значительно короче, и в конце Бельвью-авеню закат уже не пламенел, уже не напоминал больше о высоких мечтах и упованиях юности. Как только, постучавшись по обыкновению, он вошел в прихожую мисс Деминг, до его обоняния донесся запах табачного дыма. Он снял пальто и шляпу, вошел в комнату, но мисс Деминг не восседала на своей резиновой подушке. Он позвал: "Мисс Деминг?" - и тогда приоткрылась дверь из кухни и оттуда послышался ее голос. Глазам Сэтона предстала поразительная картина: двое молодцов сидели за кухонным столом, куря и потягивая пиво. Их черные лоснящиеся волосы были откинуты назад, как крылья. На них были бутсы, как у мотоциклистов, красные охотничьи куртки, и все их повадки, казалось, выражали бесшабашность молодости.

- Мы будем ждать тебя, детка! - громко крикнул один из них вслед мисс Деминг, когда она закрывала за собой дверь, и Сэтон увидел, как с ее лица постепенно сползает радостное оживление - смесь беспечности и скромного достоинства - и на его месте вновь воцаряется ее привычная кислая мина.

- Мои мальчики, - сказала она со вздохом.

- Здешние? - спросил Сэтон.

- Ах нет, они приезжают ко мне из Нью-Йорка. Иногда остаются у меня ночевать. Я помогаю беднягам как могу, они для меня все равно что родные.

- Они, должно быть, очень вас ценят, - сказал Сэтон.

- Давайте работать, - сказала она, и голос ее снова стал бесстрастным.

- Моя жена спрашивает, не можете ли вы дать мне какое-нибудь другое упражнение?

- Они все это спрашивают, - сказала она устало.

- Что-нибудь менее навязчивое... - продолжал Сэтон.

- Никто из моих клиентов не имел оснований жаловаться на мою систему. Если она вас не устраивает, можете не приходить. Это верно, что мистер Пэрвис зашел немного дальше, чем следовало бы, и что миссис Пэрвис до сих пор не вышла из санатория. Впрочем, я тут ни при чем. Вы хотите поставить ее на колени, не так ли? Ведь вы ко мне за этим и пришли? Итак, начнем.

На этот раз Сэтон играл еще беспомощнее обычного. Слова чудовищной старухи потрясли все его существо. Куда он попал? Быть может, он сам виноват? Зачем он не послушал своего инстинктивного желания тогда, в первый раз, и не бежал отсюда без оглядки? И обязан ли он теперь, после того как так долго соглашался дышать удушливым воздухом этого вертепа, чувствовать себя безнадежно связанным, или еще не поздно разорвать путы, порвать с этим нечистоплотным колдовством? Неужели он согласен подвергнуть прекрасную женщину опасности потерять рассудок? Старая карга между тем приговаривала вполголоса, пришепетывая, и как ему теперь казалось, с какой-то гнусной интонацией:

- Легонько, легонько, легонько... играйте эту мелодию легонько, и тогда подействует.

И поддавшись бездумной инерции раз начатого дела, Сэтон продолжал играть, ибо, если бы, вняв голосу совести, он стал бы протестовать, он тем самым как бы узаконил, признал бы за реальное весь этот кошмарный бред. Мозг и руки действовали независимо от его воли, и в то время, как одна часть его существа возмущалась, ужасалась и раскаивалась, его пальцы продолжали наигрывать коварную мелодию. Из кухни между тем доносился густой смех, звук льющегося пива и тяжелое шарканье бутс по полу.

От того ли, что мисс Деминг не терпелось присоединиться к своим друзьям, к своим "мальчикам", или еще по какой причине, но, к великому восторгу Сэтона, она прекратила урок на этот раз раньше положенного.

Да полно, снова и снова вопрошал себя Сэтон, неужели она в самом деле произнесла те страшные слова? Быть может, ему послышалось? Они казались ему до того невероятными, что он даже подумал было завернуть по дороге к Джеку Томпсону и поговорить с ним, но понял, что не был бы в состоянии пересказать ему случившееся; он не знал бы, какими словами рассказывать. Этот мрак, в котором мужчины и женщины ведут свою безжалостную борьбу за власть, а старые ведьмы занимаются колдовством - неужели это и есть мир, в котором он вынужден жить? Нет, должно быть, старуха пребывала где-то на пороге его сознания, в переходных сумерках между сном и бодрствованием, которые растают с первым утренним лучом!

Сэтон застал Джессику в гостиной. Устанавливая ноты на пюпитре, он заметил выражение ужаса на ее лице.

- Она дала тебе новую пьесу? - спросила она. - Что-нибудь, кроме этого этюда?

- Нет еще, - ответил он. - Должно быть, я еще недостаточно хорошо подготовился. Быть может, в следующий раз.

- И ты сейчас будешь играть?

- Да, я собирался.

- Ах, только не сегодня! Только не сегодня, мой милый! Ну, пожалуйста! Мой дорогой, любимый мой! Только не сегодня, мой ненаглядный!